— Как может отвечать Русь за беспечность и трусость твоих стражей? Или яз не урузумел и ты хочешь сказать, што тебя ограбили русские воины или хотя бы русские разбойники?

— Да! Я хочу это сказать!

— ?!

— Предводитель восставших рабов — росс!

— Как он попал в твою кондуру? Или вы захватили его на Русской земле? Тогда вы тати, и яз тотчас прикажу заковать всех в железо! Эй, отроки!..

— Постой! — побелел грек. — Выслушай меня. Я неприкосновенен! Вот хорисовул. Здесь печать императора!

— Печать не защита, ежели ты разбойным делом занялся. Суд великого князя скор, справедлив и беспощаден ко всяким татям: как своим, так и заморским! Про то и в уговоре промеж вашим императором и нами сказано. Аль ты про сие не ведаешь?

— Знаю! Но ты меня не дослушал. Мы никого не трогали на вашей земле. А предводитель восставших — росс, и это правда! Но он попал в рабы на нашей земле!

— Значит, вы захватили русского купца, охраняемого вашими законами! — повысил голос воевода.

«Вот чертов старик! — ругнулся про себя Михаил. — Никак не подцепишь...»

— Дай же мне сказать все как есть!

— Яз только того и жду. А ты все путаешь што-то, посол ромейский. — Глаза русса излучали откровенную издевку.

Патрикий покраснел под пронизывающим взором, поняв, что проигрывает в словесном поединке. Но он был рожден в Константинополе и не собирался отступать.

— Раба зовут Россланд! — выпалил грек, прекрасно зная, как известно здесь, в Киеве, это имя.

Асмуд деланно изумился:

— Он же нанимался вашему царю служить?

— Служил! Потом за оскорбление базилевса Россланд был закован в цепи и посажен гребцом на кондуру. Я не знал, что он на моем корабле, а то бы тогда же в Фессалониках ссадил Россланда на берег. Но все случилось так спеш... — Грек поперхнулся, сообразив, что дает многоопытному руссу сведения, которые тот мгновенно использует против него.

Но Асмуд вроде бы и не заметил оговорки посла. Лицо его оставалось спокойным, но про себя воевода тотчас отметил: «Торопились, значит! Ну-ну!»

— Так что раб, рожденный на вашей земле и ступивший на нее опять, становится подданным своего архонта. — Грек победоносно посмотрел в лицо Асмуду. — А если это так, то Россланд под знаком России совершил нападение на людей и имущество базилевса Никифора Фоки!

— Еруслан же закован был, — мимоходом заметил воевода.

— Но он освободился и освободил других...

— Так то ж вина твоих стражей! — жестко отрубил Асмуд. — Русь не может отвечать за то, что происходит на греческой земле. А кондура твоя — суть малые пределы земли вашей! Што нам до того, ежели вои твои уши развесили и дали себя побить. Не ведаю хорошо ваших законов, но наши говорят: за оное благодушие все стражи подлежат смерти! И посол, утерявший казну и дары царские, того же достоин! Ты што ж, грек, свою голову войной Руси с Романией уберечь хочешь? Ежели так, то нонче ж лодия с послом великокняжеским в Царь-град пойдет... И тебя туда ж в цепях повезут для суда царского.

Патрикий побледнел, сказал, запинаясь:

— Ты не понял меня...

— Яз понял все, как надобно! И еще: в отроке, што с тобой приплыл, признал яз сына царского. Честь ему, конешно, на Святой Руси. Но... по делу сему и его в заложники взять придется, ибо мы не желаем войны с Романией. Знай, грек, и другим передай: Русь себя в обиду не даст никому!

Патрикий понял, что слишком понадеялся на свою изворотливость в споре, наговорил много лишнего, и теперь усиленно соображал, как выйти из трудного положения. Выражение его лица сменилось из гордого на дружелюбное. И голос Михаила зазвучал, как у дяди, одарившего щедрым наследством бедного родственника, в наивной надежде на то, что умиленный племянник поставит ему за это хороший памятник на могиле.

— Разве я обвиняю Россию в вероломстве? — удивленно-весело воскликнул патрикий. — Я только хотел, чтобы вы скорее разыскали подарки базилевса архонту Сфендославу и его доблестным друнгариям. Не могу же я с пустыми руками явиться перед лицом вашего грозного повелителя!

Асмуд тоже задышал благодушием:

— Яз так и понял. Лодию твою ищут, о том уже говорено...

Для благодушия у воеводы было тем больше оснований, что корабль посла-головотяпа никто не искал. Только Асмуду, своему ближайшему советнику и воспитателю, доверил Святослав тайное. И вчера ночью к причалу Зборичева взвоза подошла неведомая ладья. Асмуд встретил ее со своими особо доверенными людьми. Гребцы молча передали на берег десять тяжелых деревянных ящиков. Ладья тотчас отошла и растворилась в ночи, как призрак. Могучие гриди личной охраны Асмуда намаялись, пока донесли поклажу до подвалов княж-терема на Горе. Что было в тех ящиках, знали лишь несколько человек: Еруслан, Слуд, Асмуд и сам Святослав (Еруслан единолично распорядился греческим золотом, захваченным вместе с кондурой в кровопролитном ночном сражении. Он передал ценности через воеводу Слуда великому князю Киевскому на оборону Русской земли. Бывшие невольники молча одобрили это решение своего предводителя) ...

— Как ни досадна пропажа кондуры, но я не могу ждать! — воскликнул патрикий и сразу же сбавил тон: — я смиренно прошу архонта Сфендослава принять меня для тайной беседы. Я хочу передать ему слово императора Романии. Извини, друнгарий Асмуд, но тебе доверить его не могу. Прошу, устрой мне эту встречу.

— Это можно... Великий князь примет тебя завтра утром, — просто объявил невозмутимый русский воевода.

— Я благодарю тебя за столь важное известие, — поклонился патрикий Михаил. — Скажи, могу я прийти к архонту Сфендославу вместе с царевичем?

— Я спрошу о том великого князя...

Святослав в это время провожал от Вышгорода ладейную дружину Летки. Острогрудые легкие суда, обвешанные по бортам алыми щитами, выходили на стрежень полноводной реки. Ветер дул встречь течения, и Днепр расцветился многочисленными парусами. Летко Волчий Хвост стоял пока на берегу рядом со Святославом и слушал последние наставления.

— Доглядчики донесли мне, — говорил князь, — што булгарский царь Талиб-алихан решился вести лодей-ные дружины свои на Ростов и далее — на Новгород. Гонца туда яз спослал, и гостей незваных там встретят, как надо. А ты делай дело свое... Талиб-царь — дурной воевода, — отрывисто рассмеялся Святослав. — Он без защиты землю свою оставил. Ишь как понадеялся на хакан-бека Козарского. Ну за то ему биту быть!

— Сделаю, как велишь, князь. Будь покоен: зажжем булгарину огнь на хвосте его, штоб не шарпал Русскую землю!

— Верю, што сделаешь! — прищурился Святослав весело. — Но лучше будет, ежели ты от устья Оки повернешь в угон за Талибом-царем. А комонники Харуковы пускай на стольный град Булгар идут: им за тобой не поспеть по топям да хлябям...

— Дак вой мои взбунтуются, ежели им с похода добычи не будет. Тати Харуковы все соберут с земли бул-гарской, покамест мы за Талибом-царем гоняемся.

— Не так мыслишь, воевода! — Святослав хлопнул его по плечу. — Харуку стольна града Булгара нипочем не взять: там тройной вал и стены высокие. Для сего дела руссы да варяги надобны, а они в твоих лодиях. К тому времени, как ты догонишь струги булгарские, Талиба-царя крепко побьют у Нерев-озера вои ростовские да ноугородские. Тому и отступать будет некуда. Вот когда возьмешь ты за горло царя булгарского. За жизнь свою он ничего не пожалеет...

— Понял, князь! — повеселел Летко Волчий Хвост.

— То-то! А то «без добычи»! Только в бой с Талибом-царем не вступай ране того, как он будет потрепан ростовцами да ноугородцами, иначе он сомнет тебя: лодей и воев у него много. Ну да на месте промыслишь што и как, голова у тебя светлая... И вот еще што: по-боле пропускай в козарские степи сбегов[121] булгарских, кои спасаться туда побегут.

— Эт-то зачем? — изумился воевода.

— Надобно, штоб сбеги сии сполох взбурлили в Буртасии и Козарии. Да почаще имя мое там поминайте. Тогда хакан-бек Козарский подумает, што яз сам с дружинами своими жгу земли данника его. А Киев-град будто бы без защиты остался...