Перед рассветом его разбудил волчий вой. Видимо, туши одного коня им показалось мало, и звери настойчиво преследовали другого. Русс знал: пока волки воют, они не опасны. Вот когда замолкнут, тогда... Тогда, значит, зверье ступило на горячий след, тогда, значит, серые разбойники рядом.

Костер прогорел. Кирша подошел к коню, подтянул подпругу, взял в руки лук с наложенной стрелой. Вороной дрожал, похрапывал от страха. Волчий вой заставлял его торопиться. У выхода из балки зверья еще не было, и Кирша отпустил повод. Карабаир полетел птицей. Всадник оглянулся: на вершине высокого кургана неподалеку стоял изваянием на бело-розовом полотне утренней зари крупный зверь и, задрав морду вверх, голосил надрывно, видимо, жалуясь небу на свою вечно голодную жизнь...

Беглец иногда сворачивал с прямого пути, чтобы сбить со следа возможную погоню. Однажды он, отдыхая у подножия кургана, услыхал отдаленный звон бубенцов и топот многих копыт. Русс поспешно завел коня в овраг, а сам, пригнувшись, вернулся: далеко в степи беглец увидел темную колеблющуюся полосу.

— Караван купецкий, — сразу определил он. — Должно, на Русь идет. Это удача! Только ежели они меня за разбойника степного не примут.

Караван шел прямо на него, и русс решил не открываться купцам до поры до времени.

Первыми мимо проскакали несколько воинов в тюрбанах, коротких шерстяных плащах, с кривыми саблями на поясах.

— Агаряне[111], — прошептал Кирша.

За передовым дозором в голове каравана шествовали проводники. К поясу первого был привязан ременный повод от головного верблюда. Вереница вьючных животных растянулась почти на версту.

По бокам каравана гарцевали всадники на горбоносых арабских конях. Кирша внимательно наблюдал за ними. В группе наиболее богато одетых воинов один показался Кирше знакомым. Он был дороден, сухолиц и сидел верхом не так ловко, как другие. По-видимому, это был хозяин каравана. Кирша напряг память и вспомнил: Махмуд, слуга Хаджи-Хасана!

Тогда русс сел на коня и решительно выехал наперерез шествию. Тотчас десяток воинов ринулся к нему с копьями и луками наготове. Кирша стоял неподвижно, воздев безоружную руку над головой, показывая этим, что ждет арабов с мирными намерениями.

Воины подскакали. Один со свирепым бородатым лицом выкрикнул грубо:

— Ты кто такой?!

— Друг!

— Все так говорят. Ты карапшик! Отвечай, где твои друзья?! Нас не обманешь!

— Зачем бы я стал выезжать так открыто? — ответил Кирша.

— Кто вас знает, степных грабителей?

Караван остановился. Охрана его приготовилась к бою.

— Я друг купца Махмуда, — решился заявить Кирша, не трогаясь с места. Он подумал, а помнит ли его этот самый Махмуд, и холодок тревоги сразу запал в сердце.

Всадник со свирепым лицом опустил копье.

— Откуда ты его знаешь?

— Зачем я должен объяснять это тебе? Сведи меня к хозяину. Он сам скажет, если посчитает нужным, откуда он меня знает.

— Хорошо, поехали. Только меч и кинжал мне отдай.

— Бери...

Пока русс разоружался, Махмуд сам подъехал к ним.

— Он говорит, что вы знакомы, — кивнул на Киршу бородатый воин.

— Я не видел его ни разу, — равнодушно сообщил купец. — Ты кто? Карапшик, наверное.

— Русского посла Летку знаешь? — спросил Кирша.

— Его знаю, а тебя... А-а! Это ты-и! — сразу преобразился Махмуд. — Тебя Курша зовут. Это кардаш мой, — сообщил он воинам.

Кирше вернули оружие.

— Как ты тут оказался? — стал расспрашивать Махмуд. — Я думал, ты с коназем Рудмером и Ашин Летко уехал. Давно из Итиль-кела?

— Дней десять в пути.

— А мы почти месяц по степи идем. Как там, в городе? Перед нашим отъездом грозой пахло.

— Была гроза. Рубились промеж собой козары. Много бедноты к торкам ушло. Долго рассказывать, Махмуд.

— Так я и знал, что гроза будет. Каган-беки Асмид совсем дурной правитель. А ты куда едешь на своем измученном коне?

— Видимо, туда же, куда и вы. На Русь.

— Верно! Мы в Куяву идем. Присоединяйся к нам. Вместе веселей ехать, да и безопасней: еще одна острая сабля в караване прибавится. Это хорошо.

— Добро! Я и сам хотел просить тебя о том же.

— Я рад. Однако пора бы и на привал. Здесь где-то недалеко речка есть?

— Да вон влево, шагов триста, — показал Кирша. — И бережок тут пологий песчаный, и обзор для сторожи добрый. На кургане дозорного поставить можно.

— О-о, да ты настоящий бек, Курша, — изумился Махмуд. — В один миг все увидел. А ты как думаешь? — спросил он начальника стражи каравана.

Бородатый воин со свирепым лицом внимательно огляделся, хмыкнул одобрительно, сказал:

— Все верно. Здесь хорошее место для ночлега. Если карапшики захотят напасть на нас, им не удастся сделать это внезапно...

По команде старшого караван повернул налево, и вскоре погонщики уже ставили животных на колени, снимали тяжелые вьюки, устанавливали шатер для Махмуда. Воины в ста шагах от стоянки полукругом вбили низкие колышки и соединили их веревкой, унизанной железными шипами. Если бы разбойники попытались внезапно атаковать лагерь, кони их наверняка пострадали бы от этой ловушки.

На вершине кургана схоронился дозорный с сигнальным рожком на поясе...

Кирша, как почетный гость, сидел в шатре Махмуда. Сначала тут был и начальник охраны, но, наскоро перекусив, он ушел по неотложным делам.

Когда араб и русс остались одни, Кирша сказал:

— Я обещал отплатить тебе за добро. Дозволь принесу поминок?

Купец замахал руками:

— Нет-нет! Я же сделал это из дружбы к Ашин Летке. А потом мой ничтожный дар тебе и так оплачен господину моему Хаджи-Хасану тамгой[112] кагана Святосляба на беспошлинную торговлю в Куяве. Там и мне кое-что перепадет. Спасибо за доброту, Курша, но мне ничего от тебя не надо!

— Хочешь обидеть? У нас не принято отказываться от подарка.

— Ну, если так. — Махмуд развел руками.

Кирша вышел и вскоре вернулся с продолговатым свертком.

— Прикажи слугам выйти, — попросил он купца. Тот только бровью повел, и двое прислужников словно в воздухе растворились.

— Посмотрите, чтобы никто не шатался возле шатра, — бросил он им вслед.

Кирша развернул архалук, и свету явился каганов меч.

— О-о! — изумился араб. — Я знаю эту саблю. Ее ковал уста Саттар из Дамаска.

Махмуд вытянул клинок из ножен, вгляделся в знак на лезвии, поднял настороженные глаза на Киршу:

— Ты возвеличен великим каганом Хазарии, урус-богатур?

— Нет покамест, — ухмыльнулся гость.

— Как же? Такой саблей великий каган одаривает хана, когда назначает его на высокую должность правителя области... Правда, еще белый конь должен быть под богатым седлом.

— Конь к торкам поскакал, — зевнул равнодушно Кирша.

— Да? Расскажи все, если можешь. Такой подарок подобен занесенному над головой кинжалу или топору палача. Если бы я не знал тебя, то подумал, что ты хочешь погубить меня и господина моего Хаджи-Хасана.

— Я знаю, кому и что дарить, — ответил Кирша. — За эту саблю мне косяк боевых коней давали, но я остерег покупателя. А ты, Махмуд, сумеешь сплавить клинок сей куда-нито подале. Поведать, говоришь, о делах моих? Што ж, слушай... — И русс подробно рассказал о своих похождениях по немилостивой Хазарской земле; о том, что произошло на подворье возвеличенного каганом Сан-джар-эльтебера в ту памятную ночь.

— Так ты поразил его смертью?!

— Должно быть, убил, — ответил мститель.

— Ты говоришь, что исполнил обряд кровной мести, но на Санджар-хане не было твоей крови.

— Это так. Однако он распорядился моей жизнью не по праву. Как раб я не принадлежал ему. Меня взял в полон пастух Оразгул. По велению какого же бога князь Санджар продал меня в неволю еще раз, если по слову Оразгула я был отпущен на волю?

— Та-ак... — Махмуд задумался, потом встрепенулся вдруг, глянул на Киршу испуганно. — Но ведь сейчас тебя ищут по всей Хазарии. И горе тому, кто укроет врага самого кагана.