Такова человеческая жизнь…
Сигурлина не подняла головы, не взглянула на Салку Валку, когда та вошла в комнату. Живые кажутся такими незначительными в сравнении с теми, что ушли навсегда. Старая Стейнун стояла у плиты, скрестив на животе руки, и рассказывала Сигурлине о том, как умирали от золотухи ее дети. Она никогда прежде не говорила, что в этом самом доме она потеряла четырех детей. Все они умерли вот в этой комнате.
— Я знаю, я всю зиму грешила в своих молитвах, — наконец сказала Сигурлина, видимо, не вникая в слова старой Стейнун. — Если бы сатана меня не попутал и я прочла бы молитву богу отцу, быть может, он и не умер бы. Но он так неожиданно заболел осенью, после этого сильного урагана, что молитва как-то не шла на ум. Знаете эту молитву — «Да исполнится воля твоя». — Сигурлина так тяжело вздохнула, словно хотела столкнуть огромный камень, лежащий у нее в груди, — Сейчас я прочту эту молитву: «Да исполнится воля твоя на земле и на небесах» — кажется, так будет лучше.
Вечером Салка Валка помогла матери вымыть спальню. Сигурлина взяла трупик, осторожно обмыла его и прикрыла чистой простыней. Потом она раскрыла молитвенник, выданный ей в Армии спасения, на своем любимом псалме и положила развернутую книгу на грудь мертвого ребенка.
Все происшедшее почти вытеснило из головы Салки Валки мысли о предстоящем торжестве в пользу оставшихся в живых. Она даже не подумала пойти туда, хотя ее пятьдесят эйриров, завернутые в бумажку, лежали спрятанные под подушкой. Но к полуночи, когда уборка была закончена, а спать еще не хотелось, девочка решила пройтись. Так, в чем была, в брюках и фуфайке, она поплелась к пристани. Потом заглянула на склад, заплатив предварительно за вход. У дверей с наружной стороны висел фонарь. В бараке у стен стояли группками мужчины с непокрытыми головами. Они пили из бутылок водку, поминутно отплевываясь. В зале пахло так, как пахнет осенью в кухне, когда варят кровяную колбасу. На полу были лужи и валялись рыбные отбросы, в хорошей обуви заходить сюда было рискованно. В одном углу лежала груда свежей рыбы. Неподалеку сидели несколько женщин и пили кофе; запах соленой рыбы смешивался с запахом табачного дыма, водки, кофе, керосина и человеческого пота. Из школы и церкви сюда принесли парты и скамейки, чтобы присутствующие могли слушать ораторов со всеми удобствами. На большом ящике в самой глубине стоял Йохан Богесен. Он произносил речь. Салка вошла как раз в середине его выступления.
Когда говорил доктор — он рассказывал о так называемых рентгеновских лучах, — в помещении было шумно, никто не проявлял интереса. Слушатели уже уяснили себе, что здесь, в Осейри у Аксларфьорда, каждый может умереть спокойно от своих собственных болезней, никому из них в ближайшем будущем не угрожают эти удивительные лучи. Мужчины во время лекции то и дело выходили пропустить стаканчик-другой. Но стоило только заговорить «старику», как все возвратились на места. Богесен стоял выпрямившись и высоко подняв голову, в своем обычном сюртуке, высокий, немного тучный, с большим лбом, седыми, зачесанными назад волосами и удивительно густыми бровями. Властные серо-стальные глаза смотрели с сознанием собственного высокого значения, однако не без юмора и хитрецы. Нос у него был короткий, широковатый, на верхней губе росли густые каштановые усы, время от времени он поправлял их маленькой расческой, — вероятно, в такие минуты он что-то обдумывал. Руки у него были короткие, толстые, волосатые. Когда он говорил, он всегда скрещивал их на груди. Его голос звучал холодно, резко, хотя говорил он просто и доходчиво.
— Когда впервые тридцать шесть лет назад я приехал в Осейри, — начал он, — этот поселок был ни на что не похож, можете мне поверить. В рыбачьих лачугах, слепленных еще в середине прошлого века из земли и камня, жило только сто пятьдесят человек, если вообще их существование можно назвать жизнью. На рыбную ловлю ходили лишь зимой на полуразвалившихся лодках, уловы были жалкие, весной никто не рисковал отъезжать далеко от берега. И если рыба не появлялась вблизи берегов, считалось, что она ушла совсем. Торговли не было, за исключением разве датчан-спекулянтов, которые появлялись в наших краях весной и осенью, чтобы под любым предлогом за бесценок выманить у бедняков рыбу. Должен сказать, что вообще здесь не могло быть и речи о культуре среди населения до тех пор, пока датская компания «Один» не наладила регулярную торговлю и не принялась ловить рыбу сетями и неводами. Здесь была одна-единственная старая, полуразрушенная церквушка, которая наконец в сильный шторм совсем развалилась. Я чуть было не сказал «и слава богу», иначе нам пришлось бы и поныне посещать ее. О школе в этих местах никто и подумать не мог. Само собой разумеется, никто не заботился и о здоровье людей, доктора вовсе не было в этих краях. Не существовало связи со столицей, не было почты, да люди и не переписывались в те времена. Я не говорю уже о телефоне и телеграфе, их и в помине не было. Здесь даже не было ни одного приличного деревянного дома, за исключением того, что выстроил себе покойный Йенсен, бывший управляющий фактории. Редко у кого в хлеву стояла корова; правда, овец было не меньше, чем сейчас, с той только разницей, что тогда все мясо шло датчанам в обмен на какие-нибудь товары. Мясо на столе появлялось на рождество и на пасху, да и то только в самых зажиточных домах, ржаной хлеб считался большой роскошью, сахар видели лишь по большим праздникам. Я знал здесь одну рыбачью семью, где было девять душ детей — каждый год рождалось по ребенку. И вот на пасху и на рождество им на всех выдавали к кофе кусочек жженого сахара. Вы понимаете, сколько каждый ребенок мог держать во рту этот кусочек, Чтобы его хватило на всех? Интересно, что скажут на это те, кто в наши дни без конца жалуется на нужду и бедность? Во всем поселке был один-единственный огородишко у Пауля, отца Свейна Паулссона, он считался тогда богачом. Днем с огнем здесь, бывало, не сыщешь человека, который умел бы читать, а тем более нацарапать свою фамилию. Я думаю, теперь вам понятно, какова была в прежние времена жизнь в Осейри в экономическом отношении и каков был культурный уровень.
В этом месте оратор на минуту остановился, тщательно пригладил усы, расправил плечи, снова сложил на груди руки, найдя для них более удобное положение. Все присутствующие слушали его со вниманием, ловили каждое его движение и слово, ведь никто не стоял ближе к всевышнему в словах и деяниях, чем купец Йохан Богесен. Он продолжал:
— Куда бы ни бросила нас судьба, мы должны оставаться на своем месте, принося пользу в меру своих скромных способностей. Таков мой взгляд на жизнь. Компания «Один» сделала свое дело. В свое время она принесла пользу. Вначале я работал там приказчиком, по тем временам это была почетная должность. Когда же умер старый Йенсен, я стал управляющим. Не буду тратить много слов, скажу только, что все эти компании с шумом создавались в Копенгагене, здесь же, в Исландии, они лопались, как мыльные пузыри. Мне самому пришлось взяться за дело на свой собственный страх и риск. Дело было трудное, но шло оно неплохо, как вам известно. Я трудился не покладая рук и всегда был по уши в долгах, как сатана в грехах. Тем не менее я питаю надежду, что, когда меня не станет, те, кто останутся в живых, увидят хотя бы слабые следы того, что сделано мною. Я не стану приписывать себе все достижения. Эта честь принадлежит вам, это вы создали поселок, своим трудом, дерзанием вы превратили его в один из лучших уголков в нашей округе. Я был всего лишь вашим орудием. Как бы там ни было, но теперь у нас в поселке почти во всех домах настланы деревянные полы, дома строятся с одной или двумя деревянными стенами, многие завели хорошие огороды. Круглый год у людей есть работа, еды и топлива в достатке. Не часто увидишь в маленьком, занесенном снегом поселке таких упитанных и жизнерадостных людей, не говоря уже о больших городах за границей; там люди живут, как своры собак, бездомно, под открытым небом. Я читал в датской газете, что в Нью-Йорке, в Соединенных Штатах Америки, прошлой зимой за одну ночь замерзли до смерти восемьдесят человек. У большинства наших жителей мясо на столе бывает, во всяком случае, не реже раза в неделю, не говоря уже о хлебе — все едят его вдоволь. Я закупил ржаной хлеб и галеты в большом количестве за границей, и печенье тоже; некоторые называют его каменным, но я должен заверить вас, что этот сорт печенья считается большим лакомством во Франции. Мы выпекаем хорошие торты: ореховые, с изюмом; в старые времена их никому не доводилось едать. Должен сообщить вам, что на каждого жителя Осейри приходится сахара больше, чем в Германии, Франции и Испании, вместе взятых, Это подсчитал наш бухгалтер, пользуясь статистическими данными. Среди других достижений следует отметить улучшение связи с остальным миром. К нам теперь регулярно, раз в месяц, приходят пароходы, в летнее время даже два раза, так что мы можем ехать, куда нам вздумается; если захочется, можно поехать даже за границу. Мы завели у себя телефон и телеграф — правда, это обошлось нам недешево. Зато теперь можно связаться со своими друзьями и родственниками, даже если они живут в другой части света. Мы можем посылать телеграммы на восток, хоть в Китай, на юг — в Египет и на запад — в Америку в любой день, в любой час, когда нам вздумается. Для удовлетворения наших духовных потребностей у нас построена прекрасная церковь, а даст бог удачный сезон — мы утеплим ее, поставим печку. Тогда мы сможем потягаться с Армией спасения — у них посреди помещения установлена печь. Мы не должны забывать, что нам удалось заполучить опытного доктора, настоящего мастера своего дела, в чем мы могли легко убедиться сегодня, слушая его увлекательную научную лекцию. Если он не сможет вылечить нас здесь, то ехать на Юг в поисках другого доктора — пустая затея и напрасная трата денег. Тогда уж пиши пропало, поверьте моим словам. Есть у нас и школа, где учатся наши дети. Их обучают всему не хуже, чем в датских школах. Даже самый бедный ребенок в поселке получает знания о других странах, о вращении вселенной, о небесных светилах, о жизни растений, знает, что такое имя существительное, имя прилагательное и многое другое, о чем в мои времена могли мечтать только дети очень, очень богатых людей. За все это мы должны благодарить нашего учителя, которым мы все очень гордимся, потому что он большой поэт, его стихи печатаются в столичной газете. Я слышал, что в скором времени выйдет в свет сборник его поэм. Тридцать шесть лет тому назад это было бы несбыточной мечтой!
