– Он тоже для тебя много значит, да?

– Он ведь мой сын. – Зазвонил телефон, Вайнграсс рывком схватил трубку и поднес ее к уху.

В это время Гонсалес вышел из комнаты.

– Эй, болван, это ты?

– Как ты туда попал, Мэнни? – спросил Кендрик из стерильного дома на восточном побережье Мэриленда. – Под прикрытием МОССАДа?

– Гораздо эффективнее, – ответил старый архитектор из Бронкса. – Здесь нет этих дипломированных бухгалтеров, считающих шекели над яичным ликером. Ну а теперь тебе слово. Что, черт подери, случилось?

– Не знаю, клянусь, не знаю! – И Эван во всех подробностях рассказал о событиях последних дней, начиная с поразительной новости Сабри Хассана, когда он плавал в бассейне, о том, что его пребывание в Омане разоблачено. Затем поведал, как укрылся в дешевом мотеле в Вирджинии, об очной ставке с Фрэнком Свонном из Госдепартамента, о прибытии под эскортом в Белый дом, о нелицеприятной встрече с главой президентского аппарата и, наконец, как был представлен президенту Соединенных Штатов, который пошел еще дальше в стремлении все испортить, запланировав на следующий вторник церемонию награждения в Голубой комнате, да еще с оркестром морской пехоты. Затем сообщил, что женщина по имени Калейла, спасшая ему жизнь в Бахрейне, на самом деле сотрудник Центрального разведывательного управления и сейчас ее везут к нему для допроса.

– Судя по тому, что ты мне говорил, она не имеет ничего общего с твоим разоблачением.

– Почему?

– Потому что ты ей поверил, когда она представилась арабкой, исполненной стыда. Помнишь, ты мне это рассказывал? Болван, иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. В таких вещах тебя не так-то просто одурачить. Поэтому-то у тебя так хорошо и шли дела в группе, Кендрик… Твое разоблачение заставило бы эту женщину стыдиться еще больше и еще сильнее воспламенило бы тот безумный мир, в котором она живет.

– Только она одна осталась, Мэнни. Другие не сделали бы этого, не смогли бы.

– Значит, за другими есть еще другие.

– Кто, бога ради? Они единственные знали, что я там был.

– Ты только что сказал, что Свонн сообщил тебе про какого-то блондина с иностранным акцентом, который вычислил, что ты был в Маскате. А он-то где раздобыл информацию?

– Никто не может найти его, даже Белый дом.

– Возможно, я знаю людей, которые все-таки смогут его найти, – прервал его Вайнграсс.

– Нет, нет, Мэнни, – забеспокоился Кендрик. – Это не Париж, и израильские лимиты давно исчерпаны. Я слишком много должен этим израильтянам, хотя хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь объяснил мне их интерес к одному заложнику в посольстве.

– Мне никогда не рассказывали, – отозвался Вайнграсс. – Я знал, что был определенный план, который разрабатывало подразделение, и пришел к выводу, что они собираются достать кого-то изнутри, но они не обсуждали этого при мне. Те люди умеют держать язык за зубами… Что ты собираешься предпринять дальше?

– Завтра утром встреча с этой Рашад. Я тебе говорил.

– А потом?

– Ты не смотрел телевизор?

– Я у Джи-Джи. Он признает только видеозаписи, помнишь? У него есть запись одной игры восемьдесят второго года, но большинство посетителей бара, когда он ее ставит, считают, что она проходит сегодня. Что по телевизору?

– Президент. Объявил, что я нахожусь под защитой в уединенном месте.

– По мне, звучит похоже на тюрьму.

– В своем роде так и есть, но тюрьма сносная, и начальник предоставил мне привилегии.

– Дашь мне номер своего телефона?

– Я его не знаю. На аппарате ничего не написано, только пустая полоска бумаги, но я буду держать тебя в курсе. Позвоню, если что-нибудь предприму. За этой линией никто не следит, и не имеет значения, если бы даже следили.

– Ладно, теперь позволь спросить тебя кое о чем. Упоминал ли ты кому-нибудь обо мне?

– Боже всемогущий, конечно нет. Возможно, ты есть в секретных материалах по Оману, и я действительно сказал, что, помимо меня, много других людей заслуживают похвалы, но я никогда не называл твоего имени. А что?

– За мной следят.

– Что-о?

– Небольшая проблема, которая мне не нравится. Джи-Джи считает, что этот клоун у меня на хвосте – один федерал и с ним другие.

– Может, Деннисон извлек тебя из секретных материалов и назначил тебе охрану?

– От чего? Даже в Париже я был надежно прикрыт. Если бы это было не так, я был бы мертв уже три года назад. И почему ты считаешь, что я фигурирую в каких-то материалах? Вне подразделения никто не знал моего имени, и ни одно – слышишь, ни одно из наших имен не упоминалось на той конференции, когда мы все уехали. Наконец, болван, если меня охраняют, неплохо бы было дать мне об этом знать. Потому что я могу просто снести кому-то башку, не ведая, что тот меня охраняет.

– Как обычно, в твоей бочке невероятностей может оказаться ложка логики. Я проверю.

– Сделай это. Может, мне немного осталось, но все-таки не хочется, чтобы мою жизнь оборвала пуля в голову – кто бы ее ни пустил. Позвони мне завтра, потому что сейчас мне надо возвращаться на ведьминский шабаш – до того, как они доложат о моем отъезде главному полицейскому колдуну.

– Передавай привет Джи-Джи, – добавил Эван. – И скажи, что, когда я вернусь, ему придется бросить его бизнес по импорту. И поблагодари его, Мэнни. – Кендрик повесил трубку, продолжая держать ее в руке. Потом снова снял трубку и набрал «О».

– Коммутатор, – как-то неуверенно произнес женский голос после гораздо большего числа гудков, чем это казалось бы нормальным.

– Не знаю почему, – начал Эван, – но думаю, вы – не обычная телефонистка телефонной компании «Белл».

– Прошу прощения?..

– Неважно, мисс. Моя фамилия Кендрик, и мне необходимо как можно скорее связаться с мистером Гербертом Деннисоном, главой президентского аппарата, – это срочно. Прошу, сделайте все от вас зависящее, найдите его и попросите перезвонить мне в течение следующих пяти минут. Если это невозможно, мне придется позвонить мужу моей секретарши, лейтенанту вашингтонской полиции, и сказать ему, что меня держат в заключении, в месте, которое я наверняка смогу точно опознать.

– Сэр, прошу вас!

– По-моему, я говорю разумно и вполне ясно, – перебил ее Эван. – Мистер Деннисон должен связаться со мной в течение следующих пяти минут, и время уже пошло. Спасибо, девушка, хорошего вам дня.

Кендрик снова повесил трубку, но теперь убрал руку с аппарата и подошел к стенному бару, в котором стояли ведерко со льдом и разнообразные бутылки дорогих сортов виски. Он налил себе напиток, посмотрел на часы и прошел к широкому окну, выходящему в освещенный парк позади дома. Его внимание привлекла крокетная площадка, вокруг которой стояла белая кованая садовая мебель, и куда меньше позабавил вид морского пехотинца, выряженного в не подходящую ему невоенную форму прислуги поместья. Он вышагивал по садовой дорожке вдоль каменной стены с выглядевшей очень по-военному и нацеленной вперед винтовкой. Мэнни прав: он в тюрьме.

Через несколько секунд зазвонил телефон, и конгрессмен от Колорадо снова поднял трубку:

– Здравствуйте, Герби, как дела?

– Как у меня дела, сукин сын? Сплошная нервотрепка, вот как у меня дела. Весь взмок. Чего вы хотите?

– Хочу знать, почему следят за Вайнграссом. Хочу знать, почему его имя вообще где-то всплыло, и вам лучше дать мне этому чертовски хорошее объяснение.

– Полегче, неблагодарный! – Голос главы президентского аппарата был отрывистым и грубым. – Что еще за Вайнграсс? Что-то, выпущенное Манишевичем?

– Эммануил Вайнграсс, архитектор с международным именем. Он мой близкий друг, живет у меня дома в Колорадо и по причинам, которые я не намерен излагать, его пребывание там крайне конфиденциально. Где и кому вы передали его имя?

– Я не могу передавать то, о чем никогда не слышал, псих.

– Вы ведь не обманываете меня, Герби, нет? Потому что, если обманываете, я могу сделать следующие несколько недель весьма для вас затруднительными.