– Выброси это из головы, Мэнни, – посоветовал Эван. – Мы с Лэнгфордом Дженнингсом расходимся во взглядах по очень многим позициям. По-моему, президенту не очень-то удобно иметь дело с человеком, который в чем-то с ним не согласен. Он просто не знает…

– Лэнг все это знает! – рявкнул Вайнграсс.

– Лэнг?

Старый архитектор пожал плечами:

– Ну ладно, придется сказать, все равно ты об этом узнаешь…

– О чем я узнаю?

– Дженнингс был настолько любезен, что пригласил себя сюда на ленч. Это произошло несколько недель назад, пока ты и моя милая дочурка утрясали дела в Вашингтоне… Так что же я должен был сделать? Сказать президенту Соединенных Штатов, что он не может ненадолго ко мне забежать?

– О, черт! – пробормотал Кендрик.

– Прими это, любимый, – вставила Калейла. – Я в восторге, просто зачарована. Продолжайте, Мэнни!

– Ну, мы обсудили множество вещей. Он не интеллектуал, скажу я вам, но умен, человек широких взглядов, это ты знаешь.

– Ничего такого я не знаю. Но как ты только осмелился за меня ходатайствовать?

– Потому что я твой отец, неблагодарный ты идиот. Единственный отец, которого ты когда-либо знал! Без меня ты до сих пор не построил бы ни одного здания вместе с саудовцами, не говоря уже о том, что никогда не покрыл бы своих расходов. И не спрашивай, как это я осмелился. Тебе просто повезло, что я отважился поговорить о твоих обязательствах по отношению к другим… – И, заметив, что Эван, в волнении закрыв глаза, откинулся на спинку дивана, Вайнграсс поспешно добавил: – Ну ладно, ладно, не обижайся, мы не смогли бы сделать ничего из того, что сделали, без твоих мозгов и твоей силы.

Неожиданно Калейла заметила, что Вайнграсс незаметно подает ей какие-то знаки и безмолвно выразительно шевелит губами. Присмотревшись к старику внимательнее, она поняла, что он ей беззвучно говорит: «Так надо. Я знаю, что делаю». В ответ Калейла лишь пожала плечами.

– Ну ладно, Мэнни, – произнес Эван, открыв глаза и уставившись в потолок. – Можешь выбросить это из головы. Я слушаю дальше.

– Вот так-то лучше. – Вайнграсс подмигнул агенту из Каира и продолжил: – Ты, конечно, можешь отойти в сторону, и никто не будет иметь права сказать или подумать о тебе плохо, потому что все должны тебе, а ты никому ничего не должен. Но я-то знаю тебя, мой друг. В тебе такой запас силы, что было бы просто обидно не использовать ее во благо. Скажу больше, этот паршивый мир все еще держится только потому, что в нем все-таки есть такие парни, как ты. Увы, людей другого типа гораздо больше… Они хоть и рвутся в правительство, но ничего не могут сделать для страны, нации. А собственно, почему к ним должны прислушиваться? Кто они такие? Какими делами себя зарекомендовали те, что просто дуют в свисток? Вот их никто и не принимает во внимание. Ты же – совсем иное дело. Ты можешь говорить с теми, кто внизу, и они с благоговением будут тебя слушать. А пост кардинала, если считать Лэнгфорда Дженнингса папой, вполне подходящее место для такого человека, как ты. И нет никаких препятствий, которые помешали бы тебе прийти ко двору, если только не считать конгресс. Но Лэнг поможет преодолеть и его.

– Опять Лэнг? – пробормотал Кендрик.

– Извини, это не мое изобретение! – возразил Вайнграсс, подняв кверху ладонь. – Сначала я называл его мистером президентом. Если не веришь, спроси медсестер, которые присутствовали при его появлении. А он, я тебе скажу, настоящий дьявол. После выпивки, которую, между прочим, он сам лично приготовил для меня и для себя у бара, когда девушки вышли, Лэнг сказал, что я его освежаю. И попросил называть его Лэнгом, забыв все эти формальности…

– Мэнни, – вмешалась Калейла, – а что значит вы его «освежаете»? Почему президент так сказал?

– Ну, в нашей короткой беседе я упомянул, что это новое здание, которое они возводят в Нью-Йорке, – я читал о нем в газете – не такое уж роскошное и Лэнгу вовсе не следовало поздравлять по телевидению его кретина архитектора. И объяснил почему. В общем, сказал, что он совершенно напрасно сунулся в это дело…

– О черт! – повторил Эван, сдаваясь.

– Но вернемся к тому, что я пытаюсь тебе растолковать. – Лицо Вайнграсса стало серьезным. Глядя на Кендрика, он несколько раз глубоко вздохнул и продолжил: – Понимаю, тебе, возможно, хочется отойти от дел и спокойно, счастливо пожить рядом с моей арабской дочкой. Ты уже заслужил уважение страны и даже мира. И все-таки призываю тебя подумать. На посту вице-президента ты сможешь сделать такое, что не под силу большинству людей. С вершины горы откроются большие возможности для борьбы с коррупцией, со всеми этими людишками, которые ведут свою грязную игру. Подумай, Эван. Но пока все, о чем я прошу тебя, – это выслушать Дженнингса. Прислушайся к тому, что он хочет тебе сказать.

Они внимательно посмотрели друг другу в глаза, отец и сын, знающие друг друга как самые близкие, родные люди.

– Что ж, я позвоню ему и попрошу о встрече, хорошо?

– В этом нет необходимости, – ответил Мэнни. – Все уже устроено.

– Что?

– Завтра Лэнг будет в Лос-Анджелесе в «Сенчури-Плаза». Там состоится обед в память покойного государственного секретаря. После этого он немного приведет себя в порядок, а к семи часам будет ждать тебя в отеле. И тебя тоже, моя дорогая. Лэнг на этом настаивает.

Двое агентов охраны в вестибюле возле президентских апартаментов сразу же узнали конгрессмена. Они кивнули ему и Калейле, а человек, стоявший справа, повернулся и позвонил в колокольчик. Через несколько мгновений Лэнгфорд Дженнингс открыл дверь. Он выглядел бледным и изнуренным, с темными кругами под глазами. Дженнингс попытался выдавить из себя знаменитую президентскую ухмылку, но не смог. Вместо этого лишь нежно улыбнулся и протянул руку:

– Здравствуйте, мисс Рашад. Для меня удовольствие и большая честь познакомиться с вами. Пожалуйста, входите.

– Благодарю вас, мистер президент, – ответила Калейла.

– Эван, очень рад видеть вас снова.

– И я рад вас видеть, сэр, – отозвался Кендрик и, входя, подумал, что Дженнингс выглядит постаревшим, таким он его еще не видел.

– Пожалуйста, садитесь. – Президент провел гостей в гостиную к двум стоявшим друг против друга диванам, которые связывал между собой круглый покрытый стеклом кофейный столик. – Пожалуйста, – повторил он, жестом указывая им на диван справа, а сам направляясь к тому, что был слева. А после того как все уселись, добавил: – Мне нравится смотреть на привлекательных людей. Полагаю, мои клеветники нашли бы это очередным признаком моей чрезмерной поверхностности, но мне по душе, как сказал однажды Гарри Трумэн: «Я лучше стану смотреть на голову лошади, чем на ее задницу». Простите меня за мой язык, молодая леди.

– Я не слышала ничего такого, за что мне следовало бы вас прощать, сэр, – откликнулась Калейла.

– Как поживает Мэнни?

– Он, видимо, не выиграет, но принимает бой, – ответил Эван. – Я так понял, что вы приезжали к нему несколько недель назад?

– Я плохо поступил?

– Вовсе нет, но было немного жестоко с его стороны не рассказать мне об этом.

– Это была моя идея. Я хотел дать вам обоим время все обдумать, а обратился к Вайнграссу потому, что мне надо было побольше узнать о вас, чем это можно вычитать в документах, написанных правительственным жаргоном. Он оказался единственным живым источником. Прошу меня простить.

– Вам не за что извиняться, сэр.

– Вайнграсс – смелый человек. Он знает, что умирает, но обращается с неотвратимой смертью так, словно она ему совершенно не страшна. Я не надеюсь дожить до восьмидесяти одного года, но если доживу, то постараюсь иметь столько же мужества.

– До восьмидесяти шести, – ровным голосом поправил Кендрик. – Я тоже думал, что ему восемьдесят один, но вчера выяснилось, что ему на самом деле восемьдесят шесть.

Лэнгфорд Дженнингс пристально посмотрел на Эвана, потом откинулся на спинку дивана, выгнул шею и засмеялся тихо, но от всей души, так, словно только что услышал очень забавную шутку.