— Чтобы и дубки так же вот не обломали, как наши яблони, — высказал он дедушке. Как-то само собой это выговорилось.
Дедушка помолчал, вроде бы и он о том же думал, сказал Ивану:
— Деревья губить, человеком посаженные, господний грех. Тут труд одного злом другого уничтожается. И надо больше добра делать, чтобы зло унялось, изошло от своего бессилия. Недобро-то в нас от незнания того, пошто человек на свете этом живет. Не понимает вот как надо ему жить по природе своей. Зло от нелюбви к жизни и незнания самого себя. Подошли к черной пашне Данилова поля. Дедушка вынул из кармана увеличительное стекло, склонился к земле. На поле был посеян овес.
— Вот погляди, — подал лупу Ивану, — ты поглазастей. — Сегодня должны расточки проклюнуться. Мы с тобой и увидим, как жизнь начинается. Все из земли и в землю же уходит. Все в ней. Земля и есть самое велиќкое чудо. А жизнь на ней, это еще более великое чудо. Просто все на ней, вот мы и привыкли ничему не удивляться, и живем без удивления, вроде как слепые. Чуда не видим и не признаем его…
Иван глядел, склонившись над пашней, и ничего не мог разглядеть- увидеть. Дедушка забеспокоился. Пора бы проклюнуться, неужто рано еще? Велел Ивану получше разглядывать. И вдруг там, где только чернели комочки земли, Иван заметил что-то похожее на белого червячка-личинку. Потом рядом еще и еще такое же. Комочки раздвигались как бы от его взгляда.
— Дедушка, я вижу жизнь, как она возникает, — воскликнул Иван.
— Видишь, так и разглядывай ее, жизнь-то, получше. Она ведь везде так вот возникает.
Глядел и сам дедушка на зарождение жизни поля. Пеќрешли на другое место. Там росточки были уже побольше. Червячки как бы на глазах лезли на свет.
— Они растут, шевелятся, — все еще дивился Иван.
Радовался и дедушка. И все вокруг радовалось, и больше всего само поле, оно давало жизнь.
— На каждом месте все бывает по-своему, — сказал дедушка. Повтореќния и нет. А почему вот так, — спросил как бы кого-то другого в самом себе. — Вот в этом-то и великая тайна Божьего Творения. Всего во мноќжестве и ничего похожего, ни травинки, ни цветка, и ни волоса вот на голове человека. Этой тайны никогда никому не распознать. Узнать все до конца, тогда надо умирать. Чего тебе делать — уже ничего не надо… Вчерашнего никогда не бывает сегодня, как вот и настоящего, сиюминутного. Все или было, или будет. Одна только память то и другое будет хранить, как бы держать в себе. Но все равно — сиюминутное, это уже прошлое. Кто говорит, что все узнал, значит он не узнал ниќчего. Чего хотеть, когда нет узнавания.
Иван не враз взял в толк: "Почему конец, если все узнано?.. И отќчего это не узнать всего никогда и никому. Как это нечего хотеть, коќгда нет узнавания?.. " Не сразу пришла своя догадка: "Сегодняшнее возникает из вчерашнего. И мы сегодня как бы уже новые вчерашние. Без вчерашнего ничего нет. Все вчерашнее, сотворенное до тебя и тобой. И худое — тоже твое вчерашнее. Все и надо узнавать, чтобы начать новое.
Дедушка всегда что-то делал, был в хлопотах и загадах. Дел у него столько, что миром не переворотить, как это он сам говорил. И еще одќну особенность уяснил Иван: делал что-то свое — дедушка никогда никоќму не мешал тоже делать свое, особенное. И председателем колхоза деќлал только такое дело, которое надо делать председателю. Обязанность свою видел в том, что бы знать, что надо делать каждому для общего. И главное — как делать. Об этом и старался рассудить с тем, кому наќдо это дело делать, как лучше его сделать. Люди не одинаковые и одинаково тоже дело делать не могут одно и то же дело. Важно, чтобы оно исполнялось с душой, с прилежанием, пусть и не так хорошо, как сделал бы сам дедушка. Когда к нему приходили за советом, а вернее за указанием, он говорил: "Вот, давай и подумаем вместе…" И выходило, что все как бы все делали самостоятельно и со своей мыслью. Не просќто делали, а сотворили по своему умению.
Ивану хотелось понять, как это дедушка каждому находил "его" дело. Если и не совсем любимое, таких дел, где сыскать, но исполнение работы по-своему, гасило нелюбовь к ней.
Дедушка обоготворял зеленый цвет. Говорил: "Травяной цвет начало всеќго, от него идет жизнь…" Старался, чтобы больше вокруг было этого цвета. "Черная пашня зазеленеет, значит, жизнь торжествует. Что нужќно человеку, все есть вокруг него в зеленом"… А вот каким надо быть каждому человеку, чтобы "этого всего" было вдосталь?.. Тут у дедушки был свой взгляд: "Лучше не брать чего-то, если не знаешь, как взять без вреда". Природа не обязана человеку потрафлять, сам челоќвек должен с природой ладить. Она дана тебе от творца, создана им, как и ты сам. Бережно, как к себе, и относись к ней. Бережно, с осоќбой сноровкой, дедушка вынимал мед из улья. Казалось, что пчелы сами ему подсказывали когда это надо делать и как… Дедушка, как бы входил в их сознание.
Ивану пришла в голову странная мысль, что в жизни людей все происходит так же, как в жизни поля, леса, воды. Все это живое, как и человек, — все часть природы единой. Одно растение губит другое, дерево — другое дерево, трава — травину, зверь — зверька, рыба — рыбу. И люди притесняют друг друга и часто губят. Иван сказал об этом дедушке. Дедушка умиленно поглядел на него и объяснил, что в природе и борьба природная, за необходимое ей самой, чтобы оставаться целой. Живет и выживает то, что по ее разумению должно в ней быть, и сколько быть. Тогда Иван спросил его о людях: они тоже должны делать все по прироќдному разумению, а если не делают так, значит, не по природе живут. Вот Саша Жохов не дает другим людям жить, как они хотят, значит, нет у него природного разума, а какой-то другой, антиприродный, или антинародный, как вот говорят.
Дедушка и сам задумался над этим, казалось бы, ребячьим вопросом.
— Нет, Саша Жохов с разумом, — сказал дедушка внуку. — Только раќзум его во вред самому же себе, а не только ближнему. Вроде бы тоже по природе, но природа сама себе не вредит, она отстаивает то, что ей дано изначально. А человек рушит изначальное. И так выходит, что разум Саши Жохова хуже неразума. В нем — зло осознанное. В этом беда людская, что не в воле живем, а в появлении. И миримся понужќденные со злом.
У Ивана осталось недоумение, как наверное и у самого дедушки, заќчем это человеку самого себя унижать и притеснять. Выходит, не мудќрее он зверя, который съедает другого зверя, менее сильного чем он?.. Не может понять жизнь вокруг себя и самого себя, живет без веры в свой разум. Это и толкает к неладу в его жизни…
Дедушка любил лес, деревья, последнее лето Иван часто провожал его в овинник, где росли посаженные им разные деревья.
— Ну вот, — говорил он своим питомцам, касаясь руками их коры, — и сегодня к вам пришел. — И объяснял Ивану: — Это я говорю им, чтоќбы они меня долго помнили. Они-то не одну человеческую жизнь прожиќвут, и тебе обо мне что надо расскажут. Это ты знай…
Как-то еще совсем мальчишкой, первоклассником, Иван увидел на береќгу Шелекши под вековой сосной костер. Может, пастух разжег и так осќтавил. Иван принес в кепке воды, залил огонь, остудил вокруг землю. Поведал о том дедушке. Дедушка в ответ сказал:
— Сосна эта будет помнить и беречь тебя. Ты это узнаешь и поймешь потом. И подходи к ней, здоровайся с ней, как с живой. Когда в пеќчали, поведай ей и думы свои, она с небом видится, и с землей в креќпи живет…
Иван уже повзрослевшим подходил к этой спасенной им сосне и выспрашивал себя, каким бы тут был берег, погибни эта сосна?.. Сосна эта представлялась ему неотъемлемой от веек моховской жизни, от их реки Шелекши, на берегу которой она и росла. В устремленной в небо кроне ее все еще таилось какое-то напряжение, будто она опасалась нового пастушечьего костра на ее корнях… Дедушка Данило и бабушка Анисья, тоже всю жизнь как бы опасались человека, разжигающего костры под кроной родового Коринского дома-дерева. Теперь Ивану оберегать свою родословную крону от "пастушечьего огня" на ее корнях. И как бы по чьему-то подсказу, подумалось о том памятью о дедушке, о высказах его вроде как притчевых. И Старик Сокоќлов Яков Филиппович берег их тоже для дома Кориных, для него, Ивана.
