Гвин посмотрела на Гриффина с отчаянием:

– О каких святынях ты говоришь, Алекс?

– О ковчеге Завета. О копье Судьбы. О Туринской плащанице.

Теперь заговорил Гриффин, и его слова звучали как торжественная музыка, тихо и ритмично, и от звука его голоса волоски на ее спине встали дыбом.

– И о сударе из Овьедо – платье, которым была обернута глава умершего на кресте Иисуса. И о терновом венце.

По спине Гвин продолжал распространяться холод. Гриффин умолк, но Алекс, глядя прямо на Гриффина, назвал еще одну святыню:

– И о чаше Марии.

– Святом Граале? – воскликнула Гвин, чувствуя, что вся кровь ее заледенела.

Алекс еще раз повторил то, что произнес в самом начале:

– Он Наследник Карла Великого. Он Наследник! Она смотрела на Гриффина, не отводя взгляда. Рот ее был полуоткрыт, будто она забыла, как дышать, и не могла вспомнить. Да, она могла поверить, что он был отпрыском королей. Чеканные черты его лица были полны властной силы и значительности, и ей нетрудно было поверить в то, что ему уготовано судьбой нести бремя власти. А выражение его глаз было, как всегда, непроницаемым.

Конечно, и душа его выстрадала достаточно.

А она предала его.

Она склонила голову и протянула руку через стол. Если он не пожелает ее взять, ему достаточно остаться неподвижным или уйти.

Она ждала. Услышала звук удаляющихся шагов. Дверь захлопнулась. Все тело Гвин содрогнулось.

Потом рука Гриффина накрыла ее руку.

Ее дыхание стало неровным, вырывалось отчаянными неравномерными всплесками. Она опустила голову на простертую на столе руку.

– У меня нет слов, Гриффин, – выкрикнула она, не в силах больше сдерживать себя. – Моя скорбь глубже любого колодца. Я никогда не хотела нанести тебе ущерб или ранить твои чувства, но обстоятельства загнали меня в безвыходную ситуацию.

– Дело не только в тебе.

Она изумилась:

– О чем ты говоришь?

– Я тоже лгал.

Она судорожно выдохнула. Смех и плач теснились в ее груди, перемежаясь истерическими всхлипами, которые она пыталась заглушить. Но потом его теплая ладонь снова легла поверх ее руки.

Она подняла на него глаза.

– Я знал, что сокровища здесь, – продолжал он, будто не слышал ее покаянных слов. – Я знал легенды о них. Знал, что за ними охотятся. Я ездил в Ипсайл-на-Тайне ради того, чтобы найти сокровища, но не сказал тебе об этом. Я все это знал, но не сказал тебе, и это поставило нас под удар.

– Нет! Меня ты не подставлял под удар…

– Я сказал «нас». Нас вместе и тебя в отдельности. Я это сделал, когда оставил тебя одну в саксонской деревне и когда отпустил одну в аббатство Святого Альбана. Я снова и снова подвергал тебя опасности ради достижения своих целей. Я бросал тебя и лгал тебе. И прошу у тебя прощения.

Она так энергично покачала головой, что волосы упали ей на плечи.

– Нет, Гриффин. Ты не должен просить прощения. Ты не виноват передо мной.

– Но я делаю это. И более того.

Он привстал, потянулся через стол, обхватил ее лицо ладонями и прошептал:

– Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.

Ее дыхание вырвалось из груди вместе с сокрушительным рыданием. Она соскользнула со скамьи, опустилась на пол и положила голову ему на колени, плача и пытаясь найти простые слова, которые сама мечтала услышать всю свою жизнь – а теперь особенно – от этого доброго и прекрасного человека.

Прошли какие-то мгновения, и она вновь ощутила прикосновение его руки, нежно поглаживающей ее голову. Не видя его, она дотронулась до его лица. Он обнял ее и притянул к себе на колени. Лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица, а руки Гриффина лежали на ее бедрах.

– А теперь скажи, что и ты меня прощаешь, – попросил он хрипло, будто волновался и ему необходимо было услышать от нее слова прощения. Она покачала головой.

– Что бы ты ни говорил, ты не сделал ничего, за что надо просить прощения. Но я скажу тебе другое, что давно хочу сказать.

Она подалась к нему и зашептала у самых его губ:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Уголок его рта приподнялся, и он прижался лбом к ее щеке. Так они сидели некоторое время. Его руки были на ее бедрах, а она опиралась локтями о его плечи, и волосы Гвин окутывали их обоих темным покрывалом. Время от времени из его уст вырывалось неровное дыхание, но постепенно оно становилось спокойнее.

– Есть ли в наших душах места, требующие защиты? – спросила она тихо.

Его руки сжали ее бедра, потом скользнули вверх вдоль ребер.

– Умница, – пробормотал он. – Теперь мы знаем друг друга изнутри и снаружи.

– Давай будем нежными друг к другу.

– Будем.

К этому времени солнце уже начало всходить. Буря истощила себя и прошла. Яркий ясный желтый свет струился в восточное окно. Долго царила тишина. Они сидели молча, соприкасаясь лбами.

– Скоро прибудет Генрих, – пробормотала она. – Я должна принять меры к тому, чтобы…

Ее голос замер. Она не знала, как закончить фразу. Чтобы сделать что?

– Не волнуйся из-за Генриха.

– Я волнуюсь из-за тебя, – ответила она, и смех ее прозвучал отрывисто и неуверенно.

– У нас с Генрихом долгое знакомство, Гвин. Он меня знает, и я не беспокоюсь.

Она вздохнула с облегчением.

– Скажи мне снова, что любишь меня, – пробормотал он, зарываясь лицом в ее шею.

– Говорю снова, что люблю тебя. Кончики его пальцев прогулялись по ее спине.

– Через несколько часов мы станем мужем и женой, – заметила она тихо.

Он переплел свои пальцы с ее пальчиками и поцеловал их один за другим:

– Мы уже муж и жена.

Дождь омывал маленькую церквушку сверкающим водопадом в течение всей брачной церемонии. Прибыл Генрих фиц Эмпресс, прибыл и продемонстрировал в полной мере свой взрывчатый анжуйский темперамент, но, как было известно Гриффину, ум его был острее языка, и очень скоро он перестал извергать пламенные эскапады, после того как услышал подробные объяснения.

А потом они сидели в парадном зале, беседовали и пили вино, а вокруг них шумело празднество.

– Она умна, – заметил Генрих. – И полна живости. Мне нравятся как раз такие женщины. Но тебе следует держать ухо востро и следить за ней.

– Благодарю за совет, милорд.

Гриффин поднял чашу с вином, салютуя Генриху:

– А тебе советую следить за леди Алиенорой. Генрих разразился смехом, их оловянные чаши соприкоснулись и звякнули.

– И в самом деле следует. Мы оба выбрали женщин с сильным характером.

Гриффин ответил добродушной гримасой:

– Это только одна сторона их натуры.

Он поставил чашу и оглядел зал. Всюду были люди. Они стояли маленькими группками, разговаривали и смеялись. Возле помоста сидел менестрель, перебирал струны арфы и тихонько пел маленькой группе гостей, собравшихся вокруг него. Позже ему надлежало спеть для всех, и в его репертуаре были сказания о свирепых монстрах и отважных рыцарях, о молодоженах и воюющих домах, чье примирение и объединение должно было принести стране мир.

Гвиневра сидела на другом краю помоста, окруженная детьми. Похоже было, что она рассказывает им историю. Гриффин едва заметно улыбнулся. Дети сидели, приоткрыв розовые губки в предвкушении продолжения, с восторгом глядя в ее оживленное лицо и следя за жестами ее изящных рук, пока развертывался рассказ.

Голос Генриха прервал его размышления:

– Хвалю твои начинания, Язычник. Люди здесь довольны, сыты, а для этого потребовалось много усилий.

– Все это дело рук: Гвиневры.

– Возможно, Эверут станет надежным оплотом безопасности на севере.

Он повернул голову и сказал резко:

– Ходят слухи…

Гриффин ожидал этого.

– О чем? – спросил он.

Генрих смотрел на него поверх края оловянной чаши. Его светло-голубые глаза отражались в полированном металле:

– О сокровищах.

Гриффин не спеша кивнул и встретил пронзительный взгляд Генриха: