– Право, когда ты впадаешь в такую ярость, было бы милосердием задрать тебе юбки и всыпать как следует.

– Тогда, милорд, можешь ожидать, что с этого момента я не буду впадать в такую ярость, чтобы у тебя не было повода проявлять ко мне подобное милосердие.

Он двинулся к ней и снова оказался рядом, возвышаясь над ней как башня. Его голос заставил ее вздрогнуть и поднять голову. Его челюсти были сжаты, темно-серые глаза посветлели от ярости и казались ледяными. Он едва сдерживал себя, и тут она испытала настоящий страх.

– Подумай об этом, отродье де л’Ами, – проскрежетал он. – Мое милосердие – сейчас твое единственное спасение.

Ее лицо оказалось в нескольких дюймах от него, а грудь еще ближе к нему, и она полыхала жаром, и этот жар окутывал ее как одеяло.

Он повернулся на каблуках, поднял с пола свое оружие и вышел, хлопнув дверью. Она осталась стоять посередине комнаты, нетвердо держась на ногах.

Боже милостивый, отдать себя в его полную власть? В то время как наследник трона будет оставаться внизу?

А что случится, если он обнаружит это и поймет, что она хранила верность прежней власти?

Она представила свою шею в петле, свисающей с ветви дерева.

И упала на кровать, прижимая руку к бурно бьющемуся сердцу.

Гриффин направился к двери в поисках Александра и чуть не налетел на Эдмунда, своего оруженосца, уже напоившего и выгулявшего Нуара и теперь готового следовать по пятам за хозяином. Гриффин остановился и положил руку мальчику на плечо.

– Твоя задача, Эдмунд, – леди Гвиневра.

Мальчик рьяно кивнул в ответ.

– Она не должна скрываться в своей комнате. Ей следует спуститься вниз и подписать бумаги о передаче имущества. И она должна присутствовать на трапезе. Если пожелает, может сама растолочь целебные травы. Позаботься об этом, Эдмунд.

– Милорд, а если она пожелает исповедаться? – спросил оруженосец, потому что каждый обитатель замка это делал после капитуляции. Эдмунд в свои тринадцать лет знал, что всегда оставалось много грехов, требующих отпущения.

– Беру это на себя. Ты только позаботься о том, чтобы она явилась на вечернюю молитву.

– Да, милорд.

Александр стоял во дворе замка в потоках солнца. Жаркий пот обжигал кожу, но для него давным-давно, целую вечность назад, были привычны жаркие ветры, выжженная разгневанная земля, отказывающаяся подарить хоть какую-нибудь зелень или плоды жадным ордам крестоносцев, попиравшим ее копытами своих коней.

Он это одобрял. Пусть бы земля лишила их всего. Люди слишком мелки, чтобы хранить величие. Даже Гриффин пока что только на один шаг приблизился к свершению своей судьбы.

Солнце жгло спину и затылок Александра. Он расстегнул кольчугу и медленно стянул через голову. Его сильные мускулы обрели скульптурную выпуклость за годы упражнений не только с мечом, но и с копьем, луком и ножом. Но теперь, в этой жаре, в момент прибытия в замок, доспехи казались ему тяжелыми как свинец.

Он сбросил их. Острые металлические кольца зацепились за гамбизон, теплую стеганую куртку, которую он носил под кольчугой.

– Александр, – послышался скрипучий голос.

Он обернулся.

Фальк был тут как каменная глыба, только из плоти, будто вернувшийся из прошлого, из минувших десятилетий. Они с Александром были знакомы столько лет, что и не счесть, задолго до того как пропасть гражданской войны разделила Англию пополам. Когда-то Фальк, тоже Наблюдатель, был его наставником.

Но, как оказалось, неправедным. Восемнадцать лет назад он пренебрег клятвой и сделал нечто такое, чего никогда не делал ни один Наблюдатель: он покинул Наследника, отца Гриффина, и остался с де л’Ами.

– Вот как, – пророкотал Фальк. Глаза его затуманились. – Так это ты собственной персоной.

– Как и ты.

Фальк оглянулся. Они были не одни во дворе замка, но в этом его уголке, кроме них, не было никого. Фальк бросил взгляд назад.

– Ты все еще с ним.

– Да, все еще, – согласился Александр. – Хотя ты больше не с ним.

– Его здесь не было.

– Нет. Поэтому ты с ней.

– Я с леди Гвиневрой, если, говоря «с ней», ты имеешь в виду леди.

Фальк стоял неподвижно, на поясе у него не было ничего напоминающего оружие. Но Александру было известно, что он и не нуждается в оружии, чтобы нанести удар. И не один, а множество.

Фальк заметил ворчливо:

– Вам потребовалось изрядное количество времени, чтобы добраться сюда.

– Нас задержали восемнадцать лет гражданских войн. И все благодаря твоему господину и иже с ним.

– Да, это так.

В ответе можно было расслышать понимание или презрение.

– Где они? – спросил вдруг Александр.

Фальк выглядел смущенным:

– Где что?

– Ключи.

На лице Фалька появилось понимание, и все признаки смущения исчезли.

– Ключи не наши, Александр. Я думал, что внушил тебе это.

Александр продолжал говорить, будто не слышал его:

– У Гриффина только один. Железный. Я полагаю, что остальные были отданы де л’Ами до того, как он предал нас.

– И почему, ты полагаешь, он это сделал, Алекс? Как ты думаешь, почему Кристиан Соваж отдал два из трех ключей, отпирающих врата к сокровищам?

– Не знаю. Безумие?

Фальк покачал головой:

– Не думаю, что он был безумен. Александр отозвался коротким смешком:

– Ты не был с ним до конца. Кристиан Соваж бредил. Он был в ужасе, боялся умирать.

– Де л’Ами тоже не казался готовым к встрече с Создателем, Алекс. Они творили ужасные вещи, и никто не знает этого лучше меня. Но не думаю, что именно безумие заставило Соважа отдать ключи.

– Другой причины я не вижу.

Фальк скривился.

– Да и не должен.

– Благословенная Матерь Божия, Фальк, мы все Наблюдатели. Или ты забыл? У нас есть обязанности перед Наследником.

Александр приблизился на шаг, и голос его зазвучал громче:

– Почему ты покинул Соважа? Почему ты оставил нас?

Фальк дал словам Александра упасть вместе с пылью, оседающей на булыжники двора, потом покачал головой и отер ладонью вспотевшую голову.

– Алекс, мальчик мой, – сказал он печально, – я не покидал…

Алекс сделал резкое движение головой, будто отражая удар.

– Я не твой мальчик, – возразил он холодно.

Фальк испустил вздох:

– Пусть так. Мне надо поговорить с Гриффином.

– Нет.

Густые кустистые брови взметнулись вверх:

– Нет?

Фальк рассмеялся:

– Ты не страж ворот, Алекс. Он не твоя собственность, и ты не можешь говорить «да» или «нет».

– Я имею право защищать его и говорю «нет».

– О чем речь?

Оба они обернулись. Александр был удивлен, не только увидев Гриффина, стоящего на расстоянии нескольких шагов, но и почувствовав, что его собственное, сердце бешено заколотилось, будто он пробежал большое расстояние.

– Так по какому поводу ты говоришь «нет»? – спросил Гриффин снова, но, даже обращаясь к Алексу, смотрел на Фалька.

Фальк тотчас же опустил голову:

– Милорд. Нам недоставало вас.

Гриффин разразился отрывистым смехом:

– Неужели? А я и не знал. Как и мой отец.

Фальк продолжал упорствовать:

– Сэр, мы должны жить по совести. Вы по своей, я – по своей. Мне пришлось решать. Именно ваш отец определил меня к де л’Ами. Я должен был подчиняться ему. Он послал меня к де л’Ами и сказал при этом, что, если что-нибудь случится с его дражайшим другом Жонессом, для него это будет таким ударом, который он не сможет пережить.

– И с Жонессом де л’Ами кое-что случилось, – холодно заметил Гриффин. – То же, что и с моим отцом. Алчность.

Фальк вытер рукой вспотевшую шею:

– Не стану отрицать ничего из сказанного вами, милорд. Хочу только заметить, что ваш отец был не единственным Хранителем. Как и вы.

Лицо Гриффина исказила спазма:

– Гвиневра!

Александр в гневе сделал шаг вперед:

– Де л’Ами украл «Гнездо», Фальк. Он не стал Наследником, как и она.