Гвин мотало в седле из стороны в сторону, и она крепко прижималась животом к луке седла. Она кусала губы, чтобы не закричать, низко склоняясь к холке жеребца, и направляла его умелой, хоть и дрожащей рукой.

Вечер сменился ночью, а она удалилась всего на две мили от Лондона и его опасностей.

Когда она вернулась в свой дом в Уэстчипе, там никого не оказалось. Не было ни Эдварда, ни Хью, двух молодых рыцарей, которые были оставлены ею в качестве личной охраны. Всех остальных она отослала на север в помощь осажденным. В доме царила непривычная тишина. Она пробежала по опустевшим комнатам и упала на колени перед огромным дубовым сундуком в догах кровати.

Платья, нижние юбки и пояса, а также рулоны тканей разных цветов, взлетали в воздух, пока она яростно рылась в сундуке в поисках одной из вещиц – небольшой изящной шкатулки тонкой резной работы, которую отец, лежа на смертном одре, завещал ей беречь.

Шкатулка, запертая на висячий замок, хранила любовные письма отца, которые он писал матери во время крестового похода.

Она не могла оставить ее здесь. Гвин готова была закричать от разочарования и бессилия, когда под ее руками в воздух взметнулась еще одна куча нижнего белья. Из окна до нее доносился стук копыт.

– Милосердный Иисусе, – молилась она вполголоса. И будто в ответ на ее мольбу рука ее наткнулась на мягкий и довольно пухлый войлочный мешочек. Она схватила его с лихорадочной быстротой, сломав ноготь о железную петлю на крышке шкатулки.

По груди ее катились струйки пота, она вскочила на ноги и схватила мешочек с серебром. Шкатулка выпала у нее из рук и приземлилась на пол, рассыпая содержимое – пергаментные свитки. Задыхаясь, Гвин наклонилась и схватила шкатулку и пергаменты. Привязав оба мешочка к поясу, она бросилась вниз по лестнице, окидывая ее безумным взглядом. Волосы ее выбились из тугого узла прически, когда она тряхнула головой, пытаясь прояснить сознание.

Эдвард и Хью, два ее телохранителя, исчезли. Одно было ясно: ей не следовало терять время на поиски своих заблудших рыцарей. Гвин помчалась к конюшне и оседлала попятившегося от нее Грома, только что приобретенного Хью боевого коня. Он будет поражен в самое сердце, когда обнаружит исчезновение жеребца.

– Пусть это будет ему уроком, – ворчала она, ведя в поводу коня весом тысячу фунтов к каменной колоде, взбираясь в седло и перекидывая через него ногу. У нее не было времени на то, чтобы отыскивать своих рыцарей, и тем более не было времени искать дамское седло. Повернув коня, она выехала из дома через десять минут после того, как вбежала в него.

Олдерсгейтские ворота должны были быть закрыты, как и все остальные городские ворота. Она помчалась галопом к ним и сдержала коня, только когда они показались в поле зрения. Жирная взятка позволила ей выехать из города. Это означало, что любой, кто пожелал бы ее преследовать, мог поступить так же, но с этим она не могла ничего поделать. Она ехала рысью в тени городских ворот, а потом стен и старалась не спешить, пока не достигла холма и рощи, скрывших ее из виду. Потом она вонзила шпоры в бока Грому и ветер засвистел у нее в ушах.

Осенняя ночь была сырой и прохладной. Клочья тумана, похожие на призраки, маячили в воздухе в футе от нее. Передние ноги Грома разрывали их, и туман спиралями обвивался вокруг деревьев и камышей. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был свист холодного ветра, от которого кончики ушей горели.

Внезапно передние ноги Грома взметнулись вверх, и он подскочил, вспахивая землю задними ногами и закусив удила. Гвин туже натянула поводья и бросила затравленный взгляд назад. Этого не могло быть. Не могло быть так скоро.

Копыта. Стук копыт приближавшейся лошади на дороге позади нее. Лошадь мчалась отчаянным смертоносным галопом.

Гвин натянула поводья еще сильнее, стараясь заставить коня нестись с бешеной скоростью. Ее волосы поднялись на затылке и походили на длинные потные когти. Она яростно рванула их, пытаясь пригладить, тяжело, со всхлипами, дыша. Дважды она поворачивала голову и вытягивала шею, вглядываясь в темноту сквозь падавшие на глаза пряди волос. И каждый раз ничего не видела, кроме клочьев тумана и сгущающейся темноты, и не слышала ничего, кроме стука копыт.

Но третий поворот в седле открыл ей ужасную картину; на гребне невысокого холма она увидела силуэты пяти всадников и их ужасных жеребцов. Их плащи и капюшоны вздымались под ветром волнами, мечи свисали с поясов, изо ртов вырывался пар, и породили они на призрачные исчадия ада.

Она снова вонзила пятки в бока Грома. Болотистая, покрытая колдобинами и ямами дорога и днем-то была небезопасна, но ехать по ней ночью было чистым безумием.

Поэтому Гвиневра не удивилась, хоть и изрыгнула проклятие, когда Гром упал на колени и она едва не перелетела через его голову. Его копыта оказались обращенными в четыре стороны, а волна жидкой грязи окатила седло.

Гвин соскользнула с седла. Жеребец поднял голову, широко раскрыв безумные глаза. Потом он поднялся и умчался в рощицу, оставив мокрую и заляпанную грязью Гвин стоять на коленях посреди дороги в полном одиночестве.

– Господи! Спаси меня, потому что сама я спасти себя не могу, – шептала Гвин, с трудом поднимаясь на ноги. Ее качало из стороны в сторону.

Еще не совсем стемнело, и она смогла разглядеть скрещенные мечи – герб Марка – и пятерых наступающих на нее солдат.

Одного из рыцарей она узнала – это был личный телохранитель Марка, де Луд, остальные были солдатами в доспехах. Она встала, вытирая запачканные грязью подбородок и грудь.

Враги продолжали наступать, и мягкое цоканье копыт теперь обрело другой звук – чавкающей под копытами грязи, потому что лошади вброд переходили широкую и глубокую лужу, выбившую из колеи Грома. Гвин не отрывала взгляда от де Луда, ехавшего на несколько пядей впереди остальных. Их было пятеро против нее одной.

– Миледи Гвиневра?

В сумерках его голос звучал мрачно и зловеще. Теперь преследователи находились в нескольких шагах от нее.

– Миледи, лорд Эндшир послал нас за вами.

– Можете сообщить ему, – ответила Гвиневра, задыхаясь и оправляя юбки, закрутившиеся вокруг лодыжек, – что нашли меня в добром здравии, и поблагодарить его от моего имени за заботу.

Рыцарь остановился и сдержал своего коня. Остальные повторили его действия. Глаза их были почти невидимы под шлемами, носы прикрыты продолговатыми пластинами, ниспадавшими со стальных шлемов, Де Луд откашлялся, прочищая горло:

– Он дослал нас охранять вас.

– Можете не сомневаться, сэр, что лорд Марк заботится не обо мне, а о своем богатстве.

Де Луд легонько прикоснулся к своим шпорам и снова двинулся вперед. От страха в горле Гвин образовался ком. Она попыталась сглотнуть его. Это ей не удалось. Мокрые волосы липли к покрытому жидкой грязью лицу. Она все-таки вскинула подбородок.

– Я в полной безопасности, сэр, и была бы очень рада, если бы вы оставили меня в покое и позволили идти своей дорогой.

Мужчины переглянулись и продолжали наступать.

– Не глупо ли это, миледи?

Голос де Луда прозвучал пронзительно: он старался показать свое удивление.

– Мы ради вас оставили все удовольствия, которые сулит придворная жизнь, а они чего-нибудь да стоят. Вы одна, пешая, на пустынной дороге. И думаете, что вы в безопасности?

Гвиневра сделала шаг, и из ее башмака фонтаном брызнула жижа.

– Здесь я чувствую себя в большей безопасности, чем в обществе вашего лорда, и останусь здесь, пока не вернется мой конь.

Рыцарь тихонько хмыкнул, будто его позабавила эта речь. Все пятеро продолжали продвигаться вперед сквозь туман.

– Знаете, миледи, не далее как вчера утром распространились слухи о том, что как раз на этом участке большой дороги заметили шпионов Генриха[2]. И как вы полагаете, что бы они сделали, если бы встретили кого-нибудь вроде вас?