Алисия искала точку приложения сил. И она её нашла: решено удариться в религию. Старая надменная королева думала, что у Алисии не хватит средств для пышных религиозных действий — уже профукала почти всё по нищим да калекам. Но, Алисия решила, что надо не самой на это тратиться, а заставить за всё платить других. Успех дела зависит от того как поднести идею.

И вот она принялась усердно посещать все службы, все мессы, все крестные ходы. Её старание было отмечено епископом — она прослыла очень набожной королевой. Народ умилялся. Тут же вспомнили, как она поначалу ходила по беднякам и кротко раздавала деньги. Но, Алисия пошла ещё дальше. Она сбыла все свои богато украшенные платья, все драгоценности и на вырученные деньги начала строительство собора — это здание должно быть впечатляюще эффектным. Пригласила иностранных архитекторов, но и местное ремесленничесво без работы не осталось. Все довольны чрезвычайно. Одно плохо — средства иссякли очень быстро.

— Дитя моё, — ласково сказал ей епископ Гевариус. — Я ценю твоё усердие, но следует признать, что строительство собора опустошило все твои сундуки.

Она знала, как довольна этим королева-мать — старуха ни полушки не дала на строительство. И это было ошибкой.

Алисия смиренно плакала перед епископом, а он отечески гладил её по голове.

— Дочь моя, будем уповать на небо и милости его, — сказал священник. Епископ в самом деле верил, что по его молитвам с неба упадёт однажды увесистый мешок с деньгами.

Молодая королева подняла к нему залитое слезами лицо и просила страстно:

— Падре, позвольте мне пройти по городу в простой одежде и босиком, чтобы призвать горожан пожертвовать на строительство!

Епископ был стар и прост. Он отечески растрогался при виде такой молодости, красоты и веры, что добровольно отвергла все свои богатства, желая потрудиться во славу церкви.

— Не могу тебе препятствовать, дитя моё, — вздохнул он. — Наш народ и вправду очень сердцем чёрств. Милосердие не приклонило головы на порогах их домов.

И вот начались усердные приготовления к шествию. Алисия сама разработала церемониал. Всё должно выглядеть естественно и просто. Поскольку шествие назначено не на завтра, то весть о нём просачивалась за церковные стены. Зрелище смиренно молящейся молодой прекрасной королевы, стоящей на коленях у алтаря, было чрезвычайно трогательно.

— Наша королева — святая! — умильно говорили люди. Конечно, все говорили про Алисию, а не про королеву-мать.

Надменная свекровь только посмеивалась:

— Роланд, нам не следовало тратиться на свадьбу. Можно было просто взять монашку из монастыря.

Всё это слышали и шёпотом передавали из уст в уста. В кабаках, на рынках, на улицах, в супружеских постелях все говорили на ухо друг дружке:

— А старая-то королева недовольна!

Но сменой власти ещё не пахло.

И вот настал день шествия. Королева-мать обеспокоена. Она пришла к Алисии в спальню, обставленную по-монашески строго, и, выждав, когда та пропоёт все свои молитвы, высказалась в том плане, что находит идею шествия босиком слишком унизительной для королевского достоинства Алисии.

Невестка подняла к ней залитое слезами лицо и слегка придушенным голосом воскликнула с немалым эпатажем:

— О, Ваше Величество! Я всё делаю для прославления нашей церкви и страны! Не будет человека, что не признал бы, как прекрасно ваше правление!

Такой весьма неопределённый ответ мало успокоил королеву, но возразить по существу было нечего. Тогда она заметила по поводу слишком уж скромного, если не сказать — нищего одеяния Алисии, в котором та вознамерилась шествовать по городу.

— О, Ваше Величество! — с воодушевлением воскликнула прекрасная богомолка и снова залилась горючими слезами. — Леди Годива в своё время прошествовала в куда более скромном одеянии, а тем не менее, её никто не осудил!

Сравнение Алисии с леди Годивой, проехавшей по городу нагишом, смутило королеву. Ибо тогда выходит, что она уподобляется жестокому графу Леофрику, обложившему свой город непосильными налогами. Сама старая королева ни в чём таком повинна не была, но сравнение было услышано, своеобразно истолковано и распущено по городу и далее по всей стране болтливыми языками.

И вот с превеликими церемониями королева Алисия выходит из своей одинокой спальни, ибо всем известно, что король Роланд её не посещает. Камеристки бросаются навстречу и целуют её руки. Прислуга ревмя ревёт, словно королева готовится идти на казнь, а не прогуляться по городу пешочком. К церемонии готовились, её ждали, как приезда цирка: все предвкушали зрелище, уже заранее готовились рыдать. Им всем так умилительно, что молодая королева их всех так любит, так жалеет.

Алисия идёт во двор, а там её уж ждёт челядь. Летят вверх шапки, кричат "виват!", бросают ей цветы. Королева-мать предпочла не выйти — сама не знает, почему. Роланд лишь боязливо смотрит в щёлочку за занавеской.

А прямо за воротами стоит толпа. Все рыдают. Народ сбегается со всех сторон. Даже базар в тот день пустует. Как можно?! В такой-то день! У торговца булочками раскидали весь товар.

— Как смеешь, негодяй, наживаться в такой день, когда сама королева идёт босая!

Хлеб, понятно, весь пропал.

Алисия идёт, невольно раскрасневшись — совсем некстати. Случаю приличествует бледность. Но, зрители это истолковали совсем иначе:

— Наша королева! Она так скромна, что стыдится показать даже кончики пальцев!

А она-то беспокоилась: не слишком ли длинно одеяние!

Всеобщее слезотечение. Вся процессия обрастает городскими ротозеями и начинает походить на манифестацию.

— Нету больше ни у кого такой королевы! Святая Алисия!

Так она проходит по главной улице, делает круг и направляется к собору. Все радостно ждут, что ещё будет. Такое зрелище!

Алисии больно, ноги изранены. Но, молодая королева находит в себе волю улыбаться. Поднимается по недостроенным ступеням, толпа осталась вся внизу. Там ждёт Алисию епископ, как уговорено. Он искренне переживает за свою духовную дочь и сожалеет, что допустил ей так истязать себя. Кто ж знал, что раба божья столько пройдёт!

Алисия после благословления поворачивается к народу и думает начать молиться. Но, тут случилась маленькая неприятность — под пятку камешек как попадёт! Страдальческая гримаса невольно исказила лицо Алисии и смела с него тщательно хранимую улыбку.

И все умолкли. До всех дошло вдруг, что это всё не шуточки! Королева своими нежными ножками прошла через весь город. И, хотя немало было тут таких, что привыкли бегать босиком по городским камням и лужам в любую погоду, все были потрясены до глубины души.

Епископ даже испугался, видя столь искренние слёзы на лицах горожан. Этакое душевное волнение ему было незнакомо в его пастве. Он сам-то прослезился.

Алисия вдруг поняла, что любое её действие, любое слово будет истолковано как некий высший знак. И продолжила спектакль. Сойдя на ступень ниже епископа и как бы себя вручая высшей воле, она подняла к небу лицо, на котором словно присутствовал некий божественный свет. Алисия ощутила в себе великий дар, способности актрисы. Она как будто вытянулась и, расширив глаза, слегка отпустила нижнюю челюсть и приоткрыла рот, отчего её лицо обычно становилось благородно удлинённым. И приготовилась говорить, сама не зная — что.

Поскольку слова никак не находились, молчание выглядело таким значительным, что весь народ, да и сам епископ, затаили дыхание. Люди поднялись на цыпочки. Сам воздух будто замер.

— Небо видит ваше страдание, — раздался ровный голос в тишине. Звучало это так, как будто молодая королева сама с небес глядит на бедную толпу.

До всех вдруг стало доходить: ах, как они страдают! О Боже, как они жили до сих пор?! Почему им никто и никогда этого не объяснял?!

У многих взгляд ушёл в себя.