Истлела страсть, рассохлись нежные слова, рассыпались безмолвно песни…. Лохмотья доблести, смердящие останки верности, больная гниль патриотизма… Липучая слизь чести смешалась с сухими экскрементами бесчестья. Мечтательность и приземлённость — две сестры-близняшки. Гуманность и бесчеловечность изначально не отделились друг от друга и умерли, истлели, и покоятся в одном сосуде. И огромное, безбрежное, без верха и без низа море мук рождения…

Мертвенный звёздный блеск и мечта высокого полёта — мусор. Несчастье, счастье, с жизнью долгой и ранней смертью — всё осыпалось и всё лежит в руинах. Что вижу я перед собой? Чья жизнь, взлёт и падение, мечта, агония, любовь и мука…

Всё это — мне. Тошно мне! О, тошно! Изнанка Бытия — помойка…"

***

В шесть часов, как было обещано, Кондор безжалостно разбудил весь лагерь. Было дано только пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок. Без воды было плохо. Мытьё в тазиках казалось навеки утраченной роскошью. После краткого завтрака все переоделись в рабочую одежду и собрались уже направиться к карьеру. Но, тут случилось нечто, что задержало весь выход.

От карьера, шатаясь и держась рукой за лоб, медленно двигался Боб Мелкович.

— Смотрите! — пронзительно крикнул Фарид. — Что это с ним?!

Боб оказался основательно грязен, а на лбу — большая багровая шишка. Он свалился на руки подоспевших товарищей и застонал.

— На меня напали! — пожаловался Боб. — Я пошёл погулять на рассвете, что-то не спалось. А тут ко мне подходит один такой тип, морда такая гадкая! Да ка-ак треснет мне по лбу! Чего я ему сдела-ал?! Я упал. Дальше ничего не помню.

Он окончил свою скорбную речь и оглядел присутствующих из-под ладони. Фарид Гесер с нескрываемым ужасом оглядывался. Калвин Рушер свински ухмылялся. Все остальные с большим сомнением отнеслись к причитаниям раненого.

— Ну, синяк, конечно, есть, — диагностировала Эдна. — Но жить, пожалуй, будешь.

— А, может, тебе всё это показалось? — усомнился в показаниях Аарон Коэн, которого Боб особенно не любил.

— А это ты видел?! — разозлился Боб, убрав ладонь и подставляя всеобщему обозрению грязную физиономию.

— Да ничего страшного, — попыталась успокоить несчастного страдальца Эдна.

— Да, ничего страшного! — обиделся не на шутку Боб. — Я там всю ночь провалялся без сознания!

— Когда же ты успел? — удивилась Нэнси. — Ты же на рассвете вышел погулять.

Короче, кончилось всё тем, что бедняжку Мелковича уложили на одеяло, напоили чаем и велели полдня не подниматься. Чего ему и хотелось.

Едва неполная группа достигла карьера и Кондор начал было объяснять задание, как из городка вышла процессия. Небольшая толпа, по обыкновению медленно передвигая ноги, подошла на расстояние десятка ярдов. Профессор очень удивился и прервал свою речь. Его взгляд, казалось, послужил сигналом. Всё такие же безучастные, жители городка достали из своих холщовых сумок камни и с заунывными воплями недружно кинули их в студентов и профессора.

— Это ещё что такое? — удивился последний.

Аборигены продолжали лениво доставать камни и бросать их всё с теми же заунывными воплями.

— Безобразие! — возмутился профессор. — Фанатики! Изуверы! Мракобесы!

Он бы и дальше продолжал ругаться, но оказалось, что камни едва доставали до группы. Только Заннату слегка попало по пышной макушке, но в целом никто не пострадал. Толпа побрела обратно в город — видимо, аборигены уже потеряли интерес к раскопкам. Тут подоспел Маркус.

— Вы где шатаетесь?! — накинулся на него профессор. — Нас чуть не поубивали!

— Док, я не ваша личная гвардия, — развязанно ответил переводчик.

Профессор ещё больше разозлился. Он принял суровый вид и принялся выговаривать проводнику:

— Я просто вне себя! Да что это они взбесились?! Так-то вы выполняете свою работу!

— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал уличённый в небрежности переводчик, — я обязательно постараюсь выяснить… Да ничего ведь не случилось!

— Помилуйте, на Мелковича вон напали! — не унимался Кондор.

— Где? Когда? — насторожился Джок.

— Его всего избили, — с плохо скрытым удовольствием сообщил Фарид.

— Он вышел на рассвете погулять вокруг палатки, а на него напали. — вступил Заннат. Он почесал свою макушку, надеясь отыскать там свидетельство агрессии туземцев, но запутался пальцами в волосах.

— Погулять… на рассвете… — задумчиво повторил Маркус. — А это что там такое?

Он указал на некий недвусмысленный предмет на дне карьера. Это был фонарь.

— Ага! — Кондор пошевелил кустистыми бровями и оглядел студентов острым взглядом. — Сознавайтесь, кто из вас шатался ночью в карьер? Щупал артефакт?

— Да бросьте, док! — всё так же развязанно воскликнул Маркус. — Разве не ясно, что это Мелкович ночью лазал где не надо, да и ушибся.

— А я бы всё же попросил, — непримиримо ответил док Кондор, — нет, я требую! Идите в город и немедленно всё выясняйте! Я отвечаю за сохранность группы! Да что это такое?! Мы к ним не лезем, и они пусть к нам не лезут!

Он ещё долго разорялся. Такой скандальный был характер у Мариуша Кондора, а Джока он особенно не любил. Подобные перепалки происходили каждый день на виду у всего лагеря. Профессор требовал беспрекословного подчинения, а проводнику доставляло удовольствие подразнить вспыльчивого венгра. Выглядело это чрезвычайно потешно: невысокий горбоносый Кондор наскакивает на долговязого переводчика, а тот нет-нет, да что-нибудь обидное ввернёт.

Так думали все. Но, от Вилли не укрылось, что Маркус Джок встревожен и за беззлобным пререкательством скрывает беспокойство. Из этих двоих Вилли, без сомнения, более положился бы на опытного Маркуса, нежели на упрямого профессора.

— Да я не отказываюсь! — миролюбиво оправдывался Маркус. — Просто я хотел бы присутствовать при раскопках.

Кроткий Маркус! В такой ипостаси он был ещё более странен, и Кондор не нашёл достаточно убедительных причин, чтобы отказать ему. Спускаясь вниз, Мариуш спросил проводника:

— Вы в самом деле считаете, что Боб был здесь ночью? Вы полагаете, что он солгал?

— Нет, нет! что вы?! — немедленно отпёрся от подозрений Маркус. — Как можно!

— Мелкович бредит артефактом, — сообщила Нэнси. — Уверена, он надеялся найти сокровища. Другого такого идиота трудно отыскать.

Группа подошла к камню. Он выглядывал из почти отвесной стены, которая состояла из перемежающихся слоёв светло-жёлтого, светло-коричневого и бурого цветов. Приступать к раскопкам было крайне опасно.

— Нам остаётся лишь одно, — констатировал профессор, — создать искусственное обрушение и расширить карьер. Но, для этого нужны колья. Мы будем их вбивать в землю наверху и добьёмся нужного эффекта.

— Мне нравится эта идея, док, — похвалил переводчик.

— А вы отправляетесь в город и выясняете причину нападения, — отрезал док.

— Слушаюсь, сэр, — безрадостно ответил Джок.

***

Маркус шёл по мощёным дорожкам городка. Воздух был неподвижен. Несмотря на то, что ярко светило солнце, Стамуэн выглядел сумрачно. Не было слышно птиц, только назойливо зудели мелкие летучие кровососы. Проводник шёл неторопливо, тщательно следя за тем, где ступают его ноги. Впереди, метрах в двух, стукнул о мостовую небольшой камешек.

Джок замер и стал оглядываться, не поворачивая головы, одними глазами. На дорогу упал ещё один камень, уже побольше. Тогда проводник осторожно, не делая резких движений, снял с шеи амулет и поднял его над головой. Так он выжидал некоторое время. Ничего более не происходило. Маркус повесил шнурок обратно к себе на шею и спрятал маленький талисман за ворот видавшей виды футболки. Он вытер вспотевшие ладони о бриджи.

Шаария сидела на мощёном полукруге перед своей каменной хижиной и насмешливо смотрела на гостя.

— Отверженный — отверженной, — начал Маркус. Старуха промолчала.