Бену ничего не говорило новое пристанище. Он не узнал его. Скорее всего, лишенную защиты машину выбросило в первой же точке, где был возможен выход из состояния полета. Бен перерыл кабину в поисках инструмента, пока не убедился, что зип не предусмотрен, и надо идти искать.

Дверь оказалась не заперта. За ней скрывалась комната — копия первой. С той лишь разницей, что все пространство занимали носилки на колесиках, оставляя свободным узкий коридор от двери до двери. Не найдя интересующего его инструмента, Бен продолжил движение и прошел через пятнадцать комнат, заставленных носилками. От удушливой змеиной вони слезились глаза, и кружилась голова.

Странное место производило гнетущее впечатление. Никакой мебели и обслуживающего персонала. Бен никогда не жаловался на клаустрофобию, но ему не хватало воздуха, стены давили.

Заметив небольшой стенной шкаф, Бен далеко не сразу смог до него добраться, и вынужден был идти по плотно стоящим носилкам. Брезент прогнулся, но выдержал.

Шкафчик оказался заперт на защелку, основательно прихваченную ржавчиной. Тот, кто ее закрывал, не потрудился вымыть рук и оставил на замке ворох влажного мусора, со временем высохшего. Бен сломал ноготь, пока его открывал.

Изнутри пахнуло отвратительной вонью. Бену показалось, что именно вонь, а не увиденное заставило его отпрянуть. Внутри находились хирургические инструменты: не мытые, покрытые заскорузлой коркой, поверх которой налипли пышные черные волосы. Бен отшагнул назад, нога попала в центр носилок. Брезент затрещал, и Бен провалился по бедро.

Он ворочался словно медведь, не имея возможности сразу выбраться, и вдруг за его спиной кто-то молча прошел. Бен так испугался, что даже не сразу смог обернуться.

По коридору от одной двери к другой двигалась старуха. Она была голая и высохшая словно скелет.

Бен прочистил горло и обратился к ней, намереваясь узнать, кто она такая, и где они находятся, однако старуха никак не отреагировала на его вопросы и исчезла за дверью. Бен, кое-как выдернув ногу, кинулся за ней и почти добежал до двери, за которой скрылась мерзкая старуха, когда оттуда донесся леденящий душу вопль. Бен окаменел, вынужденный слушать непрерывные крики на протяжении долгой минуты, после чего наступила мертвая тишина.

Бен в ужасе полез под носилки, внизу была паутина толщиной в палец и грязь, из-за которой не просматривались полы, но Бену место показалось раем. Он едва не умер во второй раз, когда дверь снова распахнулась, не сразу уразумев, что это другая дверь: та, в которую сначала вошел он сам, а потом старуха.

В комнате появилась молодая девушка с распущенными волосами, тоже голая. Бен сразу узнал ее, это была людиш по имени Петра, та самая, что помогала ему выбираться из Сотового мира. Бен обрадовано полез обратно, назвав девушку по имени. Он не сразу понял, что с нею что-то не то. Петра никак не отреагировала на его появление, глаза ее оставались оловянными, когда она молча направилась вслед за старухой. Бен высунулся из укрытия и схватил ее за руку. Нестерпимый холод обжег ладонь, и она рефлекторно разжалась. Все невысказанные слова застряли у него в горле, он понял, что с ней было не так. На роскошных волосах девушки лежал, не тая иней. Стоило девушке войти в дверь, как та с треском захлопнулась за ней, и тотчас раздались ужасающие крики. Бен закрыл уши руками, но опять звук свободно проходил сквозь ладони, череп, высвечивая, словно рентгеном его собственный страх.

Бен собрал всю свою волю в кулак и полез в шкафчик за инструментом. За это время за его спиной прошли, по крайней мере, десять человек, и крики не прекращались ни на минуту. Все было так физиологично голо, явственно, никто не собирался скрывать от него жуткий безостановочный конвейер. Нормальный человек не должен был здесь появляться. Не был предусмотрен природой.

Бен взял толстую с мизинец иголку и шовный материал. Налипшие на иголке волосы высохли и кололись, и он счистил их о край ящика. Занятый приготовлениями, он едва не пропустил опасность. Некоторое время люди не могли войти в дверь и скоро заняли весь проход.

Они молча теснились и смотрели на Бена, оставив у самой двери крохотный просвет.

Бен помотал головой и, прижав к груди инструменты, кинулся обратно. Носилки скрипели и разъезжались. Пару раз он едва не свернул себе шею, но все — таки преодолел последний ряд носилок. Растолкав стоящих, он нырнул в дверь, но когда попытался закрыть за собой, то не смог. В проем высунулись многочисленные скользкие руки.

Бен надавил всем телом, ударил ногой, чудесно понимая, что если люди вырвутся, то им ничего не стоит затащить его в проклятую комнату. Внезапно давление прекратилось. Бен осторожно приоткрыл дверь и увидел пустую комнату, словно в ней никого и не было. Лишь открытый шкафчик указывал на то, что это все-таки была та самая комната.

Однако стоило ему захлопнуть дверь, как уже из-за нее раздался вопль, переходящий в бессвязные причитания. Бен попятился и сразу уткнулся спиной в препятствие. Вся комната как по мановению злобного колдуна оказалась забита голыми людьми, теснящими его обратно.

Бен по-борцовски наклонил голову и вбурился в толпу. Люди пытались его схватить, все в абсолютном молчании, но страх придал ему силы и, где, обходя препятствие по носилкам, а где и идя напролом, он добрался до выхода.

Распахнув дверь, он увидел продолжение кошмара. Свободное от носилок пространство было забито плотно стоящими людьми. Сколько их было? Десятки, сотни?

Бен лез сквозь молчаливо наседающую толпу, попадая из комнаты в комнату. В душе было только отчаяние. Они были вместе, а он один. Они словно говорили ему:

— Присоединяйся к нам. Нас большинство, и ты никогда больше не будешь одинок.

Они бы, в конце концов, сломили его волю своим молчаливым единением, если бы в каждой покинутой комнате не начинали раздаваться страшные звуки, свидетельствующие, что по пятам за ним движется сама смерть.

Он не чаял увидеть «Кончитту», ему казалось, что он заблудился и прошел гораздо большее число комнат, чем должен был. Поэтому когда увидел искореженный корпус, закричал от переполнявших чувств. Подперев дверь носилками, он приступил к работе. Сначала в дверь ломились, потом раздались крики, исторгаемые из множества глоток, оборвавшиеся синхронно на высокой ноте. Наступила напряженная тишина.

Бен торопливо сшивал края разреза. Иголка, заскорузлая от чужой крови, несущая на себе миллионы неизвестных бацилл, норовила выскользнуть и пронзить пальцы до кости, но Бен не снижал темпа. Не нравилась ему наступившая вязкая тишина, и это место не нравилось.

На теле «Кончитты» при более детально осмотре обнаружилось два разреза. Зашив грубыми стежками один и, откусив нитку, Бен приступил ко второму.

Ему мешали, толкали в спину и под руку. Он не оборачивался, а когда в коридоре стало тесно, пихался в ответ, стараясь отвоевать у голых жизненное пространство.

Громкий хруст заставил его обернуться. Вокруг теснилась безмолвная толпа.

Застывшие лица, неподвижные глаза, обреченность в опущенных плечах. Дверь и прилегающие стены быстро покрывались инеем. Белая волна прокатилась под толпой, приклеив подошвы к полу. Бен отлепил их, а голые не пошевелились, они не чувствовали боли. Стена набухала, выгибая косяки. Ветхая дверь, не выдержав давления, затрещала по всем швам и распалась на щепки.

В открывшейся для обзора комнате противоположной стены более не существовало.

Поначалу казалось, что ее скрыл серый занавес с причудливым узором. Только это был не занавес.

В "Жуке в муравейнике" Стругацкие описывали небольшую улочку, по которой прошли при экстренной эвакуации миллионы человек. То, что они роняли, не успевали поднять, все это затаптывалось, утрамбовывалось в одну сплошную нерасчленимую массу, и так слой за слоем. Нечто подобное наблюдалось со стеной. Она представляла собой тысячи людских тел, утрамбованных так плотно, что между ними нельзя было просунуть руки. Искривленные сомкнувшиеся тела составляли жуткий единый барельеф.