— В том то и дело, что не получается. Есть такая штука-жетон, он имеется у каждого сотрудника, на выходе он сдается. Если сотрудник задерживается, то, не обнаружив его жетона, охрана опять таки поднимет тревогу.

— В вашей фирме интересные дела творятся. Получается, в здании находится не сотрудник. Мало того, он из здания не выходит никогда. То есть он в нем живет.

Домовой.

— То, что я сообщил, что-нибудь вам дает?

— Трудно сказать. Раньше бы, пока Краюшкин был жив. Мы бы успели телефон на прослушку поставить.

— Вы что ничего не предпримете?

— Предлагаете, здание обыскать? Ни один прокурор санкцию не даст. И кого прикажете искать? В «Росе» более трехсот сотрудников. Плюс гости.

— Я хотел бы знать хоть какие-то приметы Бича.

— Я бы тоже. Фамилия его неизвестна, а имя ему Бабуин.

Фраза прилипла, и Бен повторял ее по дороге на работу. Остановившись в подземном гараже «Росы» он позвонил Вагнецову и спросил то, о чем не осмелился спросить в кафе глаза в глаза.

— Услугу за услугу, товарищ майор. Вы же сами намекали на информацию в обмен на информацию. Мой хороший знакомый хранил дорогую ему вещицу в АМБ. Жалуется, что депозиты прикрыли, и он не может получить ее обратно. Видите ли, ячейку он открыл на подставное имя. Такие невинные шалости.

— За такие невинные шалости пять лет дают. Хорошо, сейчас сделаю пару звонков.

Перезвоню через пять минут.

Бен закрыл машину и поднимался в лифте, когда майор перезвонил.

— Ничем не могу обрадовать твоего криминального дружка. Все невостребованные ячейки перенесены в особо охраняемую камеру. Если будет получено разрешение из областного центра, а это лишь вопрос времени, то ячейки будут вскрыты в присутствии свидетелей одна за другой, а их содержимое национализировано.

Слова отозвались в ушах Бена похоронным звоном и заунывными погребальными песнями. Могло так статься, что он лишился своего честного имени за бесплатно и все его страдания совершенно напрасны.

— Но у дружка есть шанс, правда, придется раскошелиться. Заведует особой камерой вице-президент АМБ господин Бурмистрович, почетный ректор Алгинского Мясного техникума, орденоносец и мерзавец наивысочайшей пробы. По нашим сведениям он исправно берет взятки. Десять процентов от хранимой суммы, и он решит все проблемы вашего друга детства.

— Как все просто. Вскрыть ячейку, и отдать Бурмистровичу десять процентов, — с воодушевлением сказал Бен и запоздало подумал, а не поторопился ли он с устройством на работу.

— Не так и не просто. Деньги надо предоставить до того, а не после. Бурмистрович за бесплатно в охраняемую камеру не полезет подставляться. К тому же он боится подставы. Ну что деньги помечены или украдены. Так что он сначала получит купюры, проверит их, положит на свой счет, а уже потом глянет, что у вас, пересчитает, чтобы с процентами не обманули. Кстати есть опасность, что и на этом этапе он постарается часть суммы национализировать.

— Я так и передам своему дружку, — разочарованно сказал Бен, счастье было так близко.

— Ладно вам, вы так безыскусно врете. Мне нет дела до ваших шалостей с подозрительными ячейками. Я закрою глаза на все, что не касается нашего с вами сотрудничества по "Росе".

Десять процентов — это сто тысяч «эйров». Это очень много, таких денег у него нет, но это единственный шанс вернуть смысл всему содеянному. Была мысль, как можно добыть деньги, но стоило начать думать в этом направлении, как у него холодело в животе. Можно было сколько угодно врать себе, выдумывать самые невозможные операции с многочисленными ссудами, набранными во всех банках города, заложенный не принадлежащий ему дом в Ареале, все это была ерунда. Нужной, таким образом, суммы ему не накопить, да и банки имеют собственную систему экономическую безопасности. Стоит им прочухать, что он снял деньги в долг у нескольких операторов, его тут же возьмут в оборот. Деньги вытряхнут так быстро, что он не успеет купить на них пачку сигарет, а самого быстро и надежно упрячут на дно моря. В Алге не любят таких клиентов. Не то, что он, столичные шулера мгновенно получают постоянную прописку на море с чудесным видом на сушу.

Единственным человеком, кто мог провернуть дельце, был Красный.

Это страшный человек. Он разъезжает на желтой «Нерпе», одетый с иголочки, говорящий тихим голосом. Он никогда не хватает человека за руку или за лацкан пиджака, только за горло. Людей он делит по признаку: тех, кто ему не мешает, и мертвецов.

"Кайсар" простецкая фирма. Учет поставлен из рук вон плохо. Это Бен понял, едва начав работать. Подделав пару подписей, он неплохо, по его меркам стал зарабатывать и вполне сносно обеспечил семью. Это продолжалось год. Могло и дольше, но его сдали. Был такой честный малый, добродушный увалень по фамилии Лихер, польстившийся на деньги, полагавшийся за сигнал.

В тот же день Красный, возглавлявший в «Кайсаре» оперативный отдел экономической безопасности, заехал за Беном, отвез его на пирс, глубоко вдававшийся в море, и показал несколько ксерокопий с подделанными подписями. Бен сразу узнал эти копии.

Ксерокс в бюро барахлил и выдавал полосы. Все накладные имели траурную кайму.

Бен чувствовал себя так, словно уже умер. Он не мог оторвать взгляда от этого человека с тихим голосом. Он даже не знал его настоящей фамилии, все в «кайсаре» называли его Красным. Он был лыс, лицо, уши, лысый череп имело ярко красный цвет, словно обожженный на солнце. Ресниц на глазах не было.

— За все за это полагается десять лет лагерей с полной конфискацией имущества, — говорил Красный, покачивая копиями, и голова Бена качалась вслед за качаниями, словно у китайского болванчика. — Семью выбросят на улицу, ведь квартира числится на тебе. Помнится, по телевизору показывали одну такую, в январский мороз они сидели под целлофановым покрывалом рядом с подъездом. А у тебя ведь больной сын. Это горе, ему будет вдвойне больнее узнать, что его папаша вор. Он может стать окончательным шизофреником, а так у него есть шанс вылечиться. Но впрочем, все это в прошлом. Я боюсь предполагать, что сделают с тобой ребята Бормана, простите, моего непосредственного начальника Транквилевского. Деньги ты, наверное, потратил. Чипсы там, пиво. Предупреждаю, они будут выбивать из тебя деньги. Я знаю этих отморозков. Я никого никогда не боялся, но даже я не сажусь к ним спиной, потому что они тут же вцепятся в холку зубами и начнут сосать кровь. Им самое место в тюрьме, потому что таких, как ты, лохов они загубили не меряно. Они не считают это убийством, как не считают никого за людей. Они будут делать из тебя калеку и потешаться. Разве это деньги, что ты своровал? Сколько тут? — он мельком глянул на подделки. — Двадцать пять тысяч? Да еще рублей.

Святая простота!

— Чего вы от меня хотите? — простонал Бен.

— Я хочу тебе помочь. Помочь заработать настоящие деньги. И не в рублях, деревом отдающих, а в валюте, в «еуро» как они это называют у них в Европе.

— Что я должен делать? Только скажите, я сделаю. Я не буду воровать честное слово!

— Э, нет, воровать ты будешь. Только теперь под моим непосредственным руководством. Подделывать будешь только стоящие бумаги, на которые я тебе укажу.

Ну и деньги соответственно по братски пополам.

— Конечно, я все сделаю. Вы должны понимать, что это я не для себя, для сына.

Лечение очень дорогое, так я копейки никогда не брал. Продавщицам всегда лишнюю сдачу возвращал, надо мной все ребята за это смеялись. А как же Лихер? Он не проболтается, он тоже с нами будет? Наверное, делиться надо будет? Но вы можете из моей части ему платить.

— Не проболтается, — сквозь зубы проговорил Красный.

Он задумчиво смотрел на море, на глубоко вдающийся в него пирс, и Бену вдруг стало так страшно, что он едва не обмочился прямо в кабине. Он был в полной власти этого страшного человека.

— И вот еще что, — бесстрастно сказал Красный. — С семьей придется расстаться.

— Нет, я не могу! Я люблю их — жену, сына. Я заснуть не могу, пока сынишку перед сном не поцелую и доброй ночи не пожелаю. Я привык, нет, не могу.