Бен с замиранием в груди подошел к знакомой двери. Некоторые вещи начинают ценить только после того, как их теряют. Чем обыденнее вещь, тем больнее воспринимается потеря. Представить только, годами он ходил по лестнице, входил в эту дверь, за которой его ждали жена и сын, и все воспринималось как само собой разумеющееся. Бен с изумлением поймал себя на том, что, отложив букет под мышку, роется в карманах в поисках ключа. Горечь захлестнула его. Ну почему он такой несчастливый?

За совместно прожитые годы, он свыкся с мыслью, что у него есть Лора, он привык к жене, как привыкают к собственной руке или ноге. Их же не любят, без них не могут жить. Нет, жить как раз могут, но ущербной жизнью, даже во сне чувствуя, что чего-то не хватает, испытывая фантомные боли в отсутствующих конечностях.

Кто его знает, может это и есть любовь. Когда к человеку привыкают как к части собственного тела. А необузданный секс под яростные крики это не любовь, а кино.

Что касается секса, то Лора всегда вела себя в постели стеснительно. Очень редко у нее возникало настоящее желание, тогда она, пересиливая себя морально, раздевала его, млея от собственной стыдливости и одновременно порывов страсти, которые скрывала из последних сил, а потом ручка ее нежно порхала, словно бабочка у него между ног, и в такие момент корневище Бена рос, как баобаб, норовя самого сдернуть к потолку. Что и говорить, секс у них был редкий, но обжигающий, словно у молодоженов.

Бен вернулся мыслями к реальности, от которой оторвался слишком далеко, и скрипнул зубами от тоски, представив рядом с Лорой чужого мужчину, голого, с раздвинутыми ногами, и ее, стесняющуюся, стыдливо зарумянившуюся, голую. Не контролируя себя, Бен замахнулся, чтобы запустить букетом в дверь, потому что терпеть такие картины даже мысленно было невыносимо. И в этот момент дверь распахнулась.

Пожарник был в трико с вытянутыми коленями и майке, не скрывающей рыхлого тела.

Хоть волосы его были без седины, но на вид он казался гораздо старше своих лет.

Морщинистое изношенное лицо могло принадлежать и шестидесятилетнему.

— Вениамин? — меланхолично спросил он.

Бен протянул руку для приветствия, но пожарник лишь сказал свое имя «Коля», но здороваться не стал, в руке у него было мусорное ведро.

— Проходите, вас уже ждут, — медленно произнес Николай и неспешно двинул по лестнице к люку мусоропровода.

— Вы вниз идите, там ближе, — посоветовал Бен.

— Я знаю, спасибо. Внизу забилось мусором.

Бен вошел в собственную квартиру, переставшую быть его домом, и сердце его оглушено охнуло, когда быстрая тень заслонила свет из комнаты, и на порожек, застенчиво улыбаясь, вышла Лариса. Она ничуть не изменилась. Только халатик на ней был другой. Время словно остановилось и вновь двинулось лишь от шаркающих шагов вернувшегося Николая.

— Это тебе, — Бен протянул цветы.

Лариса утопила в них лицо. "Мы похожи на двух влюбленных на свидании в доме отца", — пришло на ум неожиданное сравнение. Николай действительно на вид годился Лоре в отцы. Он застыл на пороге с каменным лицом, даже не прося их подвинуться. Лора опомнилась первой и пригласила войти.

— Занавески новые повесили, — глупо заметил Бен.

Он заоглядывался на дверь в детскую, вещь для него святую даже в былые годы, в настоящем возведенная в ранг культа.

— Артемка у мамы, — быстро сказала Лора.

— Зачем? — с болью произнес Бен. — Я соскучился по нему.

— Мы с Николаем хотели, чтобы ваше знакомство произошло без ребенка, чтобы не травмировать его еще больше.

Николай гремел на кухне ведром, потом зашел в туалет и шумно мочился. Бену хотелось крикнуть, чтобы он спустил, наконец, воду, чтобы не было так слышно.

Лишь обстоятельно сполоснув руки, пожарник вернулся.

— Давайте к столу, — пригласила Лора.

Николай молча уселся первый и налил две рюмки.

— Я не буду, — пояснил он. — Вообще не пью.

— Что так? Печень?

— С печенью все в порядке, но со здоровьем действительно проблемы. Я ведь раньше пил по-черному. В запои уходил по пять-шесть дней подряд. Вот и допился до белой горячки. В реанимации лежал месяц. Доктор сказал, что если еще раз напьюсь, то могу сойти с ума и умереть. Нервы это такая штука. Я потом расскажу. Я много литературы про нервную систему прочитал. У меня целая библиотека. Я книги из Москвы выписываю.

Происходящее казалось Бену кошмарным абсурдистским сном. Слушая Николая, он смотрел на Ларису и думал, как она могла связать жизнь с таким убогим. Или с только таким и могла? И повинен в этом он!

— Вы в бога верите? — продолжал Николай. — Мы каждое воскресенье все втроем в церковь ходим, свечки ставим. В библии много полезного для здоровья написано. Вы знаете, что Иисус Христос был по профессии плотник. Очень успокоительная для нервов профессия.

— Скажите, а вы долго злоупотребляли?

— Как пришел на службу в пожарную часть. Почти двадцать лет.

— Как же вам удалось бросить?

— У Коли «торпеда» под лопаткой вшита, — вмешалась Лора.

— Лариса! — вскрикнул Николай так резко, что женщина уронила ложку, которой накладывала салат, лицо мужчины пошло пятнами, сиреневыми, словно следы от ожога, но он быстро взял себя в руки. — Я спокоен, абсолютно спокоен. Это я раньше психовал по любому поводу, сослуживцам морды бил, меня чуть не посадили. Но теперь я изменился в лучшую сторону. Я стал другим. И знаете, Вениамин, все это благодаря книгам. У меня есть трилогия Закарпатского "Как стать не тем, кто вы есть на самом деле". Вы обязательно должны ее прочитать. Вы не подумайте, что я ору на жену. Нет, что вы! Просто я не хотел, чтобы она рассказывала о каких-то интимных вещах. «Торпеда» под кожей, это ведь интимная вещь, вы не находите? И о ней должны знать только родные, близкие по духу люди. Но впрочем, вам можно, вы ведь нам не чужой.

Он так и сказал. "Нам!" Когда они вышли на балкон покурить, Николай показал ему свои ногти и, указывая на крошечные пятнышки под ними, пояснил:

— Это нервы! Вспышки гнева. Это совершенно сейчас мне чуждо. Доктор сказал, что мне нельзя волноваться. Если я начну волноваться, я могу опять выпить, а потом сойду с ума и умру.

— Вы это уже говорили.

— А про что я еще вам говорил?

— Про Закарпатского.

Николай меланхолично протопал в комнату, потов вернулся с тремя пухлыми томами с множеством закладкою.

— Здесь я вам подготовил некоторые цитаты.

Лариса несколько раз приглашала их продолжить застолье, но Николай отнекивался и Бена не пускал:

— У нас есть дела поважнее, Лариса Яковлевна. Я читаю.

Вечер был безнадежно испорчен. С Лорой Бен так и не поговорил. О чем? Он и сам бы не смог этого объяснить. Артема не увидел. Но самое главное, в сердце поселилась безотчетная тревога. Пожарник с вшитой под лопатку «торпедой» доверия не внушал. Когда тот окончательно достал его своими рассказами о нервах, Бен постарался быстрее откланяться под благовидным предлогом, что его ждут дома.

Дома! Какое откровенное издевательство. Ареал-дом? Кто его там мог ждать? У него не было даже собаки. Он сказал Ларисе об этом прямо.

— Как ты можешь так говорить? Ты нас бросил! — прошептала она, и они продолжали шептаться как двое влюбленных в доме отца. — Николай хороший человек! Он пальцем никого не способен тронуть!

— Не способен, пока не выпьет. Как ты могла? У него же «торпеда»! Он странный, если не сказать больше!

— Кто бы говорил? — с горечью проговорила она. — Ты нас бросил. Я больше не могла быть одна. Я сошлась с ним от тоски. Он нас не бросит. Он справедливый.

Тут вышел Николай.

— Прощаетесь? — равнодушно проговорил он. — Я думал, что вы уже давно ушли, Вениамин.

И остался стоять столбом. Возвышаться.

— С Артемкой встретитесь на нейтральной территории, — торопливо закончила Лора. — Завтра в шесть. В детском парке, у его любимого аттракциона.

И почти выпихнула его на площадку. Когда дверь захлопнулась, Бен прижал к ней пылающий лоб, скрипя зубами и чертыхаясь.