— Скорее всего — нет. Иначе был бы грандиозный скандал. Он не из тех людей, которые позволяют обходиться с ними некрасиво.

— Вот и я так думаю! Но на что тогда Алекперов рассчитывал?

— Кто смел — тот и съел.

Мартынов замотал головой.

— Э-э нет, — сказал он. — Я сегодня наводил справки, и выяснились очень интересные вещи. На первый взгляд все очень просто. По закону любой, подав заявку, может юридически оформить свое право на что угодно: на новый препарат, на придуманное им для своей фирмы название, на телепрограмму как в вашем случае. И преимущество имеет тот, кто подал заявку первым, при условии, что нет никого, кто его право на патент оспаривал бы.

— Самсонов не оспаривал, — высказал я предположение.

— Ну конечно! Потому что он даже не знал об алекперовских планах. В итоге Алекперов получил права на программу и даже на ее название. Но я не зря сказал, что только на первый взгляд все просто. Потому что дальше начинают вносить поправки особенности нашей суровой действительности. Во-первых, правовая неразбериха. Во-вторых, наш менталитет, всегдашнее желание судить не «по закону», а «по справедливости».

Мартынов невесело усмехнулся.

— У вас в Останкино уже были подобные случаи, — продолжал он. — Мне рассказывали, что в некоторых программах возникали конфликты, часть коллектива уходила на другой канал и быстренько оформляла свои права на название программы, потому что само название — это уже капитал. Программа выходила лет двадцать, ее знали все, от мала до велика, и, уходя на другой канал, «раскольники» хотели увести за собой и телезрителей. И что?

— Что? — спросил я.

— А ничего. По закону они вроде имели право. А в жизни все обстояло иначе. Программа оставалась за тем, кто вел ее, кто все эти двадцать лет светился в кадре. Ты понял? Те, кто заявил свои права на передачу, формально могли бы потребовать, чтобы конкуренты сменили название. А в действительности всегда получалось так, что им этим правом не удавалось воспользоваться. Сила привычки. Закон буксует, кругом чад и дым — и никаких последствий.

— То же самое могло быть и с Самсоновым?

— Запросто! — убежденно сказал Мартынов. — Хочешь, я скажу, как было бы? Алекперов заявил бы свои права на программу, а Самсонов просто на эти его права наплевал бы. Продолжал бы выпускать свою программу и делал вид, что ничего не происходит.

— Алекперов бы его выгнал.

— И что? — усмехнулся Мартынов. — Самсонов уходит со своей программой на другой канал и работает там — на радость своим новым покровителям и на погибель Алекперову. Что дальше могло быть? — Мартынов поджал губы, раздумывая. — А ровным счетом ничего. Всего два варианта развития событий я вижу. Первый: Самсонов делает свою программу, Алекперов — свою. Алекперовская программа живет месяца три, самое большее — шесть, потом умирает естественной смертью.

— Почему?

— Не могут существовать две однотипные передачи. Одна изначально будет хуже и непременно умрет. А почему именно алекперовская? Да потому, что Самсонов имел очень хорошие позиции в рейтинге и многомиллионную аудиторию. Его невозможно свалить сразу, в одночасье. А людям не нужна битва титанов. Им нужен просто качественный продукт. То, что делает Самсонов, им было знакомо и нравилось. А у алекперовской программы — болезни роста и прочие неприятные штучки. Здесь Алекперов проиграл бы вчистую, так что первый вариант я отбрасываю. Остается еще судебная тяжба, в которой он пытался бы отстоять свое право на программу и задушить конкурента. Но этот вариант еще хуже первого. У Самсонова — слава родителя этой передачи и любовь миллионов. У Алекперова — клеймо стяжателя и едва ли не вора, пытающегося умыкнуть у Самсонова его детище. Ну, и кто выиграет в итоге?

Да если бы даже суд признал правоту Алекперова его программа умерла бы уже на следующий день после вынесения вердикта. Зрители не простили бы ему расправы над своим любимцем — Самсоновым. Выходит, при таком раскладе Алекперову не на что было надеяться.

— Мне кажется, он хотел договориться с Самсоновым, — сказал я. — А оформленные права на передачу — его козырь, если Самсонов будет неуступчив.

— Неуступчив — в чем?

— Я однажды стал свидетелем разговора между Самсоновым и Алекперовым. Алекперов хотел, чтобы наш шеф кое-что подправил в своей передаче.

— Я думал, что Алекперов не вмешивался в эти вопросы.

— Раньше, насколько мне известно, так и было. Но здесь он растревожился из-за рейтингов. У нашей программы начались некоторые сложности. Мы зашатались, и было подозрение, что это неспроста. Причину видели в ошибках, которые Самсонов допускал при разработке сюжетов.

— О чем идет речь?

— Алекперов говорил, что надо бы поменьше злости. Все должно выглядеть весело, как невинная шутка.

— Разве у вас были злые сюжеты?

— В чем-то Алекперов был прав, — признал я. — Если мы показывали идиота, который требует обменять ему сто его рублей на сто долларов и в случае отказа рвет на груди рубаху и требует книгу жалоб, то поначалу-то все выглядит очень смешно, но потом нам шлют письма и обвиняют нас в очернительстве, поскольку мы глумимся над народом, а народ вообще-то не такой.

— Но народ-то действительно не такой, — наставительно произнес Мартынов.

Если бы не его прокурорский тон, я бы смолчал. Но он вывел меня из себя. Потому что покушался на память о Самсонове. Пытался поставить под сомнение то, что тот делал.

— А если народ не такой, то кто же создавал тысячные очереди у контор всевозможных трастов? Кто нес свои сто тысяч, чтобы через неделю получить пять миллионов? Это было добросовестное заблуждение? Или что-то другое?

— Не кипятись, — примирительно сказал Мартынов.

— Самсонов никого не хотел обидеть. Он показывал людей такими, какие они есть. А если это кого-то шокировало, тому надо было прочитать эпиграф к гоголевскому «Ревизору». (На зеркало неча пенять, коли рожа крива (народная пословица). — Примеч. Ред)

По глазам Мартынова я понял, что эпиграф он не помнит, но пояснять ничего не стал — это была моя маленькая месть ему.

— Итак, Алекперов предлагал поменять концепцию, — вернул меня в прежнее русло Мартынов.

— Да. Он пришел к Самсонову и сказал примерно так: рейтинги показывают, что мы в чем-то ошибаемся. Скорее всего, людям хочется чего-нибудь более веселого. Так что дерзай. На что Самсонов ответил: «Что делал — то и буду делать».

— А Алекперову-то что за забота?

— Высокое место в рейтинге — это огромные деньги. Потеря позиции в рейтинге — потеря денег. Простая арифметика. Телевидение — это тот же бизнес. И Алекперов, как бизнесмен, при угрозе снижения доходов предпринимает соответствующие меры.

— Значит, он пытался договориться с Самсоновым, — задумчиво сказал Мартынов. — Пока — только договориться. Не предупреждая о своем козыре — патенте на программу. А Самсонов остался при своем мнении. Показал норов.

Он осторожно провел ладонью по выщербленной поверхности стола, будто вытирал невидимую пыль, и задумчиво повторил:

— Показал норов.

От этой мысли Мартынов отталкивался, надеясь, что она приведет в конце концов в нужную точку.

— А ведь это был пробный шар, — вдруг сказал Мартынов. — Их разговор.

И посмотрел на меня так, словно пытался понять — постиг ли я смысл происшедшего. Наверное, я его не обнадежил, и ему пришлось развить свою мысль.

— У Алекперова в кармане уже была бумага, подтверждающая его право на программу. Но он ведь не дурак, понимал, что просто так отодвинуть Самсонова не удастся. Для начала он решил его прощупать. Проверить на податливость. А Самсонов показал норов. И стало ясно, что компромисс с ним невозможен. И что патент на программу, которым обзавелся Алекперов, не более чем листок бумаги.

Следовательно, так будет продолжаться строго определенное время.

— Какое время? — не понял я.

— Пока Самсонов жив, — пояснил Мартынов и посмотрел на меня с невыразимой печалью. — Со смертью Самсонова у Алекперова развязывались руки.