Человеку советского воспитания все это кажется дикой ахинеей, нам бы ваши заботы! Во Франции 400 сортов сыра, велика печаль, если исчезнет один. Но французы так не думают. Для них — это утрата национального достояния.

Честно говоря, я тоже сначала иронически хмыкал и считал, что французы просто с жиру бесятся. Лишь позже до меня стало доходить, что это проявление иного образа жизни, иной культуры, мне недоступной. И, пожалуй, я смирился с тем, что мне никогда не понять французов, ведь я вырос в стране, где мужское население давно привыкло не есть, а закусывать, и любимое времяпрепровождение наиболее активных товарищей было — «давить» в подъезде на троих бутылку теплой водки, а затем, ущипнув кусочек плавленого сырка «Дружба», вести азартную дискуссию на тему: «Ты меня уважаешь?» — с разнообразными последствиями в зависимости от ответа.

В телефонном разговоре с Москвой меня ехидно спросили: «Говорят, у вас сильные морозы — минус 8 — минус 10?». Да, в этом году зима у нас выдалась холодной. В Париже — минус 10, в восточных департаментах — минус 20–25. Москву и Россию этим не удивишь, для Франции сурово.

Каждый раз с наступлением холодов французская пресса начинает обсуждать «модную» тему: проблему бездомных. Как ни прискорбно об этом писать, но в одной из богатейших стран мира люди замерзают на улицах. И нельзя сказать, что правительственные и частные благотворительные организации не принимают меры. К зиме готовятся, открывают теплые ночлежки, бесплатные столовые, на улицах раздают горячие супы, специальные группы полиции и добровольцев курсируют по ночам, чтоб подбирать клошаров, но…

Слово «клошар» практически исчезло из словаря. Его заменило СДФ — французская аббревиатура «людей без определенного места жительства». В клошары никогда не шли от хорошей жизни, однако бытие клошара предполагало добровольный выбор, вызов обществу, презрение к буржуазной морали и удобствам, свободу от всех обязательств. Увы, в последние годы рост безработицы, наркомании, нелегальной иммиграции резко смазал привычную картину. Нынешний СДФ рад бы найти работу и жилье, получать социальные блага, но по разным причинам этих благ лишен, или просто не имеет на них права. В Париже СДФ даже летом дежурят чуть ли не на любом перекрестке; обходят затормозившие у светофора машины, с вежливой улыбкой показывают плакатик, на котором написано — дескать, мне негде жить, я голоден, подайте, пожалуйста, несколько монеток. Или предлагают купить журнал, который издается для безработных. Правда, часто эти СДФ имеют славянскую внешность, говорят с акцентом и, как утверждают знатоки, все «хлебные перекрестки» — «куплены». Если вы сами попробуете там промышлять — вас побьют. Но это уж другая проблема. Зимний холодный ветер загоняет СДФ под мосты, в картонные коробки, служащие им домом, или в самодельные, сбитые из досок кровати. Вечерами СДФ терпеливо поджидают цистерны с горячим супом, охотно пользуются бесплатными столовыми, однако — странное дело — в теплые ночлежки не спешат. По статистике, в этом году в ночлежках пустовала половина коек. Журналисты заинтересовались, провели опрос. Оказалось, что СДФ избегают ночлежек, потому что: 1) в ночлежках могут ограбить; 2) не устраивают режимные правила (в ночлежках запрещено спиртное, наркотики, надо обязательно принять душ и рано лечь спать); 3) в ночлежку нельзя брать с собой собаку или кошку, а расставаться со своими четвероногими компаньонами СДФ решительно не желают. Все это можно понять. Но когда в маленьком городке находят замерзшего старика, которого накануне местный священник слезно упрашивал переночевать у него дома, не ставя никаких предварительных условий, а старик предпочел свой ледяной сарай — тут уж остается только руками развести. В одном городе мэр приказал полиции в морозные ночи подбирать на улицах всех бездомных и насильно везти их в ночлежку. Вроде бы, гуманный акт, но правительство, извините за каламбур, отнеслось к нему прохладно. Правительство опасается, что в следующую ночь СДФ разбегутся со своих насиженных мест, то есть им будет еще хуже. Видимо, у СДФ, как и у советского человека, собственная гордость. Или — особая психология, которую администрации пока не постичь.

«В Кремле думают… В Белом Доме считают… В Елисейском дворце предполагают…» — расхожие фразы в журналистских репортажах. Фразы штампованные, но они показывают точно, где находится центр власти. Естественно, всем плевать, что думает охранник в Белом Доме или уборщица в Кремле, все прекрасно понимают, о чем идет речь. Но — «в Елисейском дворце предполагают» — звучит более солидно чем «французский президент сказал». Человек, даже облеченный высшей властью, может ляпнуть все, что угодно. Вспомним знаменитые деголлевские слова: «Да здравствует свободный Квебек!». После чего президенту Франции пришлось срочно сматываться из Канады. А уж Никита Хрущев, будучи генсеком, такое наговаривал! Однако если пишут — «в Кремле или в Елисейском дворце так думают» — значит, это не с бухты-барахты, а подготовленное решение.

Кремль, Белый Дом, Елисейский дворец — стали символами, известными всему миру. Пожалуй, больше таких нет. Ну кто, например, знает, где работает немецкий канцлер? Разве что немцы, да и то не все. Кремль, Белый Дом, Елисейский дворец объединяет еще то, что они огорожены. Правда, ограды разные. Кремлевская стена — знак абсолютизма, ее возьмешь только в штурмовой колонне. Заборчик Белого Дома — разгул демократии, сколько любителей острых ощущений его перемахивали, когда охрана зазевается! Через каменную ограду Елисейского дворца теоретически можно перелезть, да никто не пробовал. Что сие означает — догадайтесь сами.

Елисейский дворец занимает целый квартал. Сам дворец — не такое уж большое здание, но к нему примыкает летняя площадка для торжественных приемов, парк, пруды. «Есть ли у вас какие-нибудь пожелания?» — спросил ставший президентом Ширак у бывшего президента Миттерана, спускаясь с ним по ступенькам Елисейского дворца. «Да, — ответил Миттеран, — позаботьтесь, пожалуйста, о моих уточках». Разумеется, даже если Миттеран развел на прудах утиную ферму, Шираку не придется о ней заботиться — для этого найдутся другие люди. Но вот о ком Шираку надо будет позаботиться, так это о персонале Елисейского дворца. Поясняю: новоизбранный президент — глава Франции, это естественно. Но он еще, за ту же зарплату, оказывается во главе дружного трудового Елисейского коллектива, в который входят повара, садовники, уборщицы, полицейские, гвардейцы, горничные, машинистки, секретарши, помощники, референты — всего около тысячи человек. Новый президент всегда приводит свою команду — от секретарш до начальников канцелярий. Это те, кто будет «думать и предполагать», то есть в какой-то степени участвовать в разработке решений. С технической и хозяйственной обслугой поступают по-разному. Ширак, например, оставил на месте всю прежнюю миттерановскую охрану, включая ее начальника, армейского генерала. Сменил ли он поваров и официантов — мне не известно. Садовников не меняют никогда. Однако в любом случае, президент должен быть уверен, что даже самый низший технический персонал, включая уборщиц и электромонтеров, к нему лоялен. Ведь любая бумажка, исчезнувшая из Елисейского дворца, может оказаться конфиденциальной.

Насколько президенты внимательны к мелочам, рассказывает такая история. Мадам И. пришла в Елисейский дворец в команде Миттерана и проработала там, от звонка до звонка, четырнадцать лет. Она делала короткие резюме из журнальных статей, относила их в президентскую канцелярию и была твердо уверена, что ее творчеством интересуются лишь референты Миттерана. Самого президента она никогда близко не видела. Однажды к ней вернулась на стол ее последняя докладная с пометкой на полях. Она узнала почерк президента. Миттеран подчеркнул в тексте орфографическую ошибку и написал сбоку: «Ай-яй-яй!». Мадам позвонила в приемную Миттерана, попросила соединить ее с президентом. Миттеран снял трубку. «Неужели вы все читаете?» — спросила мадам. «А вы как думаете, Николь?» — ответил Миттеран.