Вечером мне позвонил отец Насти, и, узнав, что я добился рандеву с директрисой, спросил, не буду ли я против, если он тоже придет.

— Володя, конечно, приходи. — Вдвоем будет сподручнее, тем более что в такую рань у меня мозги не работают.

За долгие годы эмиграции, когда советские журналисты шарахались от меня как от прокаженного, никогда не мог вообразить себе такую картину: в кабинете французской директрисы сидят рядышком корреспондент «Свободы» и корреспондент «Правды» и плечом к плечу, как 28 героев-панфиловцев, защищают честь своих дочерей.

— Да вы знаете, кто такой Гладилин? Он же гордость русской литературы, он же друг академика Сахарова!..

…Я мысленно пытался себя ущипнуть: слышать такой панегирик в свой адрес от корреспондента «Правды»! Однако директриса этих тонкостей не секла. Разумеется, если бы речь шла о советских девочках, она бы пикнуть на них не посмела. Но нет великого Советского Союза, теперь Россия — какая-то страна Третьего мира. И доводы Володи отскакивали от директрисы, как от стенки. По ее лицу было видно, что она проверяет политкорректность своего решения: «Французов обвинять нельзя, в нашем районе живет непростая публика, у родителей могут быть связи в министерстве. Арабов? Меня саму обвинят в расизме. Эту черненькую? Да упаси Бог! Ясное дело, что украли иностранцы из этой русской бангладеш»…

— Ну зачем моей Насте чужие деньги? — продолжал наступать Володя. — У нее всегда при себе кредитная карточка. Вот, посмотрите. Может снять деньги в любом автомате.

Как об стенку. А я мысленно присвистнул: ого, кредитная карточка у школьницы, так вот куда ушли деньги партии! И решил, что мне пора встревать. Я заговорил о Магде. Знает ли мадам, что эта девочка терроризирует всю школу? И если знает, то почему не обращается в полицию?

Директриса мигом преобразилась и с гордостью произнесла:

— С Магдой я сама разберусь, а полиция в мой колледж не войдет никогда!

Володя незаметно толкнул меня локтем: дескать, не по делу выступаешь. Я переменил тему. Знает ли мадам, кто сидит перед ней? Кандидатура на пост корреспондента «Правды» в Париже всегда утверждалась на секретариате ЦК КПСС. ЦК компартии оказало товарищу Володе доверие, а мадам подозревает его дочь… Между прочим, у «Правды» до сих пор тесные взаимоотношения с вашей «Юманите».

Тут впервые на лице мадам промелькнула тревога. Я, как корреспондент американского империализма, был ей совершенно не опасен. Да напиши я хоть в «Нью-Йорк-Таймс», — для французской директрисы это выигрышные очки. А вот критика слева, несколько строк в коммунистической «Юманите», могли ей стоить поста. И мадам начала сдавать позиции.

Покинув лицей, мы усталые, но довольные зашли в ближайшее кафе. «Сволочная тетка, — сказал Володя. — Хоть она и обещала, но ждать от нее можно любой пакости. На всякий случай, по старой гэбэшной привычке, — он указал на торчащий из кармана колпак авторучки, — я записал нашу беседу на магнитофончик. Мало ли чего»…

«А ведь, в принципе, их неплохо обучали», — подумал я.

Через несколько лет полиция вошла и в этот колледж, и во все колледжи и лицеи Франции. Вошла потому, что учителя сами устраивали забастовки и требовали вмешательства полиции. Ведь вся французская пресса забила тревогу: в школах процветает рэкет, учеников поджидают на выходе, грабят и избивают. Избивают даже учителей за плохие отметки. Кто избивает, кто грабит? Об этом газеты не писали. Думаю, даже в полиции не осмеливались бы вести такую статистику. Политнекорректно.

В Африке воюют дети. Речь идет не о шестнадцати-семнадцатилетних юношах, которых во Франции именуют подростками, а где-нибудь на Востоке они уже считаются зрелыми мужами, женаты, имеют потомство. Кстати, эта возрастная категория, на мой взгляд, (естественно, ошибочный) не зависит от возраста (извините, за афоризм). Можно встретить восемнадцатилетнего двухметрового парня, психически совершенно нормального, который беспомощен и беззащитен, как семилетний ребенок. А какой-нибудь семнадцатилетний крепыш — глава банды и держит под своим контролем несколько городских кварталов. Причем, взросление этой возрастной категории зависит не от пола, не от страны проживания, ни, тем более, от расы — зависит от собственного характера и жизненных обстоятельств. Жизненные обстоятельства — может быть, главное. Во время оккупации Афганистана, против «ограниченного контингента советских войск» отчаянно и дерзко сражались семнадцатилетние «духи». В Великую Отечественную войну сколько советских пареньков, скрывая от военкомата свой возраст, шли добровольцами на фронт. И никто не ставит под сомнение факт биографии известнейшего советского детского писателя Аркадия Гайдара, а он в шестнадцать лет в гражданскую войну командовал полком.

Но в Африке другое. В Африке воюют дети. Им от роду восемь, десять, двенадцать, максимум — 14 лет. Завербовать в армию их можно за рисовую лепешку. Из них выходят самые послушные солдаты. Они не знают цену собственной жизни, а убить другого человека для них — как убить комара. Это самая дешевая армия в мире. Правда, не все в нее вступают добровольно. Во многих случаях детей сначала запугивали, и, чтоб сохранить им жизнь, заставляли убивать своих родственников.

Маленьких солдат, практически всех без исключения, пичкают наркотиками. А дальше разговор с ними короток: «Возьмете с боем ту деревню — получите очередную дозу веселящего порошка». И они берут.

Думаю, ни у кого нет точных данных, сколько тысяч (десятков тысяч?) маленьких солдат погибло в межафриканских войнах, а они, то есть войны, после того как Великий Черный Континент сбросил рабские оковы колониализма, не прекращаются ни на миг. Однако многих детей войскам ООН удалось отбить, вызволить из-под патроната так называемых «освободительных армий» (в Африке все армии — национальные, освободительные и революционные, других не бывает).

И тогда ставится вопрос: что с маленькими солдатами делать дальше? Несчастные дети, с изуродованной психикой, для которых привычнее автомат Калашникова, чем нож и вилка за обеденным столом. И потом, с автоматом Калашникова они поняли, как зарабатывать себе на пропитание, а нормальная, мирная жизнь им кажется непроходимыми джунглями… Очень сложный, очень трудный вопрос, который пытаются решать и международные чиновники, и энтузиасты-бессребреники из благотворительных общественных организаций, типа «Врачи без границ». Предлагаются, вводятся в действие различные варианты перевоспитания, психологической перестройки. Но никому, повторяю, никому из педагогов и врачей, работающих на месте, не пришла в голову идея послать этих детей во Францию!

Меня удивляет — почему не протестуют французские левые? Ведь это же скандал, расовая дискриминация! Немедленно всех маленьких солдат определить во французские школы-интернаты для совместного обучения с их французскими сверстниками. Да здравствует свобода, равенство и братство!

Но почему-то ничего такого не предлагают. Пока не предлагают. Видимо, догадываются, сколько французских детей в результате совместного обучения прямиком отправятся на кладбище с проломанными затылками, а сколько — в психиатрические лечебницы.

А я хочу кричать: кто виноват, что судьбы этих маленьких, действительно несчастных африканцев оказались искалеченными?

Ле Пен?

Если бы Ле Пен, то на улицы всех французских городов вышли бы мощные демонстрации протеста, и не только профсоюзов и трудящихся, но даже бы учителя вывели свои классы.

Может, ЦРУ, и вообще, происки американского империализма?

У-у, как бы тогда протестовала французская общественность! Какая бы разгневанная толпа штурмовала американское посольство!

Такого не происходит. Значит, не ЦРУ. И даже не советская экспансия в Африке, в результате которой на Черный Континент было заброшено столько оружия… Правда, против агрессивных демаршей Советского Союза Франция никогда особо не протестовала. Ну так, лениво били стекла агентства «Аэрофлота» на Елисейских Полях.