А потом стрелять было уже поздно… Всадник вихрем пролетел полверсты, отделявшие его от савроматов, и разметал их передовой рубеж с такой легкостью, будто перед ним стояли не крепкие воины, а вязанки прелой соломы.

Его златогривый конь сбивал савроматов грудью, крушил копытами, запросто прокусывал железные латы зубами. Но страшнее коня был всадник. Его сверкающий меч рубил как молния — мгновенно и неотразимо. Не спасали ни щиты, ни нагрудные панцири, ни прочные шлемы. Это был не бой, а кровавое побоище, ибо там, где сквозь савроматские ряды пронесся ураган смерти, уже никто не мог подняться.

Ужас охватил варваров. Однако в этот момент кто-то из командиров, сохранивший крохи самообладания, предпринял единственный разумный шаг: приказал своим воинам как можно плотнее сомкнуть ряд, выставив перед собою копья и железные пики.

Расчет оказался верным. Всадник, не делая попыток проломить заслон, повернул коня в другую сторону — туда, где не было копьеносцев или командиры были менее сообразительными. Но передышка получилась временной. На сей раз отчаянные вопли, крики о помощи, звон железа и стоны раненых зазвучали на южном краю. Вскоре выяснилось, что по оставленному без прикрытия лучников правому клину сокрушительный удар нанес большой ильмерский отряд, неожиданно выскочивший из Поречных ворот крепости.

И почти сразу последовала еще одна вылазка ильмерцев — в прорыв между срединным и левым клиньями, образовавшийся по причине ошибочных приказов Климоги.

Разноплеменное савроматское войско дрогнуло. Орда, лишенная своих опытных вождей, мгновенно развалилась на десятки небольших отрядов, командиры которых не могли разобраться в происходящем. Какое-то время они еще удерживали людей на месте, судорожно пытаясь определить, откуда исходит главная опасность. Но смертоносный всадник на белом коне возникал неожиданно и всюду, и казалось, что уже не один, а дюжина, десять дюжин синегорских богатырей на яростных скакунах кромсают орду.

И варвары не устояли. Не слушая командирских окриков, бросая раненых и оружие, орда обратилась в бегство.

Савроматское войско в полном беспорядке откатывалось на юг — туда, где накануне располагался главный лагерь, и только остатки разбойной ватаги, умело отбиваясь от наседавших берендов и всадников Абдархора, устремились чуть западнее — по направлению к далеким таврийским предгорьям. Вся панорама сражения была отлично видна с верхнего уступа надвратной башни, где, потрясенные неожиданным поворотом событий, безмолвно застыли воевода Касим, посланник Ермий и княжна Любава.

Первым очнулся от столбняка воевода. Вызвав сигнальщика, он приказал трубить «смотри на меня» и срочно поднять над башней сине-желтое полотнище — знак дружинникам прекратить преследование отступающего врага.

Касим не желал рисковать. Если варвары послушаются своих командиров и, одолев страх, вновь повернут к Дарсану, две ильмерские сотни тут же будут сметены.

Княжна, выслушав его пояснения, согласно кивнула — да, лучше не искушать судьбу. И попросила сигнальщика протрубить еще раз, на особый манер: двойным медвежьим рыком.

— Это условный знак для берендов, чтобы выходили из боя, — сказала она воеводе. — Грым Отважный очень предусмотрительный вождь. С ним и с Абдархором мы все обговорили заранее…

— Одного не понимаю, — почесал затылок воевода. — Как ты, княжна, умудрилась приручить лесных дикарей да еще свести их с людьми Абдархора?

— Беренды — лесные жители, но отнюдь не дикари, — возразила Любава. — Я давно их знаю, и они весьма почитают меня. С Абдархором же мы встретились случайно, в лесочке между северными и западными холмами, когда Климога уже двинул орду на Дарсанскую равнину. Сперва мы чуть не порубили друг друга… К счастью, Абдархор признал на мне синегорские латы, а затем увидел мое сходство с братом. Так что все обошлось как нельзя лучше, и мы быстро договорились о дальнейших действиях.

— А я другого не понимаю! — раздраженно вмешался посланник Ермий. — Почему все-таки трехтысячная орда улепетывает со всех ног от двух сотен ильмерских дружинников, сотни берендов и единственного синегорца?! Вы только посмотрите, что делается!..

Напоминание было излишним. Касим и Любава и без того не сводили глаз с Дарсанской равнины, где завершалась небывалая сеча. В общем-то, сражение уже прекратилось: увидев сигнальное полотнище на башне, оба сотника остановили свои отряды, позволяя варварам без помех спасаться бегством.

Между ордой и дружинниками быстро образовалась широкая — едва ли не с версту — полоса ничейной земли. Ближе к ильмерцам она была усеяна телами убитых и раненых, а чуть подалее — теми из варваров, что были в панике затоптаны своими же отступающими соратниками.

Посреди ничейной земли, устало опустив десницу со сверкающим в ней Богатырским мечом, гордо восседал на златогривом коне Синегорский князь Владигор.

— Как случилось, что орда повернула вспять? — не унимался Ермий. — Не зря Дометий говорил о черном колдовстве, которое князю Владию покровительствует, ох не зря!..

— Не зря, конечно, — усмехнулась Любава. — Только не черное колдовство свою силу здесь показывает, а Белая магия. Неужели тебе, посланник княжеский, так трудно понять ту истину, которую даже княжна Бажена давно приняла?

— О чем ты? — Ермий тряхнул головой, словно дурь прогоняя. — Ильмерская княжна тут каким боком?

— А вот завтра ее на пристани встречать будешь, тогда сам все бока проверишь. Если, конечно, смелости хватит…

Хохот стражников прервал дальнейшие расспросы Ермия. И все же Любава — не столько ему, сколько воеводе Касиму — объяснила:

— Савроматы не по своей воле к Дарсану выступили, их сюда заклинания Злыдня вели. Меч Владигора черную сеть порубил, с их мутных глаз колдовская пелена спала, вот прозревшее войско и бросилось восвояси…

— Как бы не так, — испуганно прошептал Ермий. — Не отпускает их Злыдень!

Над юго-западными холмами медленно всплывала жутковатая черно-лиловая туча. Из груди Любавы вырвался громкий стон. Однажды она уже видела подобное, поэтому сейчас хорошо знала, что кроется за этим грозовым мраком.

— Сам Триглав явился, — вымолвила княжна.

Туча, постепенно обретая очертания крылатого дракона, приближалась к Дарсанской равнине.

Орда, подчиняясь воле Триглава (даже защитники Дарсана ощутили вдруг ледяное дуновение его приказов), прекратила паническое бегство и замерла, готовая в любой момент вновь броситься на неприступную крепость.

Ильмерские дружинники торопливо отходили за крепостные стены. И только Владигор, похлопывая Лиходея по гордо выгнутой шее, отважно гарцевал посреди Дарсанской равнины. Он был готов к поединку с проклятым Злыднем, хотя заведомо знал, что не сможет его одолеть…

Черно-лиловая туча окончательно превратилась в кошмарное трехликое чудовище с длинным крысиным хвостом и огромными когтистыми лапами. Разглядев на равнине бесстрашного всадника, Злыдень-Триглав дико взревел и устремился к Владигору.

Синегорский князь, казалось, был обречен, ибо ни один смертный не способен противостоять Злыдню. Владигор лучше всех прочих осознавал это, тем не менее, обратив взор к небесам, бесстрашно вскинул вверх свой меч и громко выкрикнул родовую клятву:

— На смерть врагу, на радость другу!

Воздух над равниной застыл, будто обратившись прозрачной слюдой, и даже предзакатное солнце замерло в ожидании трагической развязки.

И в этот миг за спиной Владигора возникло голубое сияние — столь ослепительное, что все видевшие его вынуждены были зажмурить глаза. Когда же они вновь открыли их, то увидели рядом с князем четырех чародеев.

Владигор кинул мимолетный взгляд на неожиданную подмогу и вновь обратил свой взор к приближающемуся Триглаву.

Между Владигором и Злыднем возникла полупрозрачная голубая стена, которая тут же разлетелась вдребезги от неожиданного удара драконьей лапы. С той же легкостью Злыдень расправился со второй стеной, воздвигнутой чародеями, с третьей, с четвертой. И вот он уже навис над князем, занес над ним свою убийственную лапу…