Старик впервые за эту ночь улыбнулся и ответил:
— Сразу в две стороны, сынок, причем — в противолежащие.
— Опять загадками говоришь, — проворчал князь.
— Верно, — согласился Белун. — Только те загадки не я придумал. Они из Чуждой реальности, из разночтения в пророческих словах. По «Серебряной книге Перуна», ты, князь, появишься в Поскребе, дабы проявить свое почтение к тамошним жителям-поморам. А по скрижалям в Пещере Посвященных, молодой Страж Времени в те же дни начал свой трудный путь к южным пределам — к морю Таврийскому.
— Так что ж мне теперь, — вспылил Владигор, — на две половинки раздернуться? Как могу одновременно то и другое делать, туда и сюда поспеть?! Врут твои пророчества!..
— Не врут, сынок, а две правды дают. Одна — для общего глаза, другая — для посвященных, не более.
— Но как такое может быть? Разве правда не едина?
— Когда само Время расколото, мы, чародеи, в своих действиях вынуждены блюсти хотя бы видимость двойной правды, чтобы уберечь от раскола уже не только Время, но и Пространство. Если предначертано быть князю Владигору в двух местах одновременно, то мы так и сделаем.
Белун громко хлопнул в ладоши и, повернувшись ко входу в пещеру, крикнул:
— Давай, дружок, покажись князю!
Еловые ветви, прикрывавшие вход, раздвинулись. В проеме обрисовался темный силуэт. Чуть помедлив, незнакомец шагнул в круг света и властно произнес:
— Долго ждать заставляете, милейшие. Али чина моего не признали?
Владигор, удивленный резким тоном пришельца, неторопливо поднялся и молча положил ладонь на резную рукоять своего кинжала.
— Разумно, князь, — уже гораздо мягче сказал пришелец. — В здешних местах клинок бывает куда красноречивей любых слов.
Князь вгляделся в незнакомца — а не встречались ли они прежде? — и опешил. Перед ним стоял сам… князь Владигор!
4. На пути в Мозынь
Уже третий день он ехал, никуда не сворачивая, вдоль извилистой кромки Борейского моря, мимо ветвистых деревьев и неглубоких ручьев, сбегавших вниз по голым камням. Его ближайшая цель — город-крепость Мозынь — должна была вскоре показаться из-за прибрежных скал.
Холодный ветер пронизывал до костей, с низких свинцовых небес накрапывал мелкий противный дождь. Но Владигор почти не обращал внимания на все эти дорожные неудобства. Сейчас его радовала сама возможность беззаботного путешествия, хотя бы и не слишком долгого (хлопот будет предостаточно, когда он приедет в Мозынь), зато — впервые за многие месяцы — позволяющего побыть наедине с собой.
Жалел он лишь о том, что под седлом у него не верный златогривый Лиходей, а норовистая каурая лошадка из дружинной конюшни. Однако ничего не поделаешь: Лиходея пришлось одолжить на время «князю» Филимону. В противном случае хитроумный план, задуманный чародеем, мог развалиться, едва начавшись.
А придумано было неплохо…
Признав в незнакомце самого себя, Владигор от удивления даже рот раскрыл, как мальчишка. Его двойник рассмеялся и сказал, обращаясь к Белуну:
— Да, хозяин, давненько не приходилось мне видеть онемевшего Владигора! Может, ты не только меня, но и его чуток заколдовал?
Мгновенная догадка озарила князя. Ну конечно же! На двойнике-то Филькина одежка, его меч на перевязи, сапоги из мягкой кожи! Вот, значит, из кого Учитель сотворил новоявленного «князя» — из Филимона. Для чего же понадобилось эдакое раздвоение?
Долго ждать объяснений ему не пришлось. Близился рассвет, и Белун должен был торопиться.
— В Поскреб вместо тебя поедет Филька. Очень важно, чтобы ни единая душа не узнала об этой подмене. По меньшей мере до тех пор, пока ты не подберешь себе в Мозыни надежных провожатых для дальней дороги на юг. Мозыньскому воеводе, надеюсь, можно довериться полностью?
— Конечно, Учитель, — ответил Владигор. — Там второй год Савва на воеводстве, человек надежный и не болтливый.
— Вот и хорошо, — кивнул чародей. — Лишнего выспрашивать не станет и сумеет в путь снарядить как должно. Чем дольше тебе удастся неузнанным оставаться, тем лучше для нашего дела. А дело, сынок, предстоит многотрудное и опасное… Нет сейчас времени пересказывать да разъяснять все, о чем говорилось на Малом чародейском синклите: еще до солнца Филька должен в твоем образе вернуться в лагерь, а ты — в Мозынь направиться. Поэтому постараюсь напрямую внести в твое сознание наши тревоги и замыслы. Приляг сюда, расслабься…
Владигор послушно вытянулся на медвежьей шкуре, закрыл глаза, почувствовал на своих висках холодные пальцы Учителя — и сразу перенесся в давно знакомый зал Белого Замка.
Он увидел здесь трех чародеев, из которых ему известна была только Зарема — почитательница женской богини Мокошь. А где же Белун? Неожиданно Владигор понял: он смотрит на окружающих глазами своего Учителя. Так вот что означает «напрямую внести в сознание». Теперь он, Владигор, будет знать все подробности чародейского синклита так, будто сам был его непосредственным участником!
Он едва успел обдумать эту ситуацию, как вновь очутился в пещере. С недоумением взглянув на Белуна, Владигор сказал:
— Я ничего не услышал… Видел трех чародеев, главный зал в твоем Замке — и ничего больше.
— Не тревожься, князь. Все получилось как надо, — заверил его старик. — Теперь твое сознание хранит самые важные сведения, которые обсуждались на Малом синклите. Ты все вспомнишь по дороге в Мозынь. Впрочем, кое-что из нашего разговора останется для тебя за стеной тумана, поскольку о некоторых чародейских заботах даже тебе, Стражу Времени, знать не положено. Не будь в обиде за это, сынок.
Владигор резко вскочил на ноги, поклонился Учителю.
— Разве могу обиду держать на своего покровителя? И разве ты не доказал мне, что иные знания могут быть опасными и преждевременными?
— Не пора ли, князь, одеждой нам поменяться? — подал голос Филимон. — Зорька зачинается, нельзя больше медлить.
И еще до того, как солнечный диск в блистательной красе показался над вершинами Синих гор, князь был уже далеко от тайного капища Перуна, от своих верных и ничего не подозревающих дружинников.
Старый Учитель, как всегда, оказался прав: уже к полудню в памяти Владигора сами собой стали возникать картины чародейского синклита. Сперва они были весьма отрывисты, хаотичны. Всплывали отдельные фразы, имена, выражения лиц… Однако даже из этого хаоса постепенно проявилась ключевая тема, которую обсуждал Белун с наиболее близкими ему собратьями-чародеями.
Учитель рассказывал о главной опасности, грозящей Братским Княжествам: о полудиком воинстве, которое по воле и наущению Триглава собирает в Таврийских предгорьях кровожадный Климога.
Именно для того, чтобы отвлечь внимание Синегорского князя от происходящего в дальних краях, Триглав натравил жрецов Рогатой Волчицы на поморские деревушки. Пока, мол, Владигор занят стычками с борейскими разбойниками, Климога успеет не одну сотню варваров под себя залучить — и богатыми посулами, и черным колдовством.
Эта орда, взломав южные рубежи Братских Княжеств, положит лишь начало великой беде. Вслед за войском Климоги Злыдень пошлет в Княжества огромные полчища кочевых племен, обитающих в Этверской пустыне и на Восточных Землях. И уже такую лавину ничем не остановишь. Ощутив вкус первых побед, она все сметет на своем кровавом пути, отбросит Поднебесный мир на много веков назад.
Владигор будто вновь услышал резкий протестующий голос (память сразу «подсказала» ему, что этот высокий, широкоплечий муж с окладистой черной бородой и густыми бровями — чародей Гвидор, почитающий Дажьбога превыше иных небожителей):
— Разве Дометий Ильмерский не в состоянии разбить дикие банды Климоги, покуда они еще силу не обрели? А если мала у него дружина, почему не обратится за помощью к Ладанейскому князю Калину?
Ему ответил Добран, ворчливый почитатель Сварога и покровитель Ильмерского князя:
