— Я понял тебя, божий посланник, — смиренно склонил голову Нур-Като. — Выполню все, как ты велишь, и надеюсь, что Литопхор простит за это мои былые прегрешения.

— Надейся, — коротко произнес дух.

Судя по мелко трясущейся голове и подгибающимся коленям Кез-Вура, дух готовился покинуть старческое тело шамана.

Нур-Като поспешно спросил:

— Как я должен поступить с другими пленниками?

— Как хочешь, — едва слышно донеслось в ответ. — Они твои…

Шаман, закатив глаза, рухнул на ковер. Вождь с облегчением вздохнул. Хвала Литопхору, Демид не ускользнет от заслуженной кары! Правда, придется несколько повременить, ну да ничего: если не жалеть коней, то он успеет и синегорца доставить Климоге Кровавому, и к Ночи Жертвоприношений вернуться в родное стойбище. Решено! Завтра с дюжиной всадников он отправится к Таврийским предгорьям (больший отряд не сможет быстро передвигаться), остальные же, прихватив добычу, вернутся в племя.

Нур-Като ударил в небольшой медный гонг возле своего ложа, в шатер вбежали стражники.

— Уберите! — показал он на распластанного Кез-Вура. — Когда очнется, пусть пьет и жрет вволю. Последнее время совсем ослабел старик, а он еще нужен племени… Найдите Немого Лузра, пусть к рассвету сколотит крепкую клетку для пленного синегорца. И готовьтесь сворачивать лагерь: завтра уходим.

Придя в сознание, Владигор не сразу понял, где он и что с ним случилось. В затылке нудно пульсировала боль, рук и ног он почти не чувствовал, все лицо горело. Эта боль и вернула ему память о засаде на берегу безымянной речки, о воинах-смертниках из племени авхатов и его неудачной попытке вырваться из ловушки.

С трудом разлепив свинцовые веки, он увидел, что кисти его рук скованы деревянными колодками. Поднять голову и посмотреть на ноги ему не удалось, но сомнений не было — на них такие же варварские колодки.

Похоже, его хорошенько измордовали. Интересно, били перед тем, как заковать, или уже после? И откуда столько злобы к незнакомцу? Ах да, ведь он успел-таки проткнуть мечом одного из нападавших… Проклятое колдовство Пьяной топи не позволило ему сделать большего, связав руки не хуже ловчей сети авхатов.

Владигор вдруг похолодел — и вновь медленно открыл глаза. Так и есть, они забрали чародейский перстень! Но может быть, не заметили Браслет, если тот стал невидимым?

Владигор постарался мысленно «прислушаться» к своей левой руке, заставляя ее обрести чувствительность. Увы, он не ощущал ничего, кроме саднящей боли и крепкой хватки деревянных оков. Значит, Браслет Власти тоже достался авхатам.

Как ни странно, утрата чародейского перстня и Браслета Власти не слишком удручила его. Князь твердо верил, что найдет способ вернуть их себе. Пусть сейчас он скован по рукам и ногам, пусть избит до полусмерти, но главное — жив и способен рассуждать здраво.

Его сердце больше не грыз червь сомнений. Вернулась прежняя уверенность в собственных силах, в правильности избранного пути. Он ведь всегда знал: из любой ситуации найдется выход, если хорошенько пораскинуть мозгами.

Авхаты не убили его сразу, следовательно, для чего-то он им понадобился. Либо они хотят принести пленников в жертву своим кровожадным богам, либо — продать в рабство. В любом случае можно предположить, что еще два-три дня существенных изменений в его положении не произойдет.

Одно лишь тревожило князя: что стало с его друзьями, в особенности с Ольгой?

До сих пор он мог видеть лишь двух стражников, с нескрываемой ненавистью следящих за каждым его шевелением. Почему вдруг такие «почести»? Авхаты не могут знать, кто скрывается под видом обычного путника, угодившего в их западню. Если, конечно… Нет, чтобы пытками выбить правду из пленников, нужно хотя бы иметь представление о том, что хочешь выбить. И нужно время. Князь был убежден, что ни того ни другого у авхатов пока что не было.

Время, таким образом, вновь приобретает первостепенное значение. Но не зря же он — Хранитель! Время всегда было и будет его союзником, он сумеет использовать каждый миг его в свою пользу.

Владигор, преодолевая боль в истерзанном теле, погрузился в напряженное самосозерцание. Для стражников это выглядело так, будто их пленник вновь лишился чувств. На самом же деле все чувства князя были обострены до сверхчеловеческих пределов. Владигор не смог бы описать словами происходящее с ним в такие моменты. Он просто ощущал, но — что и как? Мудрый Учитель рассказывал об этом слишком заумно: о неких «пространственных» клиньях и «пересечении хронопотоков», о способности Хранителя Времени проникать разумом в различные «варианты Грядущего», еще о многом, чего Владигор никогда не понимал, да особо и не стремился понять.

Сейчас он просто использовал те приемы, которым когда-то обучил его чародей Белун. Он представил себя полноводной рекой, медленно текущей из Ниоткуда в Никуда, и камешком на дне реки, и уклейкой, беззаботно проплывающей мимо… Сознание Владигора растворилось в этом воображаемом мире, стало его частью, вернее, оно было теперь в каждой частице мира, всем этим миром.

Однако воображаемая вселенная странным образом совпадала — не полностью, но во многом — с реальностью Поднебесья, и это совпадение позволяло предвидеть.

Белун утверждал, что сей дар не имеет ничего общего с ведовством, он гораздо глубже, значительнее и… опаснее. Ведуны и ведуньи, обретая на несколько мгновений связь с тонкими нитями человеческих судеб, могли предсказать лишь частности, мелкие события. Дар Хранителя Времени, достигнув зрелости, позволит прорицать на столетия вперед. И не только пути Поднебесного мира, но картины прошлой и будущей жизни других миров.

Владигору в это с трудом верилось, тем более что пока ничего подобного он в себе не замечал. Его предвидения если и получались, то имели отношение только к нему самому. Получится ли на этот раз?

Владигор блуждал в потоках Времени, вбирая в себя миллиарды легчайших импульсов, насыщаясь ими, угадывая знакомые и пугаясь чужих…

Наконец к нему пришло четкое ощущение: опасность бродит вокруг, однако в ближайшее время смертельной угрозы для его жизни нет. Кажется, судьба Ольги тоже не прерывается — пока. Ничего более определенного ему почувствовать не удалось. Впрочем, даже это предвиденье, касающееся Ольги, вполне могло быть ошибочным. Ведь будущее близких людей никогда прежде ему не открывалось.

И все же, все же… Надежда с новой силой вспыхнула в его сердце. Ольга жива! И у него еще есть время, чтобы вырваться из плена самому и освободить ее.

Авхатский стражник, взглянув на полуживого пленника, был потрясен, почти испуган. Разбитые губы впавшего в забытье синегорца дрогнули, и на лице, обезображенном синяками и кровоподтеками, вдруг появилась мягкая, счастливая улыбка!..