— Это будет непросто, — покачал головой Филька. — Чародеи уже пытались убедить их совместно выступить против южных варваров, ничего не вышло. Каждый находил свою причину, чтобы не начинать боевых действий…

— Значит, плохо убеждали! — резко произнес Владигор. — Повторяю, дружище: сейчас положение совсем другое, время не терпит! Раньше, возможно, им мало было чародейских слов, иные доводы требовались. Пусть этими доводами станут рассказы двух бывалых воинов, торговца, гусляра и скоморошки о Пьяной топи и прочих мерзостях Злыдня, что встретились нам на пути. А самому тебе разве нечего будет сказать? Таким свидетельствам князья поверят.

— А сколько дней уйдет, пока в Треполь доберемся, не говоря уж о венедской столице?

— А про Золотой Замок чародея Гвидора забыл? — вопросом на вопрос ответил князь. — Если не ошибаюсь, он расположен у восточной границы Ладанейского княжества, не слишком далеко от земель степняков. Разве Гвидор не найдет возможности перенести всех вас в Треполь, а оттуда в Олонь?

— Переплут меня задери! — воскликнул Филька. — Ведь ты прав, князь, умеют чародеи эдакие штуки проделывать в своих вотчинах! Известие о Мертвом городе вблизи Ладанеи вполне может вразумить князя Калина. Труднее, конечно, с Изотом будет… Ну да попытка — не пытка, там разберемся. Только как же я один с целым авхатским племенем управлюсь?

— Не один, а вот с ним. — Владигор кивнул на неподвижного Нур-Като. — И не силой, а хитростью.

Он вновь приложил Браслет Власти ко лбу авхатского вождя и, когда тот открыл глаза, произнес магические слова, начертанные на внутренней стороне браслета:

— Мементо вивере!

На сей раз действие Браслета Власти оказалось еще сильнее. Нур-Като бросился на колени перед князем и принялся целовать землю у его ног. Владигор не ожидал подобных проявлений покорности от своего недавнего врага, однако удерживать его не стал.

— Приказывай, господин! — подобострастно пролепетал Нур-Като.

— Отныне твоим господином будет этот человек, — Владигор показал на Фильку. — Каждое его слово — закон для тебя.

Авхатский вождь торопливо склонился перед Филькой, а Владигор продолжил:

— Слушай и запоминай. Сейчас вы отправитесь в становище твоего племени, дабы без промедления освободить всех пленников, на которых тебе укажет Филимон. Ты дашь им лучших коней, а также все, что пожелает твой новый господин. Ты понял меня?

— Да, мой господин, конечно! — ответил Нур-Като. — Позволено ли мне, твоему рабу, сказать несколько слов?

— Говори, — кивнул князь.

— Я беспокоюсь о том, как без помех исполнить твою волю. Освобождение пленников накануне Ночи Жертвоприношений весьма удивит моих воинов и старейшин племени. Они могут счесть меня занедужившим и воспротивиться приказу.

— Ты ведь хитер, Нур-Като. Придумаешь какое-нибудь объяснение. Скажешь им, что такова воля великих предков, или еще что-нибудь. А Филимон своим волшебным полетом подтвердит твои слова.

— О, как ты мудр, мой господин! — воскликнул Нур-Като. — Я так и сделаю… Но меня смущает неведомый дух, поселившийся в чреве шамана Кез-Вура. Что делать, если он заинтересуется происходящим?

— Тогда ты убьешь Кез-Вура, — коротко произнес Филька, начинающий входить в роль повелителя.

— Да, я убью шамана, — склонил голову авхатский вождь. — Нижайше благодарю тебя, господин, за дозволение выполнить твою волю.

— Ступай, — приказал ему Филька. — Готовь коней к хорошей скачке, у нас мало времени.

Когда Нур-Като с почти радостным выражением на лице побежал выполнять распоряжение своего «нового господина», Филька поцокал языком и сказал Владигору:

— Вот уж не думал, что когда-нибудь столь важным повелителем сделаюсь. Удружил ты мне, князь!..

— Что, не нравится властвовать?

— Чего тут может нравиться, — проворчал Филька. — От его угодливости просто тошнит.

— Меня тоже, — поморщился Владигор. — А приходится и унижать, и, когда правишь людьми, чего только сам не натерпишься. Власти без этого не бывает. Ладно, не будем изводить время на пустопорожние разговоры. Тебе в дорогу пора.

— Ты хороший правитель, — улыбнулся Филька. — Вон как живо и ловко со мной управился! Я тертый калач, а ведь охнуть не успел, как все по-твоему стало. Или на мне тоже свой браслетик использовал?

— Не мели ерунды! — Владигор нахмурил брови.

— Да пошутил я, дружище. Хотя не до шуток нынче… За тебя тревожусь.

— Не обо мне теперь думай. О тех, кого спасти должен. О дороге к Золотому Замку. О том, как и чем будешь убеждать князей поторопиться.

Ведя двух коней под уздцы, вернулся Нур-Като. Друзья наскоро обнялись.

— Встретимся у стен Дарсана, — сказал Владигор.

— Да поможет тебе Перун! — ответил Филька, вскакивая на авхатского жеребца.

…Когда затих в ночной дали конский топот, Владигор прилег у тлеющего костерка и широко распахнутыми глазами взглянул на бескрайнее звездное небо. Пожелание Филимона было искренним, да толку-то? Они оба знали, что великие небожители давно предпочитают не вмешиваться в земные дела. То ли своими заботами сверх меры заняты, то ли беды людские мелочной суетой считают, то ли другие причины имеются… Нет, сегодня следует надеяться лишь на собственные разум и силу.

Владигор смежил очи. Он позволит себе отдохнуть до первых проблесков зари над горизонтом, а затем — в путь, навстречу неведомой судьбе.

Ильмерский князь Дометий выглядел гораздо старше своих сорока восьми лет, а уж чувствовал себя, особенно по вечерам, и вовсе столетним старцем. Поэтому терпеть не мог, если вдруг его беспокоили в поздний час, перед отходом ко сну. Причина, по которой кто-нибудь из дворцовой челяди осмелился бы в такое время войти в княжескую опочивальню, должна быть столь веской, что… В общем, избавьте нас, великие небожители, от подобных несчастий!..

Когда княжеский писарь Нефеда, трепеща от страха, на подгибающихся ногах вбежал в княжеские покои, Дометию хватило одного взгляда, чтобы понять: серьезная беда приключилась.

— Не вели казнить, добрейший повелитель! — единым духом затараторил Нефеда. — Беда у нашего порога! Меня сотник Есип к тебе послал, сам от крепостных ворот отойти не смеет, ибо там сейчас — дикари лесные, беренды!

— Беренды? — выпучился на него Дометий. — Уж не пьян ли Есип? Откуда здесь берендам взяться?!

— Не знаю, князь… А своими глазами видел: не менее полусотни, гуртом стоят. И наши средь них — по рукам связанные!

— Какие наши? — Дометий по-прежнему ничего не понимал из сбивчивого рассказа писаря. — Почему и кем связаны?

— Дружинные люди, князь, которых беренды в полой взяли… Есип узнал их, — тут Нефеда бухнулся на колени, застонал, как от зубной боли, — узнал их и говорит, что два десятка пленников — это вся охрана, которая с княжной была!..

— Да что ты лопочешь такое, смерд поганый? — Дометий не поверил своим ушам. — Княжна… Где Бажена, где моя доченька?!

— Н-не ведаю, всемилостивый, — дрожа всем телом, ответил писарь, — Среди пленников ее нет, н-но дикари сказали, что жива красавица н-наша.

Выбелев лицом, как чистое полотно, князь Дометий без сил опустился на край своей широкой постели. Прижал к груди ладонь и едва слышным голосом велел:

— Всю дружину — к воротам градским, берендов бить… Нет, постой! Живыми хватать, выпытывать у каждого, куда Баженочку дели!

— Ой не надо, родимый наш! — взмолил вдруг Нефеда. — Сотник особо просил шума не поднимать!.. У лесных дикарей послание для тебя, в нем про княжну сказано. Если берендов бить станем, лютая смерть ждет нашу девоньку. Поэтому сотник просит тебя к воротам выйти и сие послание у вожака лесного взять. Только тебе — из рук в руки — согласны его передать.

После этих слов Дометию чуть полегчало. Значит, жива доченька, жива ненаглядная! Как был в халате и в мягких онучах, так и бросился опрометью из опочивальни. Писарь и телохранители едва поспевали за ним. Куда только его недавняя немощь испарилась?