Самым тревожным и деморализующим свойством чумы была ее очевидная иррациональность. Медицинская наука тех времен, а она была далеко не так плоха, как нам теперь представляется, была поставлена в тупик. Нельзя было положиться ни на один из тогдашних методов лечения; все предсказания относительно эпидемии оказались ложными. Врачи были не в состоянии отнести чуму ни к одному известному роду болезней. Попытки понять причину и природу болезни оказались бесплодными. Очевидным представлялось только одно. Если бубон нагнаивался и вскрывался, то больной выздоравливал. Но этот процесс нельзя было ни ускорить, ни контролировать. Ничто в этой болезни не поддавалось воздействию. Все, что можно было сделать, — положиться на веру, здравый смысл и ждать, когда напасть минует, если ей суждено было миновать. Единственное, что можно было сказать с уверенностью: от такой болезни может погибнуть весь род людской. Если болезнь будет свирепствовать еще хотя бы год, то волны моря будут биться о берега безлюдного мира, а ветер станет завывать над крышами навсегда опустевших домов.

Правда, у Константинополя было и одно преимущество. Город не был брошен на произвол судьбы. С самого начала, как только стало ясно, что надвигается катастрофа, Юстиниан назначил одного из своих личных секретарей ответственным за все связанные с эпидемией мероприятия, включая финансовое обеспечение и военную поддержку. В составе императорской гвардии был сформирован санитарный корпус под командой Феодора, ему были вменены обязанности, которые не могли выполнять частные лица. Тем домам, которые были в состоянии это делать, было оставлено право ухаживать за заболевшими членами семейств и погребать своих мертвых. Но по мере того, как эпидемия разрослась и достигла своего пика, все усилия частных лиц становились недостаточными и напрасными. Кладбища были заполнены до отказа. Их расширяли, но этого было мало. Люди могли делать только одно — свозить мертвецов на берег моря и оставлять их там.

Гвардейцы, вероятно, с помощью безработных людей, которые были рады заработать немного денег на пропитание, подбирали мертвецов на сотнях улиц Константинополя и в затихших домах, в которых приходилось взламывать двери, чтобы войти внутрь и обнаружить там одни трупы или трупы и испуганных, бледных обитателей, которым пришельцы, вероятно, казались демонами чумы. На набережной трупы складывали и пересчитывали, грузили на баржи и перевозили через бухту Золотой Рог в Галат. Здесь рыли огромные братские могилы. Мертвых было так много, что временами емкость рвов оказывалась недостаточной, и тогда покойников сбрасывали в высокие башни галатских укреплений и оставляли там. Когда ветер дул с востока, об этом по запаху сразу узнавал весь город. Мы не знаем, сколько времени смертность держалась на таком ужасающе высоком уровне. Не сохранилось никаких письменных свидетельств ни о том, когда она начала уменьшаться, ни о быстроте ее снижения. Вероятно, в конце эпидемии заболел и сам Юстиниан, который какое-то время находился между жизнью и смертью.[42]

Чума опустошительной волной прокатилась по всему Востоку, на какое-то время положив конец войне. Болезнь поразила персидское войско, и Хосру отступил в Ассирию, которая в тот момент была почти свободна от чумы. Пошли даже разговоры о заключении мира, которые не были поддержаны Юстинианом. Новость о болезни императора застала римское войско в Сирии. У армии оказалось много свободного времени, и командиры не могли ничего поделать. Праздным людям свойственно болтать.

Совершенно непроизвольно мысли людей обратились к интересному вопросу. Предположим, Юстиниан умрет. Что в таком случае будет с Феодорой? Их партнерство было настолько тесным, что после смерти одного из них второму не останется ничего иного, как покорно уйти в тень политического небытия. Проблема заключалась в деньгах Феодоры. Она контролировала очень большие суммы, которые ради ее безопасности передал ей Юстиниан. Пока у императрицы были деньги, сместить ее было очень трудной задачей. Эти деньги обеспечивали Феодоре независимость, которая сильно затруднила бы положение любого преемника Юстиниана. Тем не менее, традиция не предусматривала правления женщины в качестве императора. Если бы Юстиниан умер, наследовать его трон, без сомнения, должен был только мужчина. В то же время было маловероятно, что женщина, обладавшая такой энергией, властью и хваткой, как Феодора, уступит свое место без борьбы. Было вполне вероятно, что она постарается добиться ратификации своего титула в Константинополе или добиться продолжения своего правления под любым другим титулом по ее выбору.

Большинство военачальников придерживалось старомодного взгляда на женщину. Что делать, они жили и воспитывались очень близко от Азии.

Неизвестно, кто именно произнес приведенные ниже слова, но один из военачальников сказал буквально следующее: «Я откажусь признать любого из тех, кого навяжет нам Константинополь».

Действительно, для Феодоры, которая день за днем и час за часом ждала дурных известий о состоянии Юстиниана, это без преувеличения был вопрос жизни и смерти. Маловероятно, что ее занимали философские вопросы о месте женщины в обществе. Сталь ранит, а цикута убивает и мужчин и женщин; и те и другие в равной степени могут пользоваться силой и мужеством для самозащиты. Мы можем не сомневаться в том, что, ожидая новостей, которые могли решить ее будущее, Феодора была готова до конца использовать любое оружие, чтобы защитить себя и мужа или, если так сложатся обстоятельства, только себя.

Юстиниан выжил. Возможно, в этом сыграли свою роль его умеренность и трезвость. Как бы то ни было, чумной бубон нагноился и вскрылся; смертельный яд вытек из организма, и больной начал поправляться.

Когда эта новость достигла Сирии, воинские начальники стали вспоминать сказанные ими ранее слова с неприятным чувством возможных последствий. Некоторые поспешили атаковать неприятеля, отличиться в битве и доложить наверх о своем героизме. До полного выздоровления Юстиниана государством продолжала управлять Феодора. Она вызвала их всех в Константинополь. Когда они прибыли, Боуз исчез. Никто не знал, что с ним сталось, и никто не осмелился об этом спросить. Против Велизария не были выдвинуты обвинения, но его сместили с поста командующего, лишили права иметь собственную дружину и фактически посадили под домашний арест. Это означало, что его не имеют права посещать друзья. Командование сирийской армией было передано Мартину.

Естественным исходом этих суровых мер явилось то, что Велизарий (который был не слишком доволен поведением Феодоры) высказал свои обвинения, а Боуз их подтвердил. Юстиниан и Феодора были слишком многим обязаны Велизарию и знали о его безоговорочной верности, поэтому не применили к нему более строгих мер.

Прошло два года и четыре месяца, прежде чем Боуз, жмурясь от яркого света, появился в знакомых местах среди некогда знавших его людей. Все это время он провел в заключении, сидя в темной одиночной камере в подвале дворца Феодоры в Хормидасе, не отличая дня от ночи и не слыша человеческого голоса, с ним не общались даже тюремщики… До нас не дошли сведения о том, от чего он отрекся, какие дал гарантии, к какому соглашению пришли они с Феодорой, но факт остается фактом: Боуз был освобожден и восстановлен в прежних правах. Он получил свой урок, и, хотя этот урок оказался достаточно суровым, были люди, которым пришлось пережить гораздо худшее.

Судьба Боуза была интересна только самому Боузу; вероятно, она не имела значения ни для кого другого. С Велизарием все обстояло по-иному. Лишение его права содержать дружину выставило на продажу массу вооруженных воинов, силой которых были покорены Африка и Италия. Такое редко случается в истории. За обладание этой немалой силой началась жестокая конкуренция. Для того чтобы соблюсти честность в этой игре, воины были разделены на партии, которые были распределены между разными военачальниками и, как пишет по этому поводу Прокопий, «некоторыми придворными евнухами», под которыми он, вероятно, подразумевает Нарсеса. Мало этого, был наложен арест и на личные сокровища Велизария, так что отныне он не мог содержать дружину, даже если бы получил на это официальное разрешение.