Но Фома слишком рано покинул дворец. Верно, что, вернувшись во дворец, Юстиниан не видел больше возможности сопротивляться: он разыграл свою последнюю карту, и она оказалась битой. Игра была проиграна. Однако выход к морю был пока открыт. Для решения вопроса, что делать дальше, созвали совет. Иоанн Каппадокийский предлагал бежать в Гераклею. С этим согласился и Велизарий. Иоанн был далеко не трус, да и Велизарий был привычен к опасностям и тревожился гораздо меньше других людей. Фома ушел из дворца до выступления последнего оратора, которое полностью изменило положение и настроение двора. Этим оратором стала Феодора. Ее слова ознаменовали поворотный пункт всей этой истории.

Вот речь Феодоры.

В такой критической ситуации, как нынешняя, нет места спорам о том, должна ли женщина сидеть дома, должна ли она быть покорной и скромной рабыней господ мироздания. Мы должны действовать, и действовать быстро. Мое мнение таково, что у нас нет времени на бегство, даже если мы выберем самый безопасный маршрут. Каждый родившийся должен умереть; но это отнюдь не значит, что каждый, кто занял императорский престол, должен быть насильственно его лишен. Так пусть этот день никогда не наступит! Если вы хотите спастись сами, то ничто, даже император, не остановит вас. Море перед вами, суда готовы, и у вас достаточно денег, чтобы оплатить плавание в любом направлении. Но если вы бежите, то вскоре у вас появится нужда, которой вы до сих пор не знали. Что же касается меня, то я придерживаюсь старой поговорки: лучший саван — пурпурная императорская мантия.

Это выступление воодушевило присутствующих. После таких слов никто не помышлял о бегстве. Теперь все были готовы смотреть в лицо обстоятельствам.

В тот момент, когда толпа на ипподроме шумно радовалась бегству Юстиниана, в действительности происходило нечто совершенно противоположное. Велизарий во главе своих закованных в броню солдат взбирался по винтовой лестнице императорской ложи и стучал в дверь кордегардии. В это же время евнух Нарсес незаметно проник в штаб-квартиру «синих», неся с собой пугающие слова и воодушевляющий кошель с деньгами. Придя на место, он сумел воздействовать на самую чувствительную струну в душах этих людей — на верность их партии. Неужели вы хотите, вопрошал он, видеть на троне ставленника этих «зеленых» собак? До сих пор на троне был верный сторонник «синих». Зачем вы впутались в эту мерзость, неужели только ради того, чтобы там оказался «зеленый»? «Синие» были сражены такими аргументами. Они почувствовали, что пора остановиться и вывести своих людей из опасной зоны. Мы не знаем, насколько им это удалось. Похоже, что в их распоряжении было не так уж много времени, чтобы увести всех «синих» с ипподрома.

Велизарий не был услышан. Никто не бывает так слеп, как тот, кто желает быть слепым. А ведь гвардейцам даже не предлагали рисковать. Итак, дверь осталась запертой. Велизарий вернулся к императору. Полководец выглядел обескураженным. Юстиниан приказал ему попробовать другой путь. Согласно новому плану Велизарий в сопровождении своих людей прошел сквозь дымящиеся развалины и закопченные дома Халкиды вокруг бань Зевксиппа и вышел к противоположным воротам ипподрома.[15] Войдя в них, он оказался в большой крытой аркаде, называемой портиком «синих». Слева находилась небольшая задняя дверь, ведущая в императорскую ложу. Справа был выход на арену ипподрома, где десятки тысяч людей, не жалея глоток, славили Ипатия, сидевшего в ложе. Велизарию предстоял нелегкий выбор, обдумать который надо было очень быстро. Если он атакует через дверь в ложу, чтобы арестовать Ипатия, то вся толпа окажется у него в тылу. С другой стороны, перед ним была толпа, зажатая стенами ипподрома. Толпа была стиснута со всех сторон, словно дожидаясь удара. И Велизарий не сделал ошибки, он нанес этот удар.

Появление Велизария на ипподроме было внезапным и ошеломляющим. Вероятно, оно было таким же неожиданным для него самого, как и для толпы. Когда Мунд, следовавший за Велизарием со своими герулами, услышал страшные звуки избиения закованными в сталь воинами безоружных людей, он поспешил к воротам, которые называются Воротами мертвых, вломился на ипподром и атаковал толпу с этой стороны.

Мы могли бы с большим сочувствием отнестись к мятежникам, захваченным врасплох на ипподроме, если бы не память о несчастных страдальцах из Самсоновой богадельни, которых мятежники сожгли за два дня до этого. Они убедились на собственной шкуре в том, что солдаты Велизария и Мунда знают свое дело, и знают его хорошо. По самым скромным оценкам, в той резне было убито около тридцати тысяч человек. Большинство из них пало, вероятно, от мечей. Эти люди погибли во время события, которое позднейшие историки назовут восстанием «Ника», мятежом «сине-зеленых», но которое с полным правом можно назвать мятежом монофизитов.

Сидя в императорской ложе, Ипатий видел молниеносное изменение своей судьбы. Он не оказал сопротивления, когда в ложу вошли племянники Юстинана Юст и Бориад, чтобы арестовать его. Он и Помпей были препровождены во дворец, где их ужасной гримасой встретил Юстиниан.

Оба были совершенно несчастными созданиями. Они, впрочем, никогда не были другими. Помпей плакал, а Ипатий уверял императора в своей преданности и добрых намерениях. Если Юстиниан приговорил обоих племянников Анастасия к смерти, то не из страха перед ними, а из страха перед теми, чьими орудиями они стали. Их устранение лишило знамени все возможные будущие мятежи такого типа. Кстати, Юстиниан проявил больше милосердия, чем было характерно для его эпохи и его страны. Он пощадил семьи казненных, а впоследствии вернул им часть конфискованного имущества.

Не был казнен ни один сенатор. Восемнадцать руководителей были изгнаны, а их имущество конфисковано. Некоторое время спустя даже эти довольно мягкие приговоры были пересмотрены.

Юстиниан мог позволить себе такое великодушие, настолько полной была его победа. Он сумел провести свою политику; он преодолел оказанное ей сопротивление; он прочно укрепил свой престиж, который больше никем не подвергался сомнению. Однако мягкость наказания была продиктована не одной политикой. В последнюю очередь он желал пощадить участников мятежа; будь это так, мир не стал бы свидетелем бойни на ипподроме. Ипподром после мятежа долгое время был закрыт, а скачки отменены. Еще дольше представители «синих» и «зеленых» оставались милыми и вежливыми людьми. Такое изменение было благотворным, но в том не было заслуги Юстиниана.

Пять дней и пять недель Константинополь лежал в руинах и пепле. На сороковой день появились рабочие. Их команды разбирали стены, увозили мусор и ровняли землю под фундаменты. Константинополь начал оживать. На месте прежней Святой Софии выросла новая церковь: чудо света, шедевр архитектурного искусства Антемия Тралльского, новый храм Святой Софии.

Антемий — архитектор, который в то время, когда Юстиниан женился на Феодоре, возвел купольный храм Сергия и Вакха как домовую церковь Феодоры. Теперь Юстиниан поручил ему более значительную задачу. Старая, изуродованная огнем, землетрясениями и мусульманами церковь, которая до сих пор стоит в Константинополе, и есть тот храм, построенный Антемием. Церковь во всем своем блеске поднялась на том месте, где в злосчастное воскресенье Юстиниан предложил бежать, спасая свою жизнь, а Феодора сумела остановить его. Церковь поднялась как свидетельство его победы над «синими» и «зелеными».

Было бы потеряно еще нечто, кроме храма Святой Софии, если бы Феодора в тот день не отстояла свою позицию. Мы никогда бы не услышали о другом чуде света, более значительном и прочном, нежели каменный купол Святой Софии. Речь идет о своде гражданского права, о кодексе Юстиниана, о кодексе римского права.