Около полуночи он встретился с Антониной у стены цирка. Он не подозревал, что за ней находились Нарсес, Марцелл и их преторианцы.

Встреча началась, как и было запланировано… Иоанн, который всегда отличался бурным темпераментом, успел громко и решительно сказать вполне достаточно для того, чтобы лишиться головы, и тогда Нарсес и Марцелл вышли из своего укрытия. Их попытка взять его живым или мертвым оказалась неудачной. Иоанн был одним из немногих гражданских чиновников империи, которым было позволено иметь собственную дружину, и несколько его головорезов находились поблизости — на всякий случай. В завязавшейся схватке убили не Иоанна, а Марцелла. Иоанн же вскочил на коня и галопом помчался в Константинополь.

Иоанн Каппадокийский явил собой яркий пример собранности в непредвиденных обстоятельствах. Если бы он жил аскетом, то, вероятно, умер бы в почете и уважении. Но вино и женщины, грезившиеся Иоанну в его мечтах, взяли реванш. Прибыв в город, он должен был направиться к Юстиниану и признаться ему во всем (или почти во всем). Историк думал, что император почти наверняка простил бы его прегрешения и защитил от преследований. Но о таком шаге Иоанн не мог даже помыслить. В Константинополе у него хватило глупости спрятаться в потайном укрытии. Прежде чем он успел объявиться, к Юстиниану явилась Феодора, и случай был безвозвратно упущен. Иоанн упустил свой шанс и потерял все не из-за преступления, а из-за ошибки.

Падение Иоанна стало свершившимся фактом. С того момента, когда он вошел в свое убежище, Иоанн перестал быть преторианским префектом и никогда больше не занимал административных должностей. Через некоторое время он уехал в Кизик, где вступил в церковный орден и принял сан, чтобы избежать преследования. Он, однако, неохотно подтверждал свое воцерковление радостным отправлением церковных обрядов. Втайне он надеялся, вопреки всему, что настанет день, когда он сможет сбросить ненавистное церковное одеяние и вернуться в префектуру. Но такой день так и не наступил.

Нам не следует слишком сильно сожалеть о незавидной судьбе Иоанна Каппадокийского. Правила константинопольских игр не запрещали подножки. Он сам сделал бы то же самое с Антониной, если бы она его не опередила. Юстиниан, смирившись с таким исходом, был добр к своему бывшему сановнику и другу. Иоанн сохранил всю свою собственность и до конца своих дней ни в чем не нуждался.

Однако, когда Антонина, удовлетворенная исходом важного дела, которое ей удалось совершить, прибыла к Велизарию в Сирию, верную супругу ожидал ужасный сюрприз.

Велизарий, преисполненный самых радужных настроений, вступил в командование армией в Сирии и принялся исполнять свои обязанности. Время было не особенно тревожное. Царь царей где-то далеко на востоке воевал с гуннами. Имперская армия была в неудовлетворительном состоянии, но требовала скорее вмешательства командирского звена, муштры и попечения квартирмейстеров, чем стратегического управления. Бывшие под рукой командиры страдали странной смесью невежества и неопытности. В соответствии с приказом, полученным от императора, Велизарий готовил небольшую вылазку на персидскую территорию.

Под началом Велизария служил здесь и Фотий, пасынок стратега и родной сын Антонины. Фотий не пользовался любовью друзей своей матери, и они, не стесняясь, давали ему это понять. Если он выступал против нее во время итальянского похода, то нам не приходится долго искать объяснения такому поведению. Сам Фотий объяснял все по-другому. Он полагал, что сама Антонина в своих письмах настраивает людей против него. Его методы противодействия материнскому произволу только усиливали предубеждения друзей Антонины и придавали достоверность их подозрениям. Фотий явился в армию раньше Велизария с человеком, который, недавно приехав из Константинополя, привез с собой знакомую нам скандальную небылицу.

Можно с большой долей достоверности предположить, что Антонина не стала посвящать Велизария в тонкости своего плана (или сделала это в недостаточной степени) для успешного исполнения комедии, которую она поставила на подмостках константинопольского паноптикума, чтобы объяснить свое желание остаться в столице. Вероятно, это была ошибка. Велизарий пришел в ужас, когда узнал, как выглядит в глазах светской публики. Он, великий Велизарий, с лучезарной улыбкой уступчивого идиота отбыл в Сирию, а эта Антонина… Это было слишком! Он привлек на свою сторону Фотия, сказав ему, что нельзя оставлять безнаказанным такое мерзкое к себе отношение. Фотий согласился, напомнив Велизарию о страшной гибели несчастной Македонии. Они поклялись друг другу самыми ужасными клятвами в вечной верности, решив держаться вместе в горе и в радости. Клятвы были очень суровы, и можно заподозрить, что в действительности они не слишком рассчитывали друг на друга.

Военные действия были вялыми и не могли отвлечь ум Велизария от других проблем. Найдя Нисибис слишком хорошо укрепленным, стратег решил потренировать свои войска в искусстве осады на другой крепости — Сизавране. Занимаясь тренировочной осадой, Велизарий послал Гарита с его сарацинами и небольшой отряд римлян в кавалерийский рейд по Ассирии. Гарит ушел, и с тех пор его больше не видели. Это сильно встревожило Велизария. Мало этого, готы и вандалы очень плохо переносили месопотамскую жару. Подчиненные Велизарию командиры очень волновались по поводу аль-Мундхира, который в любой момент мог нанести коварный удар. Когда Велизарий, будучи не в силах взять Сизавран штурмом, уговорил его гарнизон сдаться, всеобщее мнение в войсках складывалось в пользу немедленного возвращения домой. В разгар этих событий в армию прибыла Антонина. Она была изумлена тем, что ее арестовали по приказу ее разъяренного мужа и заключили под стражу. У нас нет записи ее слов по этому поводу, но не надо иметь сильное воображение, чтобы представить себе, что именно она говорила.

Когда войско вернулось на римскую территорию, открылась правда о Гарите. Этот арабский мерзавец, не желая делить свою добычу с остальным войском, убедил своих римских товарищей вернуться домой другим путем. Велизарий не смог его перехватить, и армия, осаждавшая Сизавран, оказалась обделенной трофейными деньгами.

Велизарий, держа под стражей разгневанную Антонину, не знал, что с ней делать дальше. Прокопий в своих историях намекает на то, что некоторые предлагали Велизарию покончить с ней, но если это и так, то его восприятие этих предложений исключает дальнейшие спекуляции на эту тему. Его затруднительное положение объясняется просто: он любил Антонину. Те, кому она не нравилась, настолько не верили этому естественному объяснению, что в ход пошли разговоры о чарах, которые она навела на несчастного Велизария. Но кто из нас может понять природу чар, которыми одни люди околдовывают других?

Если здесь проблема повисла в воздухе, то в других местах ее принялись энергично решать. Пока Велизарий мучительно раздумывал, как ему поступить с Антониной, Фотий выехал в Эфес, прихватив с собой слугу Антонины Каллигона. Периодически избивая его кнутом на остановках в пути, Фотий заставил его сделать некие «признания», которые, к несчастью, не сохранились до нашего времени. Однако Каллигон был, вероятно, в достаточной степени светским человеком, чтобы знать, что добытые таким путем сведения ничего не стоят, поскольку не соответствуют действительности. Фотий упрямо выколачивал показания из Каллигона, не зная, что скоро они будут никому не нужны.

Друзья Антонины тоже не сидели сложа руки. Гонец, посланный в Эфес, вовремя предупредил Феодосия, который сразу нашел убежище в церкви Святого Апостола Иоанна. Там он мог чувствовать себя в безопасности. Но Фотию удалось уговорить эфесского епископа (Прокопий утверждает, что подкупить) выдать ему беглеца. Пока происходили эти события, в Константинополь прибыл еще один гонец просить помощи у императрицы Феодоры.