Нассонов ткнул его в бок:

— Цыган ты все-таки, Денисов.

— Не отказываюсь.

Меня они совершенно не замечали.

— Чем черт не шутит: выпустим Маркиза на район­ные состязания, а? Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

— Побольше бы тебе, председатель, таких паршивых овец иметь… Поверь мне, редкий жеребец Маркиз.

— Злой, ох злой, шельма!

Между тем всадник приблизился к нам. Я обомлел: это была Лариса.

— Еще разочек попробуй забор, оксер и банкет! — крикнул Нассонов и покрутил в воздухе рукой.

— Шенкелей ему, шенкелей! — добавил Арефа. Лариса кивнула.

Под ней был жеребец, отливающий на солнце неправ­доподобным золотисто-розовым цветом.

Я не понимаю в лошадях. Но этот жеребец мне по­нравился. Его небольшая голова с маленькими подвиж­ными ушами сидела на длинной шеё, изгиб которой напоминал лебединый. Ноздри нервно раздувались. Брюхо поджарое, как у оленя. А гладкая, нежная кожа с корот­кой блестящей шерстью была словно из шелка.

— Всем статен, только круп немного провисает,— по­качал головой Нассонов.

— Не помеха.— Арефа поглаживал бороду, до­вольный.

Я не выдержал:

— Что за цвет?

— У лошадей не цвет, а масть. Маркиз — соловый жеребец. Ахалтекинец,— сказал Денисов. Ему, наверное, стало неловко, что председатель меня не замечает.— Злой очень. Ни один местный жокей справиться не мог. Сергей мой пробовал — не вышло. Председателя за пле­чо зубами цапнул. А вот библиотекарша нашла ключик к нему… Нужны были, значит, женские руки да ласка. Конь тоже подхода требует. Не всякому поддается…

Нассонов продолжал меня игнорировать. Ну и пусть!

Мы молча смотрели на Ларису, взлетающую на Мар­кизе над препятствиями. На этот раз у нее, кажется, все получалось гладко.

Пахло скошенной травой и конским навозом. Нассо­нов достал папиросы, предложил Денисову. Потом, немного помедлив, мне.

— Спасибо, не курю.

— Здоровье бережешь? — усмехнулся он.

— Почему? Просто не привык. Да и не нравится. Они закурили.

Закончив скачку и еще некоторое время поездив ша­гом, Лариса приблизилась к нам. Разгоряченная, она сдувала со щеки налипшие волосы, смотрела на предсе­дателя с надеждой и ожиданием.

— Пойдет,—сказал Нассонов.— Быть по-твоему.

— Спасибо, Геннадий Петрович! — Глаза ее засияли счастливо и весело.

— Не меня благодари, его.— Нассонов ткнул паль­цем в Арефу, сел в машину и, круто развернувшись, по­ехал с фермы.

Девушка легко соскочила с коня и подошла к нам. Денисов бережно принял у нее поводья.

— Здравствуйте, Дима,— только сейчас поздорова­лась Лариса. Она была в обтягивающих ноги брюках, сапогах и мужской рубашке.— Я вас сразу заметила.

Арефа нежно проводил ладонью по блестящему, вздрагивающему крупу коня и ласково приговаривал:

— Хорошо, Маркиз, хорошо… Славный ты жеребец. Маркиз косил на него светлым глазом, перебирая бе­лыми зубами удила. Денисов разнуздал коня.

— А как с соревнованиями, Арефа Иванович?—спро­сила Лариса.

— Очень хочется? — лукаво подмигнул Денисов, под­нося к морде коня несколько кусочков рафинада.

Жеребец осторожно, губами, взял их с ладони челове­ка и громко разгрыз.

— Значит, буду?

— Будешь, будешь…

Девушка закружилась на месте, хлопая в ладоши.

— Вот здорово!

Скакун прядал ушами и нервно перебирал ногами.

— Бери своего красавца.— Денисов отдал ей по­водья.— Чувствительный он у тебя…

Лариса повела Маркиза в конюшню.

— С виду — не тронь, рассыплется,— кивнул на нее Арефа.— Но упорная…— Он помолчал и добавил: — У нас женщина ни за что не сядет на лошадь.

У нас — это, значит, у цыган,

— Почему?

— Обычай… Мужчинам — кони, а женщинам…— Он засмеялся.— «Выходит, любезный, тебе длинная дорога, на сердце тебе падает дама…» — Денисов продолжал улыбаться.— Вы, наверное, обиделись, что Зара не захо­тела вам гадать?

— Нет, что ж обижаться!— сказал я.— Просто было любопытно…

— Никто не может знать, что ждет человека. Даже цыгане. В нас никакого особого секрета нет,— продол­жал Арефа.— Какой я теперь цыган? Говорю больше по-русски, живу по-русски. Ем, сплю — по-вашему.— Он спохватился.— Заговорил я вас. Дела, наверное?

— Да нет. Здесь я случайно. Так заехал…

Странно устроен мир. Арефа Денисов был мне симпа­тичен. А вот его сын… Не было сейчас на земле человека, которого я воспринимал болезненнее…

И как мне ни хотелось побыть с Ларисой, отвезти ее на мотоцикле в станицу, я поехал один. Чтобы Денисов ни о чем не догадался.

…Когда он вошел, я удивился: откуда здесь, в стани­це, такая модная прическа, длинные волосы, бородка ко­ротенькая, тщательно подстриженная. На вид ему — лет тридцать, не больше. Он сразу показался мне каким-то особенным. Деликатные манеры, спокойные глаза. Вот только нос его не шел к лицу, перебитый посередине, слегка приплюснутый…

Этого человека я еще не знал. В станице проживало более трех тысяч человек. Вообще-то участковый должен знать всех, на то он и участковый.

— Отец Леонтий,— представился вошедший, и я сна­чала не понял: чей отец? — Вы человек, я вижу, новый, удивитесь моему приходу. Но это в порядке вещей. Я всегда обращался к Сычову по поводу наших празд­ников.

И тут только вспыхнуло: поп! Самый настоящий. Так близко я видел священника впервые.

— Мое начальство уже снеслось с вашим. Кажется, договорились. А я вот — к вам, на нашем уровне, так сказать.

— Я… я вас слушаю. — Как с ним разговаривать, не знаю. Товарищ отец?..

— Простите, ваше имя, отчество?

— Дмитрий Александрович.

— У меня к вам такая просьба, Дмитрий Александ­рович. Как вы знаете, завтра у верующих праздник, день святой троицы. Большой праздник. К нам сюда приедет много народу из других хуторов, станиц. Сами знаете, народ не всегда ведет себя организованно. Соберутся большие толпы возле храма. А рядом шоссе. Не дай бог, драка или кто под машину попадет, все на нашу голову… В прошлом году на пасху женщину сбил автобус — меня ругали почем зря. Хотя случилось сие далеко от церкви. Так что выручайте. В смысле порядка.

Я перевернул страницу настольного календаря и крупно записал: «Св. троица. Обеспечить порядок воз­ле церкви».

Отец Леонтий едва заметно улыбнулся.

— Что ж, постараюсь,— сказал я.

— Договорились.— Он вынул пачку сигарет.— Вы не возражаете?

— Курите, курите.

— А вы? — Он протянул мне пачку.

Я засмеялся: в течение часа мне предлагают вто­рой раз.

— Нет, спасибо. Я не курю. Не научился.

— Откуда сами?

— Из Калинина.

— Почти земляки. Хотя я там никогда не бывал.— Он аппетитно затянулся дымом.— Матушка, то есть суп­руга, оттуда.

— Как фамилия?

— Лопатина Ольга.

— Не знаю…

— Она старше вас. На Набережной улице жила.

— Я совсем в другом районе…

— Познакомитесь еще. А может быть, уже познако­мились. Она здесь в участковой больнице фельдшер.

— Не обращался пока.

— И слава богу. Ну что ж, Дмитрий Александрович, рад был познакомиться. Не смею больше мешать.

Он поднялся, я тоже. Попрощались мы за руку. Крепкая у него хватка, прямо железная. Пожимая мне руку, он спросил:

— Простите, Дмитрий Александрович, вы что больше уважаете, коньячок или…

— Я не пью,— резко ответил я.

— Это похвально,— смутился почему-то батюшка.— Сычов, он больше чистенькую любил.

И только когда отец Леонтий вышел, я понял, что он хотел меня отблагодарить. И конечно же, такой обычай завел Сычов.

Я заглянул к Ксении Филипповне. Уж больно заинте­ресовал меня поп. Главное — молодой.

— Как отец Леонтий к нам приехал — а это было два года назад,— все девки на него таращились. А ты не красней. Ваше дело молодое. Хуже, когда этого нет… Так вот, бабки наши шушукаться стали: нехорошо, мол, мо­лодой поп, а попадьи нет, никак, крутит со станичными молодками? Потом Оля Лопатина приехала. Из себя невидная, тише воды, ниже травы. А святого отца в ме­сяц к рукам прибрала… На завалинках опять гутарят: «Не мог, говорят, нашу взять. Приезжую кралю выбрал!» Не угодил, стало быть, и тут… Но живут ничего.