18
Райбольница состояла из двух длинных хат, стоящих друг к другу под прямым углом.
Маленький двор, огороженный железной оградой, был чисто выметен и полит. Под редкой тенью прозрачных, тонких верб стояло несколько деревянных скамеек — крашеные доски на врытых в землю столбиках. Распахнутые настежь окна глядели в вербный садик бельмами затянутых марлей проемов. Несколько стариков грелись на солнышке, одетые в одинаковые, вылинявшие от стирки пижамы.
В приемном покое сказали, что свидания — с трех до семи. Было два часа. Но если мне спешно, разрешение дает главврач.
Главврач спросил, по личному или по делу. Я, поколебавшись, ответил:
— По личному.
Он пристально посмотрел на меня. Как-то странно хмыкнул:
— Что так не терпится?
— Служба…
— Разве что служба…— Он вздохнул и еще раз просверлил меня взглядом.— Значит, нет времени?
— К сожалению…— ответил я, смутившись.
— Ну-ну.— Он крикнул санитарке, чтобы та попросила Аверьянову выйти во двор.
Я поблагодарил и направился к двери. Главврач сказал:
— Пожалуйста, поприветливее с больной…
— Конечно,— поспешил я ответить. И, не удержавшись, спросил: — А что?
Он пожал плечами — какой, мол, недогадливый: больных надо беречь от волнений…
Лариса встретила меня тревожными глазами.
— Здравствуй,— сказал я как можно приветливей.
— Здравствуй, Дима. Садись.— А глаза ее спрашивали: «Ты с хорошими вестями или с плохими?» .
— Я тут по делам разным, и время как раз свободное… Решил проведать. Что у тебя?
— Так, нервы, говорят.— Она последний раз взглянула мне в глаза: «Больше ничего?»
— На днях заходил в библиотеку. Взял кое-что почитать. Раиса Семеновна отлично справляется. Ты, значит, не волнуйся. Выздоравливай.
— Спасибо, постараюсь…— ответила она.
— Геннадий-то Петрович каков?
— Что? Что Геннадий Петрович? — переспросила она. И я понял, что для нее не существует сейчас Геннадий Петрович и вообще этот мир далек от нее, потому что главное — нечто другое. Но что это другое? Может быть, Чава?..
— Комнату так и не отдал. Для музея.
— Ничего не поделаешь… У тебя как?
— Нормально. Славка Крайнов отмочил: к Ледешко в сад залезли, яблоню обчистили.
— Да?
— Она, понимаешь, сохраняла для снохи… Больная у нее сноха… Скороспелка… Это я о яблоне.
— Нехорошо получилось. Ты что, в Крученом недавно был? — И снова вопрошающий взгляд.
— Нет… Теперь, конечно, надо съездить. Намылить пацану холку…
Вдруг Лариса спросила, решив, наверное, разрубить мучающую ее неизвестность:
— Маркиза не нашли?
— Нет.
Не нашли Маркиза, значит, и его, Чаву… Глаза у нее, как мне показалось, потухли. Я не знал, о чем разговаривать.
Не сидеть же просто так и хлопать глазами. И чтобы не молчать, сказал:
— Бабка Настя твоя— молодец. И ее, значит, коснулся научно-технический прогресс…
Лариса покачала головой:
— С чего ты взял?
— Читает много. По атеизму…
— Кто? — удивилась Лариса.
— Да твоя хозяйка, Самсонова. Девушка рассмеялась:
— Она малограмотная. Ты бы посмотрел, как она заявление пишет. О смысле только догадаться можно.
— Как же так? В ее абонементной карточке даже такая мудреная книга записана: «Эволюция современного католицизма»…
Лариса вздохнула:
— Это Раиса Семеновна меня оберегает. Заботится. Вот и записывает всем в карточки липу. Говорит: учили, мол, вас, да не тому. Главное в нашем деле — отчетность. Показателей — не счесть. У нас как: выполнишь план по оборачиваемости книгофонда, требуют провести работу по научно-технической литературе. Проведем. Опять что-нибудь новое — по экономике и управлению. Не успеем разделаться,— по сельскому хозяйству. Недавно из райотдела культуры приезжали. Ругали меня. Раиса Семеновна, значит, решила «подтянуть» показатели. Чтобы в районе успокоились.
— Но неужели там идиоты?
— Зачем? В районе знают. Но ведь им тоже надо составлять отчет для области… На что не пойдешь ради галочки…
— Ох уж это «для галочки»!— вздохнул я.
Меня самого недавно пропесочили в РОВДе. Кто-то подсчитал, что с тех пор, как в Бахмачеевской инспектором стал я, число нарушений возросло. Выходит, Сычов просто-напросто многое скрывал. Во всяком случае, поговаривали, что самогонщикам в станице жилось до меня вольготней. Дружина бездействовала. Да и как ему было следить за порядком, когда у него самого рыльце в пушку!.. Выходит, писать обо всем добросовестно не следует? Ведь на основании моих справок начальство составляет отчеты для области, а область — для республики. И если все эти отчеты писать по системе Раисы Семеновны или Сычова, то можно себе представить, сколько липы тогда течет наверх!
Но кому это надо? Кто заинтересован в этой глупости? Самое смешное — никто! Никому такое надувательство пользы не приносит. Скорее всего — вред. И если подсчитать хорошенько, вред немалый…
И я, почему-то вспомнив по ассоциации, рассказал Ларисе о случае, приключившемся с прокурором нашего района. Касательно этой самой липы. И если бы сам не услышал об этом из уст райпрокурора на совещании, просто не поверил бы.
Прокурор у нас, как я уже говорил, женщина. Ее пригласили от общества «Знание» прочитать лекцию в техникуме. Лекцию предполагалось оплатить. Райпрокурор взяла путевку в правлении общества и поехала в условленный день к студентам. Но по какой-то причине аудитория не собралась. Райпрокурор оставила путевку в дирекции техникума, договорившись, что приедет в другой раз, когда студенты будут более свободны.
Опять назначили день, но в этот раз был занят лектор. Тут подошли летние каникулы, студенты разъехались по домам. Через некоторое время в прокуратуру звонит председатель районного отделения общества «Знание» и просит нашего прокурора прийти за гонораром. Та удивилась и сказала, что вышло недоразумение: лекцию она не прочла. Председатель подивился еще больше и процитировал отзыв дирекции техникума, где говорилось, что «лекция была прочитана на высоком идейно-профессиональном уровне и неоднократно прерывалась аплодисментами».
— И что прокурор? — спросила Лариса.
— Просто рассказала, как было дело.
— И все?
— Все.
— Я бы на ее месте привлекла руководство техникума к ответственности.
— Тогда и тебя надо привлечь. Да и меня, наверное… И вообще ввести в Уголовный кодекс статью «За липу»…
— И правильно,— улыбнулась Лариса.— Поуменьшилось бы всяких отчетов. Боялись бы попасть под эту статью.
За разговором она оживилась, и, когда пошла провожать меня до выхода, я чувствовал: ей хотелось бы еще поболтать.
— Скучно здесь? — спросил я.
— Не театр, конечно. Особенно по вечерам. Понаслушаешься всякого. Здесь говорят только о болезнях. Люди все одинаковые. Как в бане. Ни рангов, ни постов. Все откровеннее. И такое встретишь, прямо не верится.
Прощаясь, она задержала мою руку:
— Спасибо, Дима. Поговорили с тобой — прямо легче на душе стало.
Я не знаю, что и ответил. Радостно колотилось сердце. И только за воротами вспомнил — так с ней о деле и не поговорил. Язык не повернулся. Да, товарищ младший лейтенант, когда ты научишься сдерживать свои чувства? Но как это сделать?
…Помня разговор с Ларисой о Раисе Семеновне, я еще раз забежал в библиотеку. Взял свою абонементную карточку. И не мог сдержать улыбки. В нее было записано: «Советское бюджетное право», «Правовая кибернетика», «Мировое государство: иллюзия или реальность?»…
Эти книги я и в руках не держал. Но Раисе Семеновне ничего не сказал. Зачем обижать старушку? Намерения у нее были благие…