Лицо парнишки сияло. Он был готов на дальнейшие подвиги, потому что мы были теперь на равной ноге, при­общившись к.реке, к этому утру.

Я, как бы невзначай, спросил:

— В город тянет?

Славка улыбнулся: неужели не видишь сам? Разве это в городе есть? Разве в городе ты такой, какой был сегодня там, на выкошенном пятачке? И разве в городе ты не такой же чуждый природе, как его серый, масля­нистый асфальт?

Но ответил: он более интересно, чем я ожидал:

— Теряюсь я там. Чего-то хочется, а все не то. Навер­ное, потому: и бегал.

— А вот ученые подсчитали, что к концу нашего сто­летия большинство людей будет жить в городах. Славка лукаво посмотрел на меня:

— Но не все же?

Я вдруг подумал: а ведь действительно не все. И во­обще, правы ли ученые? Может быть, человечество возьмет и разбежится из городов. Надоест ему жить среди бетонных коробок, пусть даже нарядно прибранных стек­лом и сталью, надоест нюхать гарь и бензин. Ведь какая ширь вокруг! Посели каждого на четверть гектара, и еще останется ого сколько!

Я сам всегда немел от восторга, заходя в лес, и слов­но сбрасывал с себя ненужный хлам городской суеты.

Или здесь, в окружении степи… Тоже какая радость и тишь!

Ведь в конце концов роботы-автоматы, наверное, за­менят людей у станков. Так пусть им и остается город. Этакий огромный механизм, работающий сам по себе, производящий по указке и заданию человека нужные вещи и всякие там машины. Зачем жить среди них, при; них, когда они будут доведены до совершенства?

А управлять ими можно и на расстоянии. Если сейчас с Земли управляют луноходом, а он на другой планете…

Славка, как бы угадывая мои мысли, задумчиво сказал:

— Как только у городских свободное время и есть на чём ехать, бегут за город. В субботу, в воскресенье. А уж в отпуск — в обязательном порядке. Может, когда-ни­будь сделают так: жить за городом, а в него ездить на один-два дня работать. Железные дороги вон строят и строят…

Дороги… Дороги куда-то ведут. Что-то обещают. Вот и ему обещали.

Я посмотрел на него. Интересно, успокоился ли? Мо­жет быть, опять тянет вдаль? Неизвестную, манящую…

Крайнев глядел в степь. И по нему было видно, что ему не нужно никакой дали. Она была с ним. Здесь, в степи, он был волен идти куда ему угодно. Поэтому ему теперь не нужны были те километры, которые поманили его из города.

Гарцевали, кружили по зеленому полю всадники. Я вспомнил Есенина: «Эх вы, сани! А кони, а кони!» Са­ней, конечно, не было. Но зрелище лошадей, лоснящихся на солнце, действительно завораживало.

Блестящие их тела вытягивались над препятствиями и пролетали над ними, словно невесомые. У меня пере­хватывало дыхание, когда кто-нибудь из них задевал за какое-нибудь деревянное сооружение и под всадником рушились на землю жерди. Но Нассонова, который был здесь, на колхозном ипподроме, в своей неизменной рубашке с засученными рукавами, в кепке, с темным обод­ком пота на затылке, это, казалось, не пугало.

Я удивлялся председателю. Мне думалось, у него не оставалось времени даже для сна. Вечно он куда-то спе­шил: то вызывали на совещания, активы, конференции, то он срочно выезжал в поле, где неизменно что-либо случалось — ломался комбайн, останавливался трактор, заедало конвейер у силосной башни. И при всем этом о а находил час-другой, чтобы заглянуть на конеферму. Вот что значит хобби! Выкрадывать время у сна отдыха дел…

Геннадий Петрович сосредоточенно глядел на своих питомцев, что-то решая в голове.

С ним был Арефа, осунувшийся, загоревший.

Они были чем-то недовольны. И в то же время до­вольны той суетой, которая предшествует важным собы­тиям.

Очень скоро в районе ожидались скачки. Нассонов вытащил сюда даже парторга, который мучился на солн­цепеке, переживая сухую, нещадную жару. Он тосковал в безделье. И азарт, охвативший председателя, его не трогал.

Сюда я заехал просто повидать Ларису, прослышав, что она здесь.

Два скакуна подъехали к нам одновременно: библио­текарша на Маркизе и Чава на пегом коне.

Я приветливо улыбнулся Ларисе из-за спин. Чтобы никто не заметил. Она устало ответила. Ей было не до меня. Чава вообще был сумрачный.

Нассонов что-то им выговаривал. Оба как-то безучастно слушали, придерживая разгоряченных, нетер­пеливо вздрагивающих коней.

— Я тебе говорю, Сергей! — повысил голос Геннадий Петрович.

Чава странно посмотрел на него и махнул рукой:

— А что я могу сделать?

— Вот те на! —вмешался Арефа.— Ты что, не мо­жешь перелететь плетень, чтобы не сесть на него?

Сергей зло сплюнул.

— Нэ, ашунес, ты что, с цепи сорвался? — удивился Денисов-старший.

— А, ладно! — Чава сделал резкий жест рукой и при­шпорил коня.— Могу еще раз.

Он развернулся и помчался в сторону поля.

Я не знаю, о чем шел разговор. Мое сознание работа­ло в другом направлении. И оно подсказывало, что меж­ду Чавой и Ларисой происходит неладное.

— Ты отдохни,— сказал Нассонов Ларисе.

Она слабо, натянуто улыбнулась. И, тронув Маркиза, шагом направилась к конюшне.

В моей душе вспыхнула маленькая, как искра, надеж­да. Может быть, у них с Сергеем нелады? Действительно, уж больно разные они люди.

Она как-никак завбиблиотекой. Окончила кульпросветучилище. У Сергея — едва ли семилетка за плечами. Что у них может быть общего?

Но мне вспомнился рассказ Борьки Михайлова (у него всегда были про запас различные истории, особен­но об известных людях) о том, как один академик, и при­том известный, женился на своем шофере—-молодой и довольно интересной женщине. Но академик есть ака­демик. Наверное, старый.

Лариса удалялась на своем золотисто-розовом скакуне, ссутуленная, жалкая, словно на узкие девичьи плечи легла непомерная тяжесть.

— Ты уж не кричи на своего,— пожурил Арефу пред­седатель.— Устал, видать, парень.

— Устал! — отмахнулся Денисов.— Дурью мается. Какой — не знаю.

— Мне от него много не надо,— продолжал Нассо­нов.— Пусть только выступит. Для массовости. Вот за Маркиза я уверен. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, в районе ахнут, разрази меня гром! Я ведь тоже не сидел сложа руки. Чижова из колхоза «XX партсъезд», говорят, вы­ступать не будет. Конь захромал. Мокрицы.

— На чужую беду надеяться — свою найти,— встрял молчавший до сих пор Павел Кузьмич.— Вот штука.

— Типун тебе на язык,— сплюнул председатель.— Ты мне Маркиза не сглазь! Этому коню не то что в райо­не, в области не найти под стать.— Он вдруг рассмеялся и ткнул Арефу в бок.— Тут у меня без тебя потеха была…

— Потеха,— усмехнулся парторг.— Еще немного — и обвели бы вокруг пальца, как школяра.

— Ничуть! Ты, Кузьмич, ври, да не завирайся. Я ведь сразу заметил неладное.

— Держи карман шире! Тебе целых три дня голову морочили! — не унимался Павел Кузьмич.

— Это еще надо посмотреть, кто кому морочил. Уж больно мне их бычок приглянулся. Походить за ним как следует — красавец будет. Наш главный зоотехник с ума сошел. Надоело Ледешихе в ножки кланяться. И где они такое сокровище раздобыли, ума не приложу? Я, предсе­датель колхоза, не могу получить хорошего производите­ля! А у них — на тебе, пожалуйста!

— Это ты о моих соплеменниках? — вздохнул Арефа.

— О них.— Председатель снова рассмеялся.— Пого­ди ужо, как-нибудь расскажу.

— Ну, ну, расскажи,— смеялся парторг и, увидев, что я сажусь на мотоцикл, спросил: — Не в Бахмачеевскую?

— Туда.

— Вот и подбросишь меня, если твоя машина вы­держит.

— Выдержит, — улыбнулся я.

Парторг был мал ростом и худ, над чем непрестанно сам подтрунивал. И мы уехали с конефермы, оставив председателя и Арефу наслаждаться своими скакунами.

В Бахмачеевской у меня было дело. Давно подмыва­ло по-настоящему заняться Сычовым. Но все не доходи­ли руки. Он сам подтолкнул меня.

Но лучше все по порядку.