Гости хмельно закричали, подбадривая их. Перелив­чатый лад гитары пропел грустно и задумчиво. Девушка взяла низкую ноту, и все вокруг смолкло.

Арефа обернулся к ним и застыл с отрешенной улыб­кой на лице И сидел так, пока песня не кончилась. Гости опять закричали, захлопали, отчаянно жестикулируя и распаляясь. На пустой пятачок выскочило несколько новых певцов, а парень, продолжая наигрывать, стал об­ходить с девушкой гостей, которые давали им деньги.

— Обычай,— пояснил мне Арефа.— Для молодых.

Я подумал, что Васька, наверное, мог бы купить с по­трохами всю эту публику и, может быть, пол-улицы в придачу…

В кругу танцующих появился пожилой цыган. Гряну­ли бубны, гитары заиграли ритмичную веселую плясо­вую. Все захлопали в такт музыки.

— Отец невесты,— шепнул мне Арефа.

Тесть Васьки Дратенко, с шапкой курчавых седых во­лос, отплясывал так лихо, что буквально заразил всех своей удалью и азартом.

Он подскочил к нам и крикнул Денисову;

— Эй, пуро ром![17] Покажем молодым! Арефа вскочил с места, махнул рукой:

— А, была не была!

И тоже пустился в пляс. Я успел заметить на лацкане пиджака отца невесты три медали ВДНХ — две золотые и одну серебряную. И вообще у многих немолодых цыган здесь, на свадьбе, имелись боевые ордена и медали. Они носили их с гордостью.

Здорово плясали два цыгана! Они втащили в круг мать Дратенко, и та, распустив руками богатую шаль, плавно пошла по двору, мелко подергивая плечами…

Арефа вернулся на место возбужденный и счаст­ливый.

— Ну как? — спросил он, опрокидывая в рот рюмку вина.— Есть еще порох в пороховницах?

— Есть, Арефа Иванович, есть! Прямо как пти­ца! — похвалил я его.

— А ты знаешь, мы, цыгане, когда-то были птица­ми.— Он улыбнулся своей лучезарной улыбкой. Давно я не видел такой улыбки на его лице.— Так говорится в одной нашей легенде.— Он вдруг зачем-то толкнул ме­ня в бок.

Я оглянулся. Возле меня, раскланиваясь в танце, приглашала выйти в круг молодая цыганочка в наряд­ном современном платье-миди.

Я растерялся. Приложил руку к груди, как бы говоря, что не танцую. Девушка мягко, но настойчиво положила свою руку на мое запястье.

— Иди, иди! Такая чайори приглашает! — подтолк­нул меня Арефа.

И я пошел. Что я выделывал руками и ногами, не знаю. Просто присматривался к другим танцующим и пытался им подражать. К счастью, на пятачке было столько народу, что на мои танцевальные упражнения не обращали внимания.

— Ром? — спросила девушка.

Я уже знал, что это означает, и покачал головой.

— Гаджо.

Она засмеялась. Славная была девчонка. Просто пре­лесть. Честное слово, глядя на нее, я совершенно забыл о том, зачем мы здесь, забыл свои обиды и недовольство Арефой… И когда все повалили за стол выпить за оче­редной тост, я уже знал, что она учительница, родствен­ница невесты, и что меня заприметила сразу… А кому, черт возьми, не понравится, если такая девушка скажет комплимент?

Арефа многозначительно подмигнул, когда я опустился рядом:

— Прямо настоящий цыган! Я тебе хотел легенду рассказать, как мы птицами были.

Я кивнул ему. Пусть говорит. Действительно, пусть рассказывает что угодно. Стало вдруг легко на душе. В конце концов, зачем портить людям праздник?

— Так вот, когда-то были у нас крылья, и кормились мы, как все птицы. Осенью улетали на юг, в Африку. На­доест на одном месте, перелетаем на другое. Конечно, жизнь не очень сладкая, потому как не везде есть корм, зато вольная. И вот однажды летели мы долго-долго. Много дней под нами была огромная степь. Изголода­лись птицы, еле крыльями машут. И вдруг показалась внизу богатая, плодородная нива. Тут наш, птичий вайда, вожак, значит, подал знак опуститься. Спустились мы на поле и стали клевать зерна. Ели, ели, не могли остано­виться. Заночевали в поле, а с утра снова принялись за зерно. И уж так отяжелели, что не могли подняться в воздух. Время шло. Мы толстели, жирели. Теперь при всем желании не могли взлететь. Да и желания уже не было. Привыкли к сытой жизни. А скоро мы и летать разучились. Ходили медленно, вперевалочку. Как ты сам понимаешь, всему приходит конец. Прошло лето. Насту­пила осень. Зерно, что кормило нас, кончалось. Что де­лать? Надо было запасать пищу на зиму. Стали мы рыть норы, утеплять на зиму, таскать корм в них, прикрывать, чтобы не пропадали запасы. Затем из веток и соломы на­строили шатры, где можно было перезимовать. Труди­лись мы так, и ноги наши стали крепкими, крылья пре­вратились в руки. Теперь хоть нас и тянет ввысь, да крыльев нет. Только душа осталась вольной… Арефа кончил рассказывать.

— Красивая легенда,— сказал я.

Тут подъехали еще две грузовые машины. Из них валом посыпались на землю детишки, мужчины и женщи­ны. С невообразимым шумом они устремились во двор, галдя, крича и обгоняя друг друга. У меня зарябило в глазах от мелькания рук, тел, голов, от развевающихся юбок, косынок и рубах;..

Арефа напряженно всматривался в бурлящий, суетя­щийся поток людей, надеясь увидеть кого-нибудь из братьев Чуриковых. Куда там! Это было невозможно. А может быть, их и не было среди прибывших.

— Приедут,— успокоил он меня.— Васька уверял, что обязательно.

Вдруг сзади нас раздался голос Чавы:

— Дадоро!

Они обнялись. Сергей меня сразу не заметил. Не муд­рено: такой балаган и неразбериха, что и мать родную не различишь. Потом, я ведь без формы…

— Понимаешь,— говорил Чава, присаживаясь по другую сторону Арефы,— шофер болван какой-то попал­ся. Повез в другую сторону.— Он осекся, увидев наконец меня.— Привет, Дмитрий Александрович!

— Здравствуй, Сергей.

Смотри-ка, веселый, радостный, как ни в чем не бы­вало…

— Нехорошо, нехорошо,— журил его Арефа, накла­дывая полную тарелку.— Ты бы хоть предупредил. Мы с матерью волнуемся. Вот, понимаешь,— он указал на меня,— милицию на ноги подняли…

— Как это не предупредил? — искренне удивился Чава.— Я ведь Славке сказал, что еду за Дратенко ис­кать Маркиза. Он разве не передал?

Мы с Арефой переглянулись.

— Ты сказки не рассказывай,— предупредил отец уже строже.

— Честное слово! Славка как ошарашил меня, что Маркиз пропал. Я по глупости решил, что это Васькина работа… А потом уж думал, что Гришка с Петькой. Зря только время потерял… Маркиза-то хоть нашли? — Чава переводил взгляд с отца на меня.

Неужели он так ловко притворяется? Ну и артист! А вдруг парень действительно ничего не знает?

— Нет, не нашли. А где твоя кобыла? — спросил Арефа.

— В колхозе «XX партсъезд».— Сергей, уплетая за обе щеки, достал из кармана бумажку и протянул от­цу:— Вот… сохранная расписка. (Денисов-старший стал молча читать документ.) Не тащиться же мне вер­хом столько километров?.. Я сразу не подумал, а потом возвращаться не было времени. Спешил очень.— Он по­качал головой.— Поспешил, только людей насмешил. Да вы скажите, Маркиза действительно не нашли?

— Нет,— сказал я.

Арефа зачем-то передал мне сохранную расписку. Я машинально прочел ее. Она подтверждала, что Сергей оставил свою лошадь в соседнем колхозе в тот же день, когда выехал из Крученого…

— Но мог пару слов черкнуть, где ты и что с тобой, черт возьми! — чертыхнулся Арефа.

Я видел, что он верит сыну безоговорочно.

— А что писать! — в свою очередь вспыхнул Сергей.— Я же сказал Славке, что, пока не найду Маркиза, не вернусь.— Чава стал загибать пальцы на руке.— У Васьки нет, у Петьки нет, у Гришки нет! И вообще про такого жеребца никто ничего не слышал. Значит, его Украли другие, не цыгане!

— Сергей, зачем ты взял обротку? — спросил я.

— Какую обротку? — Он изобразил такое непонима­ние, что можно было усомниться, была ли на самом деле какая-то там обротка.

— Обротка Маркиза лежала в нашем доме,— пояс­нил Арефа.— Он был за нее привязан во дворе у Лари­сы…

Сергей наморщил лоб.

— У нас дома? Глупость какая-то. Чепуха!