Я вышел в коридор. С другой стороны — такая же безрадостная картина. Она поразила меня еще тогда, когда я ехал с назначением в Краснопартизанский район.

Чтобы не терять времени попусту, я решил сходить в вагон-ресторан, поесть, а потом прилечь поспать. Не известно, что нас ожидает в Юромске, может быть, при­дется ехать дальше, по следам Васьки Дратенко.

В ресторане только заканчивались приготовления. Девушка, в белом накрахмаленном кокошнике, расстав­ляла по столам стаканчики с салфетками и приборами.

Предупредив, что придется порядком подождать, она исчезла в кухне. Я пристроился у двери, спиной к остальным столикам.

За окном мелькали бахчи, сады, поля подсолнечника. Знакомая картина приятно ласкала глаз. Поблекшая зе­лень позднего лета, море подсолнухов и плавный пере­стук колес. На какое-то время я забыл, куда и зачем еду, успокоенный движением, плавным ходом поезда и пред­чувствием новых встреч…

Из этого созерцательного состояния меня вывел го­лос, раздавшийся сзади:

— Прежде всего сто пятьдесят и бутылочку пива. Пи­во холодное?

— Откуда холодное? Только загрузили в холодиль­ник,— ответила официантка.— А закуску?

Мне очень хотелось повернуться. Знакомый голос…

— Помидорчиков.

— Нету… Шпроты, селедка, винегрет.

— Милая, вокруг тонны свежих овощей…

— Мы получаем продукты в Москве.

Я не выдержал и повернулся. Официантка предложи­ла мне:

— А вы, товарищ, пересели бы к этому товарищу. А то, если каждый будет занимать отдельный стол…

Мне во весь рот улыбался отец Леонтий.

— Дмитрий Александрович, вот встреча! Вы никого не ждете?

— Нет.

— Пересаживайтесь.

— Давайте лучше ко мне. В уголке уютней…

Сказать честно, меня не очень обрадовала перспекти­ва сидеть с попом в ресторане. Ведь может кто-нибудь случайно оказаться в поезде из бахмачеевских. Что поду­мают?

Батюшка выглядел иначе, чем дома, в станице. Уко­ротил волосы, приоделся в модный легкий костюм. Впро­чем, я тоже в другом обличье. В штатском.

Не замечая моего официально-вежливого лица, отец Леонтий захватил с собой ворох свежих газет и пере­брался за мой столик.

— Значит, триста граммов…— с серьезным видом за­писала официантка.

— Вам сказали, сто пятьдесят, — поправил я.

— Нет,— запротестовал отец Леонтий,— за встречу и… проводы. Сделайте одолжение, а? (Я наотрез отка­зался.) Несите триста. На всякий случай..,— кивнул он официантке.

Девушка уплыла в кухню.

Мой собеседник долго смотрел мне в глаза, потом неожиданно расплылся в улыбке:

— Не бойтесь, Дмитрий Александрович, вы сидите не с отцом Леонтием, а просто с Игорем Юрловым. Был ба­тюшка, да весь вышел…

Я удивился и не мог этого скрыть. Вспомнилась наша последняя встреча в больнице в Краснопартизанске. Бог почему он так упорно звал меня в гости. И еще что-то хотел сказать там, в школьном спортивном зале, но так и не решился.

Я смешался: поздравлять его или, наоборот, сочувст­вовать? Может быть, разжаловали?

— А теперь куда? — спросил я.

— Куда Макар телят не гонял, в Норильск. Буду де­тишек к спорту приобщать.

— Зачем же так далеко?

— Почётная ссылка, — засмеялся он. — Добро­вольная.

— А супруга?

— В купе. Отдыхает…

Официантка поставила перед нами выпивку и за­куску.

— Не откажете? — поднял графинчик Игорь. Отказываться теперь было не очень прилично. И вооб­ще я в конце концов взрослый, самостоятельный человек.

— Столько событий. Отказать трудно…

— Это другой разговор! — обрадовался Юрлов, на­полняя рюмки.— Это же надо, все вокруг ломится от све­жих овощей, а тут шпроты, колбаса, винегрет. Может, сбегать в купе, принести помидоры?

— Не стоит.— Я поднял рюмку.— Скажу честно, не знаю, поздравлять вас или нет.

— Давай на «ты».

— Давай. Так как же?

— Я и сам не знаю. Наверное, к лучшему.

Водка обожгла горло, перехватило дыхание, Игорь быстро налил в фужер пива и протянул мне. Оно было теплое и кисловатое, но смыло острый вкус во рту.

— С непривычки противно,— оправдывался я, выти­рая слезы.

— Запьем горечь жизни горечью горькой,— усмех­нулся он. — Намотался я за эти дни, набегался. Переход из одного состояния в другое как-никак…

— Сам решил?

— Жизнь решила… Конечно, преподобный в районе нос воротил. Получается, дезертир. Но, кажется, улади­лось.

— Нового батюшку прислали?

— Нет. Кадров не хватает. Временно за меня будет обслуживать приход староста. Начальство наше не очень обрадовалось, но отпустило с миром.

По ногам у меня разлилась теплота. Мышцы рассла­бились и стали безвольными. Напряжение последних дней отпустило, и захотелось болтать и слушать чью-ни­будь болтовню.

— Я давно хотел с тобой поговорить, но сам понима­ешь…— сказал я, совершенно не заботясь, как Игорь это воспримет.

— И я,— просто признался Юрлов.

— Ты спортсмен, я спортсмен.— Он засмеялся.

Мы выпили еще по одной.

— Хороши спортсмены, пьем, почти не закусывая.

— Тренеры,— подмигнул он. И вдруг заявил без вся­кого перехода: — Дурак я! Никто меня из института не гнал. Был бы у меня сейчас диплом, все веселее. Дип­лом — он ведь ни пить, ни есть не просит, верно?

— Верно,— подтвердил я.

— Из комсомола меня, конечно, правильно попроси­ли. А из института не просили. Честное слово, сам ушел. С четвертого курса!

— Знаю,— кивнул я.

— Ты все знаешь,— грустно сказал Игорь.

— Нет, не все. Например, что вы с Ольгой решили махнуть на Север.

Он засмеялся:

— Как это осталось в секрете для станицы, сам пора­жаюсь. У меня в Норильске приятель — директор спор­тивной школы. Однокашник. Я ему давно написал. Так, на всякий случай. Думал, даже не ответит! И к моему удивлению, сразу получил вот такое послание! Пишет, город отличный. Заработать можно, Подъемные выслал, квартиру обещает. Неудобно говорить о деньгах, но мне, Дима, этот вопрос поперек горла стоит. Хочется встать на ноги, Ольгу одеть, родить и растить сына и не думать о копейке. Вы все, наверное, думали, теплое местечко у отца Леонтия! Тысячей я не нажил в Бахмачеевской, поверь. Как вспомню эти несчастные трешки, рубли, стыдно становится. И не брать — обидишь. Да и в район к преподобному ехать с пустыми руками нельзя.

— Что же, я тебя понимаю, материальный вопрос очень важен, хотя мы и боимся его затрагивать.

Игорь болезненно поморщился.

— Не понял ты меня, Дима. Не понял…— Он стал смотреть в окно.

Я чувствовал, что хмелею. Не опьянел, нет, просто я мог говорить о чем угодно, спорить и вообще резать правду-матку в глаза.

— Понял я тебя,— возразил я.— Правда, не был в твоей шкуре. Мне жалованья хватает вот так: холостяк да и тратиться в деревне не на что. Но содержать семью, платить алименты…

Игорь молча разлил водку, потом тихо сказал:

— В мае я получил от Костика, от сына, письмо. Он спрашивал, действительно ли я поп. Его класс приняли в пионеры. А вопрос о Костике отложили. До выясне­ния…— Игорь залпом выпил свою рюмку и в упор по­смотрел на меня.— До сих пор я ему не мог ответить. Понимаешь?

— Понимаю.

Он снова поднял рюмку:

— Давай за моего сына!

— За Костика! — чокнулся я с ним.

— За Костика и за второго сына…— У меня от удив­ления расширились глаза. Он засмеялся.— Понимаешь, у нас с Олей будет ребенок!

Мы выпили. Мне на какое-то мгновение показалось, что он намеренно настраивает себя на приподнятый, ве­селый лад. Решение, принятое им, далось Игорю, видимо, нелегко… В нем еще происходила какая-то борьба. Он, человек далеко не глупый, понимал, что, сделав только первый шаг в своем новом качестве, должен будет мно­гое пересмотреть, многое в себе изменить. Может быть, его тревожило, как отразятся годы, проведенные под сенью церкви, на его дальнейшей жизни. Может быть, есть сомнения… Но на другую чашу весов положено очень многое: ребенок, открытое, прямое общение с Костиком. И не только с Костиком. Со всеми людьми. А главное — любимая работа!