– Это просто выражение. Я хотел сказать, что она несчастлива со мной.

Пес снова озадаченно свел брови.

– А что такое месяц?

– Время года.

– Первый вкусный запах, запавший мне в душу, – это аромат мороженого, подмоченного дождем, – признался он. – И еще я помню, все дети тогда нервничали.

– Отчего?

– Не знаю, но они явно нервничали. И солнце иногда светило.

Наверное, это было лето. А дети нервничали из-за июньских экзаменов, и солнце появлялось время от времени, потому что было только начало лета.

Я попытался выжать из Пучка еще какие-нибудь воспоминания, но, похоже, больше в голове у него не удержалось ничего. То есть трудно было определить, сколько таких «лет» он провел на этой земле. Судя по всему, ему было года четыре. Так сказал ветеринар. Для бездомной собаки он был слишком упитан, хотя из обрывков его воспоминаний следовало, что он-таки был бродячим псом.

– И что за запах у этого месяца? – спросил я. Был август.

– Пота и крема для загара, осы в сандвиче и тонких газет. Еще запах кожи на головке крикетной биты.

– Не хочешь ли ты поправиться и сказать – звук кожи?

– Однажды я по ошибке забрел в крикетную кладовую, – сказал пес, осторожно заполняя прореху в памяти. Видимо, его застали в кладовке и угостили крикетной битой.

И все же этот месяц мог иметь запах решимости. Мне предстояло принять решение.

Оставалось уладить дело с Котом, продать Чартерстаун, и мы будем снова чисты и свободны, готовы к новому будущему. Когда мы вместе с Люси возвращались к машине, жизнь уже казалась мне намного проще.

Только потом до меня дошло, что я оставил ключи в машине, запасных у меня не было.

– Придется звонить в Королевский автомобильный клуб.

– Думаете? – отозвалась Люси.

Нагнувшись, она подняла с земли кусок проволоки, который кто-то посчитал вполне естественным бросить на автостоянке в этом замечательном уголке природы.

– Ну-ка, – сказала Люси, вставив проволоку между резинкой и стеклом, она покрутила ее – и дверь с хлопком раскрылась.

– Где вы этому научились? – удивился я.

– Да уж, само собой, не на двухлетних курсах, – ответила она. – Ну что, поехали?

Я все еще находился под влиянием этого дня, паркуясь поздним вечером перед «кошачьей колыбелью».

Пучка я оставил ночевать у Люси. Уходя, я услышал за дверью:

– Он морит меня голодом с самого первого дня, как я у него поселился, так что не будете ли вы столь милосердны, чтобы угостить меня куриной грудкой.

К счастью, Люси не понимала собачьего языка.

На парковке у Кота стояло всего несколько машин, некоторые из них я приметил во время своего первого визита. Я не схожу с ума по автомобилям, просто в ожидании посланцев Королевского автомобильного клуба бывает нечем больше заняться, кроме как пялиться на чужие машины.

Здесь был обычный набор «поршей» и «мерседесов», на который наткнешься в любом месте сбора «тугих кошельков». Видимо, мы не многим отличаемся от животных – все наши насущные нужды умещаются в простейший набор: косточка, прогулка, «мерседес», яхта.

Должен заметить, мне было не по себе. Кот намекал на возможность физической расправы с несговорчивым риэлтером, и оттого я решил сразу предупредить его, что все мои близкие, включая нескольких моих личных адвокатов, предупреждены о возможных последствиях нашей встречи и что в сейфе у меня лежит завещание, в котором красочно изложена суть нашего прошлого разговора.

На самом деле об этом знали только пес и Линдси. Даже Люси я не стал посвящать в подробности шантажа.

– О, не беспокойтесь, – утешил меня пес, – это просто облаивание.

– Что значит «облаивание»?

– Очень просто. Когда хотят укусить, об этом не предупреждают. Если же надо просто запугать, тогда начинается «облаивание». Какой же дурак станет предупреждать об укусе – так только упустишь инициативу. Пусть противник узнает об укусе только тогда, когда твои зубы уже вопьются в его ногу.

Интересная мысль. В самом деле, если тебя хотят убрать, об этом не предупреждают. Такой закон действует и в мире человеческих отношений. Ли Харви Освальд не извещал президента Кеннеди открыткой, что он собирается с ним сделать.

И потом, что пользы Коту меня «убирать» – это не сделает его богаче ни на пенни, сделка тем более не состоится.

Я поднялся по ступеням парадного крыльца к порогу кошачьих апартаментов и позвонил. К моему удивлению, открыл дверь сам хозяин.

– Надеюсь, я не напугал вас, мистер Баркер, – сказал он, взмахнув руками, как делают дети, пытаясь напугать.

– Должен сказать, слегка обескуражили.

– Деньги при вас?

Я показал портфель, к которому тут же потянулись его руки.

– Спокойно, – осадил я его. – Портфели не растут на деревьях. Мне эта сумка обошлась в девяносто девять фунтов.

Кот коснулся лба рукой, словно вспомнив, что имеет дело с малахольным, и крикнул в глубину коридора:

– Дженкинс, принесите сумку! – а сам вышел на крыльцо. Он двигался медленно, мягко, контролируя каждое свое движение, как кот, готовый в любой момент броситься в атаку.

– Ну как?

– Что как?

– Вы подумали?

– Да, – ответил я. – Подумал.

– И что?

– Мое решение остается прежним, – сказал я, меняя позицию, чтобы не подпустить Кота слишком близко к себе.

– Сигару? – он вытащил из нагрудного кармана серебряный цилиндр.

Я вспомнил, что ЦРУ некогда пыталось устранить Кастро с помощью детонирующей сигары, но потом решило, что это дурацкая затея, и предпочло обождать, пока табак сам не доконает лидера кубинской революции.

Я принял сигару из его рук, и Кот услужливо поднес зажигалку, дожидаясь, пока я прикурю. Пес бы сейчас не одобрил моего поведения. Котам доверять нельзя. Но сейчас мой друг находился далеко, нас разъединяло десять миль от дома Люси до кошачьей виллы, и я позволил Коту задержать меня у себя в гостях.

– Кстати, сейчас идет игра, если интересуетесь, – намекнул он.

Я понял намек и достал из кармана присланную мне фишку.

– Благодарю, – сказал я. – Не пригодится. Примите.

Странно. Несмотря на то, что я говорил, ноги мои все равно рвались в сторону игорной комнаты. Так бывало, впрочем, всегда.

Но играть мне сейчас нельзя было ни в коем случае, тем более в отсутствие моего четвероногого партнера. Поэтому я решил, во что бы то ни стало, удержаться и не дать Коту в очередной раз сбить меня с толку.

Тогда я еще не осознал, какой громадный шаг вперед я произвел в этот вечер, насколько продвинулся. Не думаю, что лет десять назад я был способен осознать роковые последствия игры. Когда я говорю «осознать», я имею в виду, что всегда знал, что они существуют, эти роковые последствия, но никогда не вспоминал о них, собираясь сесть за игорный стол, и мог только чуять аромат молочно-кисельных заветных берегов.

Кот осклабился:

– Впрочем, я это так, почти что в шутку. Там сейчас идет игра по-крупному, большая игра, на большие деньги.

Я приметил на парковке «Макларен Ф-1» – двести тысяч фунтов, гарантировано, что будет исцарапан, если оставить без присмотра.

– Деньги будете считать? А то мне пора. – Не хотелось задерживаться у Кота, он был мне неприятен.

Он взял протянутую фишку и произнес:

– Забавно, здесь это – пятьсот фунтов, а там, – он показал за ворота, – ноль. Люди сами определяют ценность вещей.

Он слегка сбил меня с толку своими философскими рассуждениями. То ли он старательно рядился сегодня в овечью шкуру, то ли роль злого босса, которую он обычно исполнял, была ему не по нутру и на самом деле он был склонен метать бисер перед свиньями, чтобы потом разочарованно наблюдать, как они им давятся.

– Ну, так как? – напомнил я ему о своем существовании.

– А я вас раскусил. – Он игриво ткнул пальцем в мою сторону. – Я понял, что вы за человек. Вы хотите прожить жизнь, совершая только правильные поступки.