Ораторское искусство всегда давалось мне с трудом, я чувствовал это всякий раз, когда требовалось произнести речь. Нерешительно помявшись и откашлявшись, я наконец заговорил:

– Миссис Кэдуоллер-Бофорт, я не уверен, что смогу стать вашим представителем при продаже дома. Мне кажется, вам не следовало бы переезжать отсюда, чтобы не совершить опрометчивый поступок и не пожалеть об этом впоследствии.

– Я упустила какое-то событие, мистер Баркер?

– Что вы имеете в виду?

– Вы случайно не пожертвования собирать сюда пришли?

– Мне кажется, вам кто-то внушил идею переезда, – высказал я свою затаенную мысль. – Может, передумаете? Вы же прожили здесь всю жизнь.

– Так и что же, мне зарывать себя здесь, что ли? – с некоторым надрывом произнесла она.

– Конечно же, нет, – поспешил я успокоить старую леди. – Но понимаете, здесь может все измениться, если вы уедете.

– Это мое личное дело.

– Безусловно, однако… Если бы просмотрели этот план. – И я достал листок, на котором набросал свои идеи.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт подняла руку:

– Решение принято, мистер Баркер, и даже легионы ада не смогут остановить меня.

– А если я откажусь быть вашим представителем?

– Найду кого-нибудь другого. Если я встала на дорогу, то уже с нее не сверну. Я уже получала письма с предложениями. Вам известны месье Такли, Перри и Джиббс?

Само собой. Это были местные короли недвижимости, провернувшие в этих краях несколько крайне выгодных операций совместно с субъектами вроде Тиббса.

Похоже, другого выхода не оставалось, и мне придется пройти сквозь это. Стало быть, надо на время увезти Линдси из Ворсинга да и самому убраться отсюда. Пучку Тиббс также угрожал, так что его, наверное, нужно будет пристроить к Люси.

– Так вы будете моим представителем или нет? – спросила миссис Кэдуоллер-Бофорт.

Пес выжидательно вилял хвостом, не спуская с нее влюбленных глаз.

Тут я понял, что в силу вступают вещи более значительные, чем мои желания. Не иначе, в двери постучала сама судьба, и вся – не только моя – жизнь зависела от моего дальнейшего поведения. Говорю без преувеличения.

– Да, я согласен, – выдохнул я.

Все события последнего времени тяжким бременем осели на мои плечи: говорящий пес, амбициозная подружка, прилипчивый гангстер, столкновение с Дарреном Кабаном – все это свернулось в один клубок и комом стояло в горле. И в довершение всего передо мной возникло несчастное лицо Линдси.

Контракт на продажу дома был в основном заполнен мной. Пустовало лишь место для суммы, которое я оставил про запас, пошире, отчего теперь оно белело среди строк снежной полосой, ожидая, буду ли я делать на нем «ангела», как в известной детской забаве, упав на спину и раскинув руки, или же поступлю как собака, расписавшись на нем желтыми чернилами.

Ручка словно змея извивалась в моих пальцах.

Ведь Кот недвусмысленно угрожал Пучку в записке, которой был обернут кирпич, не так ли? Значит, и я радею за собак.

И тут раздался голос. Я хотел бы сказать, что это напряжение распахнуло мои уста и вырвалось наружу, проложив себе дорогу изнутри меня; я хотел бы сказать, что это было помешательство, до которого довело меня обсуждение с собакой наилучших способов общения с клиентами. Я хотел бы… Но нет. Это говорил я сам. Вот они, эти слова:

– Какая разница, – пробормотал я, – какая разница. – Голос мой отчего-то показался странно похожим на голос Даррена Кабана.

«Четыреста тысяч» – вывел я цифру в контракте и на секунду ощутил себя точно в невесомости.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт протянула руку за документом.

Я вручил ей контракт. Она достала бифокальные очки и уставилась на бумагу.

– Боюсь, мне тут ничего не разобрать из-за моего зрения, – сказала миссис Кэд-Боф. – Вы не покажете, где нужно расписаться?

– Разрешите, мадам, – вынырнул из-за ее плеча невесть откуда взявшийся Дженкинс. Похоже, он тихонько прокрался в комнату, дожидаясь финального момента. – Позвольте побыть вашим секретарем.

– Здорово мы обставили дельце, – сказал Пучок по пути домой, в очередной раз, выставляя за окно морду, чтобы ветер потрепал его щеки. – Спасибо, что вмешались и сдержали меня. Я уж думал, все пропало, пока сидел там на диване. Честно говоря, замучился вилять ей хвостом.

Сказал он это так жизнерадостно, будто не знал лучшей забавы в жизни, чем оболванивание старушек.

У собак слабый нюх на деньги, что является естественным побочным эффектом, так как на все остальное чутье у них развито превосходно. К тому же Пучок был, по-видимому, рад, что бойкот окончен. О том же, что произошло, о самом характере сделки с миссис Кэдуоллер-Бофорт, он ничего не говорил. Похоже, он так ничего и не понял насчет суммы, которую я вписал в контракт.

– Добро пожаловать в мир коммерции, беспощадный мир наживы и чистогана, – сказал я.

Тем временем мы петляли по улочкам деревни, где у каждого дома стоял «лендровер», и попутно чуть не сбили дачника в розовой рубашке, разгребавшего грязь на дороге перед своей избой.

– Теперь, значит, и я могу носить такой поводок, как у вас, когда мы будем отправляться на работу? – спросил Пучок.

– Я не ношу поводков. Пучок недоверчиво фыркнул:

– А как же вы называете эту штуку, что болтается на шее?

– Это галстук. Никто не водит меня на нем.

– Всякий раз, как вы его надеваете, вы отправляетесь туда, куда не хотите, – продолжал пес. – Это и называется поводком. И, раз я не могу носить такую мягкую одежду, как на вас, может, вы наденете что-нибудь такое, как на мне, кожаное? Для корпоративной идентификации.

Последнее слово захлебнулось ветром, игравшим с его щеками, как с парусами.

– Собачья логика, – пробормотал я. – У меня нет кожаного галстука: я не блюзмен и не вышибала из Глазго.

Пес завизжал, как ребенок, съезжающий на санках с горы, когда мы вписывались в поворот.

– А как насчет того, чтобы переименовать бизнес в «Баркер и Пес»? Можно и наоборот: «Пес и Баркер»?

Тут у меня зазвонил телефон, и против правил, а также вопреки привычке я ответил, продолжая вести машину одной рукой.

– Отлично сработано. – Это был Кот. – Я рад, что мы можем покончить со всеми этими неприятными вещами, это не мой стиль. – Он продолжал: – Понимаю, вам сейчас нелегко. Но что поделаешь – жизнь, словно карточная игра, она идет навстречу тому, кто проявит наибольшее терпение.

– Может, хватит заниматься словоблудием? – прервал его я.

Пес обиженно взглянул на меня. Он всегда терялся, когда я разговаривал по телефону, потому что не понимал, относятся ли мои реплики к нему или кому-нибудь другому.

– Да, понимаю, мое поведение было несколько грубым. Скажем так, я вел себя грубовато местами. Ничего, все позади. Полагаю, завтра вы уже известите миссис Летучую Мышь о том, что на дом есть покупатель, и мы начнем наши дела.

– Великолепно, – процедил я. – В случае чего я буду главным обвиняемым.

– Никакой вины, что вы, – поспешил успокоить меня Кот. – Старая кошелка несказанно богата. Ее жизнь не изменится ни на йоту, даже станет лучше. Детали нашей сделки узнаете завтра. Утром бумаги будут у вас на столе. Можете поздравить себя, вы стали на полмиллиона богаче, а вашу подружку больше никто не тронет.

Я почувствовал закипающую внутри злобу. Этот мерзавец еще смеет упоминать о Линдси и о том, что случилось. Ничего, он заплатит за это. Точнее, я с ним расплачусь.

– Леса густы, и реки несут поток, куда я погружу носок! – распевал пес фальцетом, словно ему этот самый «носок» только что прищемили дверью.

Отключив «трубу», я вдруг понял кое-что. Впервые я говорил по мобильнику, не останавливая машину. И чуть не снес этого яппи в розовой рубахе, расчищавшего свою территорию, стараясь приблизить деревенский пейзаж к городскому. А потом еще вытопчет площадку для барбекю, когда с наведением порядка будет покончено.