Я ответил ему презрительным взором, сознавая в этот момент, что навсегда оставляю его вместе с этой компанией. Я возвращаюсь в мир.

И, что еще более важно, возвращаюсь с суммой, достаточной для того, чтобы расплатиться с Котом.

На следующий день, захватив попутно Люси, которая выразила желание погулять с собакой, мы отправились в лес, с гиканьем и прыжками, поскольку леса созданы Богом именно с такой целью – чтобы прогуливаться там с гиканьем и прыжками, топотом и свистом.

Безумные миры собаки и покера сходятся гладко, без помех, вдруг, в одночасье, особенно принимая в расчет, что на этот вечер я уже договорился насчет игры в гостях у Буддиста. Буддист был разбогатевшим актером с претензиями на духовность, однако прозвище свое получил не за это. Буддистом его назвали за то, что, первым начиная делать ставки, всякий раз проигрывал. Но это не сбивало его с толку, и он продолжал с прежним пылом испытывать судьбу. Теперь он был искусным игроком, что, впрочем, не приносило ему счастья в покере. Дело в том, что он совершенно не умел блефовать, не мог сдержать эмоций. У него все было написано на лбу.

Я набрал данный мне Котом номер.

Раздался отрывистый возглас дворецкого, который навел на размышление, что в наше время трудно найти хорошую прислугу.

– Будьте добры мистера Тиббса, его спрашивает мистер Баркер. Я хотел бы вернуть ему деньги, если он будет так любезен, что согласится принять их от меня.

– Обождите минутку, – отозвался дворецкий. – Я возьму ручку. – Послышался шорох бумаги. – Мэри, куда запропастилась эта чертова ручка? А, вот она. Да-да, слушаю, в какое время вы хотели бы произвести передачу?

Я записался к Коту на вечер завтрашнего дня. В конце концов, спешить мне было некуда: этот визит был не из отрадных.

Но здесь, в роще, в компании Пучка и Люси, мои проблемы, казалось, исчезли, растворились в пьянящей зелени яркого лета, которое овладело мной, развеяв все мои тревоги солнечным светом.

Пес погнался за белкой.

– Сюда, охломон, я тебе сейчас задницу надеру! Эй ты, недопесок! – облаивал он дерево, на котором скрылось несчастное животное.

– Это как понять? – спросил я. – Собаки тоже ругаются как сапожники?

– Это просто описательное выражение, – заявил пес с видом победителя, – а вовсе не оскорбление.

– Зачем ты гоняешься за белками?

– Слышали бы вы, что они про вас говорят, – отозвался Пучок, пушистым водоворотом крутясь вокруг ствола. Учитывая присутствие Люси, я не стал расспрашивать дальше.

Пес раскрыл мне глаза на нравы многих представителей фауны. Утки в основном необыкновенно вежливы, лебеди немного спесивы и туповаты. Вороны угнетены сознанием своей роли роковых птиц (видимо, не на шутку ударил им в голову Эдгар Аллан По), а лошадям просто на все плевать, конечно в метафорическом смысле. Ну и, разумеется, коты. Ох уж эти «с-коты» (таково мнение Пучка). Не стану пересказывать того, что он про них наговорил, могу лишь заметить, что предвзятое мнение способно запятнать даже самые светлые характеры.

– Вы очень редко говорите о своей подруге, – заметила Люси.

– Видите ли, я стараюсь вести личную жизнь так, чтобы она оставалась личной.

– Простите.

– Но, знаете ли, все изменилось, с тех пор как появился Пучок. – И с чего это я так разоткровенничался?

– Она такая красивая, – заметила моя секретарша и ухватила меня под руку.

– М-да, водится за ней такое, – пробормотал я.

– Вы, наверное, очень любите ее, – предположила она.

Белка уставилась на меня с ветки, что-то жуя. Интересно, что она сейчас говорила?

– Она пробуждает во мне лучшее.

– Лучшее в вас и так всегда налицо, – сказала Люси. – Вы добрый, прямодушный, вы так много даете людям. Иногда, даже слишком много. Может, вам нужен тот, кто умеет вызвать в вас худшее. – И она довольно-таки развязно подтолкнула меня в бок.

– Не уверен, что мне вообще кто-то нужен, – ответил я, – или что я кому-то, в самом деле, нужен.

– Трюфель! – завопил пес, роясь под деревом. – Ах, нет, просто щепка.

– Но ведь каждому нужен кто-то, кто бы в нем нуждался? – задалась вопросом Люси.

– Ну да, нужность нужна, потому что нужда в нужности есть у всех, кто нужен и нуждается. – По-моему, я использовал все однокоренные слова, кроме разве что «нужника». – А тот, кто никому не нужен, не нуждается в нужности нужного.

– Ага, – откликнулась Люси, – вот и с чувством юмора у вас порядок.

– Это у меня наследственное, фамильное, – согласился я. – Я вам не рассказывал о…

Она сдавила мою руку, останавливая меня.

– Острословие сродни игре на пианино, – сказала Люси. – Прекрасное искусство, но уместное далеко не во всякой ситуации.

От этого ее серьезного настроя мне сделалось не по себе. С Люси мне обычно было легко, она умела ненавязчиво и кстати оказаться рядом, когда это нужно, и быть незаметной в остальное время, а еще была незаменима как поставщик пирожных к столу и сочинитель рекламных слоганов.

– Я нахожу это совершенно неуместным, – попытался я уйти от серьезного разговора, растянув пальцами рот в «лягушачью улыбку», как делают питомцы исправительных школ.

Люси снова пихнула меня в бок.

– Нет, серьезно, – сказала она. – Мне интересно. Как вы замуровали себя в самом себе, в этом внутреннем мире. Вы какой-то прямо… консервированный.

– Я не консервированный, – сказал я, – вовсе нет. Я… не знаю. Речь о другом: нельзя быть центром чьей-то чужой жизни. Это несколько… – Я не знал, как закончить предложение. Надо было, наверное, сказать «претенциозно», но это было не совсем то, что я имел в виду. «Опасно», может быть, но и это не то. Все эти слова были точно фотоснимки, вроде бы и отражали реальность, но были совершенно неадекватны ей.

– Ого-го! – Между ног у меня с новым победным воплем промчался пес.

– Но разве вы не являетесь центром жизни Линдси? – спросила Люси.

– Я нужен ей, – согласился я, – и она мне тоже, но…

– Но что?

– Не знаю, – развел я руками. – Ее присутствие как-то не успокаивает. Когда мы вместе, мы – каждый сам по себе. Она – это она, а я – это я.

– То есть вы никогда не ощущаете себя одним целым?

Пес просунул в нашу беседу свое любопытное ухо:

– У меня тоже есть опыт в этой области. Как-то раз я ощутил себя одним целым с одной…

Мне не хотелось развивать эту тему, да и вообще, я не любил этих самокопаний и самоанализов.

– Да, я люблю ее, может быть не той любовью, о которой мечтал, но мне это подходит.

– Но вы счастливы?

Пес принес в зубах палку, и я зашвырнул ее в кусты, куда он тут же ринулся с радостным воплем.

– Не скажу, что я несчастлив, – ответил я. – Но мне кажется, большая часть несчастий этого мира вызвана каждодневной погоней за счастьем.

– А небольшая доля счастья… – хотела продолжить Люси.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом?

– Простите. Что-то я разболталась.

Люси вела себя крайне деликатно, однако мне все равно стало как-то не по себе от этого разговора.

– Говорите что угодно. Я не обидчив. Не могу этого объяснить. Может быть, это и не то, о чем я мечтал… вы понимаете. – Я сделал паузу несколько лирического характера. – Зато она дает мне то, в чем я нуждаюсь.

Люси вновь стиснула мое предплечье.

– Я никогда особо не верила в то, что словесные штампы могут что-то объяснить, но все-таки ответьте: вы получаете то, что вам нужно?

Объясняющая сила словесных штампов. Временами Люси напоминала мне пса. Она употребляла выражения, от которых, когда они летели мне в лицо, загибались поля моей шляпы.

– Палка пыталась сбежать, но я ее поймал, – пробормотал Пучок сквозь зубы и выплюнул ее к моим ногам.

– Ну а вы как? Вы-то получили то, что хотели? Вы, Люси, такая яркая женщина, разве у вас нет амбиций? Разве вам достаточно того, что вы возитесь с бумажками в моей конторе?