– Спасибо, – проронил я. – Ты очень заботлив.

– Не за что. Только сохрани кирпич на случай, если этот подонок снова объявится, чтобы было чем написать ответ. Я это для тебя устрою, будь спокоен.

– Да, не стоит уж так… утруждать себя, – смущенно пробормотал я.

– Он так и сделает, – пробормотал пес. – Этот тип не лжет.

Мне можно было этого и не говорить. Мартин наконец разобрался с ключами и открыл дверь.

– Деньги за окно можешь забросить в любое время, – сказал он напоследок.

– Да хоть сейчас. – Я вытащил свернутые в рулон деньги, приготовленные для покера, примерно две тысячи «полтинниками». – Сколько нужно?

– Сотни хватит. – Глаза его вспыхнули при виде наличных.

– Прими двести, за беспокойство. Это всего лишь бумага, – сказал я.

Мартин расцвел, широко ухмыляясь:

– Темная ты лошадка, мальчик Дэви, ох и темная.

Похоже, он ничего не имел против того, что наши «конюшни» рядом.

– Ты не помнишь, о чем там было сказано, в записке? – вскользь поинтересовался я.

– Что-то насчет твоей собаки. Вот уж не думал, что у борцов за права животных есть полувоенные подразделения, – ответил Мартин, исчезая за дверью.

Я посмотрел на Пучка. Он прижал уши, будто на него только что вылили ведро воды.

– И что же они собрались с тобой сделать? – задумчиво пробормотал я.

Покер уже не доставлял особой радости. По совету пса я поднял ставку в четыре раза, но остался равнодушен к этому. Стало быть, у меня нет болезненного пристрастия к игре. Похоже, покер мне просто наскучил.

Мы с Пучком брели по Тьюдор-авеню, усыпанной опавшей листвой, отражаясь в окнах и витринах и вдыхая ароматы уходящего лета. Прогулка снимала напряжение после игры.

Пучок тоже приободрился, его увлекал за собой каждый новый запах.

– Слушай, успокойся, – сказал я, когда он окончательно достал меня этим шнырянием под ногами. – Ты можешь успокоиться?

– Нет, – ответил он.

– Почему?

– Потому что вид только зазывает, а запах подчиняет, – сказал пес, мусоля во рту какую-то обертку.

– Понятно, – сказал я и больше не дергал поводок.

Когда в темноте смутно замаячили окна моего дома, я ощутил, как страхи набросились на меня с новой силой. Вернее, один страх. Да, конечно, это был Тиббс и все, с ним связанное, но было тут что-то еще, удушливым комком застрявшее в горле, от чего никак нельзя было избавиться – ни проглотить, ни выплюнуть.

Я осторожно, затаив дыхание, повернул ключ в замке. В спальне горел свет.

На этот вечер я с головой ушел в покер, пытаясь спрятаться от проблем, забравшись под сцену, на которой разыгрывались события реальности. Однако реальность с характерным привкусом беды, похоже, опять вступала в свои права. У меня дома кто-то был.

Сами можете представить, какие чувства испытываешь, когда тебя в спальне в два часа ночи ожидают незваные гости. Меня охватила дрожь. Пес рванул поводок, обнажая клыки.

В голове мелькнула мысль: не сходить ли за Мартином? Но я тут же отбросил ее, решив, что подобное поведение не соответствует имиджу «темной лошадки».

Предположительно в гостях у меня мог оказаться и Кабан. Но что такое Кабан для такого отчаянного игрока, как я, который смело затыкает пасть Мартину Морячку, без колебаний отдавая ему две сотни за разбитые стекла? Охвативший меня мандраж был следствием даже не испуга, а повышенной возбудимости.

Я этим отличался еще в юности. Недаром, учась в школе, я ходил в театральную студию. И вот, возвращаясь однажды вечером домой, встретил на пути банду местных подростков. Я знал их наперечет.

– Это че за хренотень? – сказал один, вырвав у меня из-под мышки экземпляр шекспировских «Напрасных усилий любви», взятый в студии, чтобы повторить свою роль по дороге.

Помню, как сейчас, его наглую, ухмыляющуюся рожу и кольца в ушах. Он, оказывается, знал меня, хотя я с ним был незнаком.

– Все у тебя задница, не так ли, Баркер? – спросил он. – Это же дерьмо, а? – Он не бил меня, ему это было сейчас ни к чему. Он презирал меня, и я чувствовал, что он прав. Он видел реальность, которой не видел я: моя голова была забита дурацкими идеями, романтикой, которую этот мир уничтожает в два счета.

Вот что я ощутил, увидев свет в спальне: мне предстоит перенести еще одно вторжение реальности в мою жизнь.

В комнате что-то зашевелилось. Пучок рванул поводок:

– Р-р-разорву! Загр-р-рызу! Сожр-р-ру!

Я отцепил карабин с ошейника, но, вместо того чтобы рвануться вперед, пес тут же остановился и, оглянувшись, произнес уже совсем другим тоном:

– Ну что, пошли, что ли? Посмотрим, кто там.

Я осмотрелся в поисках подходящего оружия.

Оружие – это как раз то, чем я забыл обзавестись, пока транжирил деньги. Первое, что подвернулось под руку, оказалось торшером, стоявшим возле дивана. Я снял с него матерчатый колпак и ухватился за ножку, переворачивая тяжелым основанием вверх. Таким образом, внешне мирное приспособление для чтения в постели превращалось в грозное оружие возмездия. «Ты видишь, – как бы говорил я этим незваному гостю, – что я сделал со своим любимым торшером? Представь же себе, что я способен сделать с грабителем!»

Пес по-прежнему бормотал угрозы и проклятия: как потом выяснилось, он просто предоставлял мне, как вожаку стаи, наброситься на врага первым. Кроме того, как объяснил Пучок, правила приличия требовали, чтобы он на время скрылся под диваном.

Я решил проявить инициативу первым, не дожидаясь, пока ее проявит тот, кто спрятался в моей спальне.

– Я знаю, что вы там! – крикнул я. – И вызываю полицию!

Такое суровое предупреждение должно было продемонстрировать серьезность моих намерений. Но только тут я спохватился, что телефона под рукой нет. Дело в том, что буквально позавчера я купил беспроводной аппарат и постоянно забывал класть трубку на «базу».

За дверью раздались шаги, и вот она со стуком распахнулась.

– Это ты, Дэйв? – сонным голосом произнесла Линдси. Она была в моей футболке, волосы взъерошены. Впервые за последний год она осталась на ночь в моей «норе», как она ее называла.

Так что ее появление здесь, да еще в такое время, было, в самом деле, чем-то из ряду вон выходящим. Но что шокировало меня еще больше, так это свежая ссадина на ее щеке.

– Если ты собрался ударить меня лампой, – сказала Линдси, – то, по-моему, сначала надо выдернуть штепсель из розетки.

Пес предусмотрительно не оставлял боевой позиции под диваном.

Вот как все произошло. По пути к матери Линдси остановилась на светофоре. По иронии судьбы ее заметила одна из сослуживиц, поехавшая домой за халатом. Я прикусил губу: ведь я же собирался проводить ее. Но что-то остановило меня в последний момент. Наверное, тогда еще я не воспринимал всерьез угрозы Тиббса. Я еще не осознавал, что такой не остановится ни перед чем. Только теперь я начинал понимать, с кем связался.

Вечер был душный, и, несмотря на новый кондиционер, установленный в «Клио», Линдси по привычке ехала с опущенным стеклом. Некто в мотоциклетном шлеме, скрывающем лицо, соскочил со своего «скутера» и ударил ее по лицу, после чего снова вскочил на свою «табуретку» и умчался прежде, чем она успела разглядеть номер.

Она пыталась дозвониться мне, но во время игры я всегда отключаю мобильник, – это одно из неписаных правил покера.

– Прости, – пробормотал я. – Прости. Как же я виноват перед тобой. – Я заключил ее в объятия, чувствуя себя полным идиотом. Сколько можно довольствоваться размышлениями о жизни, когда внешний мир так бесцеремонно хлещет тебя по щекам!

– Мне страшно, Дэвид. Мне так страшно, так страшно, – твердила Линдси, дрожа в моих объятиях.

Под диваном недовольно заворочался пес.

– Так не может больше продолжаться, – простонала Линдси. – Я этого не выдержу. Они убьют меня. Посмотри на свое окно.