«Адвокат по недвижимости» – эти слова вызывали чувство горечи, точно красное вино, расплывшееся на новом ковре беспечного обывателя, который отказался от грязеотталкивающей пропитки «Скотчгард».

Тех из вас, кто не знает, что такое жизнь, разъезжающаяся по швам, позвольте заверить, что лучше этого и не знать.

Итак, преступление, совершенное несколько месяцев назад, не давало мне покоя и следовало за мной по пятам.

Газета с сообщением о смерти миссис Кэдуоллер-Бофорт была у меня отложена, и я еще раз перечитал все, что там было написано, в том числе и последний абзац, извещавший, что «у миссис Кэдуоллер-Бофорт остался сын, получивший международную известность адвокат Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одно имя которого повергает в трепет всех его оппонентов». Вот оно, возмездие! Этому парню денег и известности было мало, одно его имя должно наводить страх на оба полушария.

Проанализировав свое поведение, я пришел к выводу, что допустил несколько ошибок подряд, совершив массу опрометчивых и противоречивых поступков, на которые толкнуло меня мое преступление. Чем дальше, тем больше я увязал в этом деле.

Первое и главное по списку (оно же второе, третье и четвертое) – это предательство, которое я совершил по отношению к Пучку, замечательному компаньону и моему талисману, приносившему удачу в игре. О чем я только думал?

Майлс Кэдуоллер-Бофорт недвусмысленно намекнул, что сам будет распутывать это дело. С апломбом профессионального адвоката он дал мне понять, что возмездие близко. Адвокаты такие же позеры, как и телекомментаторы, – постоянно ведут себя с собеседником так, будто находятся перед камерой. И притом корчат из себя таких невозмутимых, хладнокровных, сдержанных, интеллигентных, мудрых и беспощадных. В каждой их фразе можно различить плохо скрываемый подтекст: «Птичка, ты у меня в когтях». У меня не было сомнений, что я уже в его списке под номером вторым, если не первым. Так что вскоре мне придется доказывать свою честность сокамерникам.

– Но ведь никто же не пострадал! – буду кричать я, а какой-нибудь здоровенный неф отзовется из душа, намазываясь вазелином:

– Позвольте усомниться!

Нужно немедленно что-то предпринять, что именно, я не мог придумать.

– Это не телефонный разговор, – сообщил я Линдси, терзаемый переживаниями, по пути на стоянку.

– Какой жуткий голос, – заметила Линдси. – С тобой все в порядке?

– Нет, – ответил я. – Больше никто из нас не в порядке. Никто.

– Сильный стресс, не так ли?

– Что ты имеешь в виду?

– В последнее время с тобой что-то происходит, Дэйв. Ты ведешь себя как не вполне нормальный человек, – сказала Линдси. – Честно говоря, если бы ты уже не сидел на таблетках, я порекомендовала бы тебе попринимать что-нибудь.

– Сейчас мне больше всего подойдет цианистый калий, если он у тебя есть! – прошипел я несколько более ядовито, чем сам того желал.

– Ладно, я поняла, – отозвалась она. – Давай встретимся. Где?

– Уотерфорд Вудз, – сказал я. – На стоянке. Я уже свыкся с мыслью, что за мной могут следить, и хотел быть уверенным, что нахожусь вне зоны действия любых подслушивающих устройств.

Линдси фыркнула.

– Надеюсь, ты не собираешься меня убить, приглашая в такие места, Дэйв?

– Положение серьезное, – сказал я.

По телевизору люди произносят эту фразу мужественным, твердым голосом. У меня же она вышла как у подростка, который заклинает старшую сестру впустить его в туалет, где она красится «перед стартом».

Линдси опоздала, и я проторчал на стоянке добрых полчаса, ожидая появления ее новенькой машины, с которой она так сдружилась в последнее время. Непонятно почему, сам себе не отдавая отчета, я прятался: я устроился на сиденье так, чтобы меня не было видно.

По-прежнему у меня не было никакого плана действий, и я надеялся на то, что Линдси что-нибудь да придумает. В одном я был уверен: деньги нам придется вернуть. Наследника обставили на миллионы, и один из этих миллионов был на нашей с Линдси совести. Он мог обчистить нас до нитки. И имел на это право.

«Дискавери» вплыл на стоянку медленно и бесшумно, точно дирижабль.

Линдси остановилась напротив моей машины, опустила стекло и высунулась из окна:

– Ну, что еще?

– Может, выйдешь?

– У меня куча дел, – сказала она. – Я занята.

– Вот и нет, – ответил я. – Не настолько ты занята, чтобы не выслушать это известие. – Я вышел из машины и приблизился к ней. – Пойдем прогуляемся.

– Не могу, на мне новые туфли.

– Не пудри мозги, у тебя есть резиновые сапоги в багажнике.

С выразительным вздохом она сказала:

– Ну, хорошо, хорошо. Надеюсь, что эта прогулка оправдает себя.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул я. – Она будет стоить пары резиновых сапог.

Мы направились в лес, под сень поредевшей листвы. Я вспомнил, как бегал здесь когда-то Пучок, мелькая пегими пятнами и порой сливаясь с растительностью, – его природный окрас служил превосходной маскировкой.

– Ну и зачем мы сюда притащились? – спросила Линдси.

С чего это ей взбрело в голову, что я собираюсь ее прикончить, ведь совершенно очевидно, что такой человек, как я, просто не способен на подобный поступок. Хотя, как знать, может быть, то, что я готов был ей сейчас поведать, сразит ее наповал, убьет если не в физическом, то в моральном смысле. Тогда мне останется только закопать ее в каком-нибудь укромном местечке, прикрыв листвой и ветками, чтобы избежать дальнейших объяснений.

Ведь лес – это самое подходящее место, не правда ли, чтобы прятать концы? Зарывать косточки про запас, как делают это собаки.

Нет, не те у меня мысли, все что-то о смерти. Вот Линдси беспечна, вся в работе, все с нее как с гуся вода.

Мы остановились у пруда, в котором любил купаться Пучок. Помню, в первый раз его туда было не затолкнуть. Он боялся воды, тревожно рыскал по берегу, обнюхивая кромку пруда, как будто перед ним был загадочный космический объект, приземлившийся посреди леса, который нужно сперва как следует исследовать, прежде чем вступать с ним в контакт.

Пруд затянуло ряской, поэтому издалека он напоминал мягкий зеленый ковер. Несмотря на превосходный нюх, собаки крайне наивные создания. Пучок растерянно трогал ряску лапой, недоумевая, отчего это трава не держит его веса и проваливается. Наконец, решившись однажды прыгнуть на нее, он с воплем провалился в воду и стал орать оттуда:

– Я пропал!

Затем последовало оживленное барахтанье, какое мог производить неисправный лодочный мотор или пара неумелых гребцов, и через минуту Пучок освоился и прямо из воды объявил себя лучшим в мире пловцом и ныряльщиком. После этого его уже за уши нельзя было оттащить от пруда.

– Зачем мы забрались так далеко? – подала голос Линдси, прежде молчаливо и несколько обиженно ковылявшая за мной, – видимо, перспектива «месить сапогами болото» не радовала ее. Конечно, она предпочла бы остаться в машине с печкой и прочими удобствами цивилизации. Но разве резиновые сапоги не признак цивилизации? Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Затем, что я не хочу, чтобы наш разговор записали на пленку.

– У тебя что, паранойя?

– Да, – твердо ответил я. После всего случившегося паранойя была вполне естественным явлением. – А почему бы и нет?

Линдси осторожно взяла меня под руку.

– Дэйв, пожалуйста, объясни, что с тобой происходит?

Я вздохнул. В лесу было прохладно и пусто, как будто мы остались одни посреди обезлюдевшего мира. Я впервые обратил внимание, что осень на исходе, – лысеющие деревья разбросали по небу ветви, точно в шаманской пляске.

– Они знают.

– Кто?

– У миссис Кэдуоллер-Бофорт есть сын. Он собирается разобраться в этой сделке. Так что влипли мы серьезно. Чертов адвокат. Этот парень не промах!

Линдси кивнула и вздохнула, изо рта у нее вырвалось облачко пара. С дерева на меня уставилась белка. Что бы она ни собиралась сказать мне, это не могло быть хуже того, что я сам себе говорил.