Я повернул машину под железнодорожный мост. Дорожный знак указывал на трассу Суссекс Херитейдж, идущую вдоль заброшенной железнодорожной ветки Брайтон – Лондон.

Руки у меня тряслись. Пес положил голову мне на плечо.

– Вы поняли намек, – подал он голос.

Я не отвечал, безмолвно созерцая деревья, сливающиеся осенними кронами в цветную полосу.

– А я знаю, что вы поняли намек, – снова произнес Пучок, на этот раз более настойчиво, и лизнул меня в ухо.

Но я не отрывал взгляда от колышущейся на ветру листвы. Даррена Кабана ничему не научила смерть отца, не оставив ни одного следа в его памяти, он так и продолжал говорить по телефону на ходу, нимало не заботясь, на кого наедет – тележкой на покупателя в универсаме или машиной на велосипедиста на трассе. И теперь я становился таким же, деловым и беспечным.

– Вот куда я погружу свой носок, – воодушевленно продолжал пес, мотнув головой в сторону дороги. – Если ты не поспешишь, товарищ, то, говоря начистоту, мне нужно погрузить не только носок.

Было совершенно очевидно, что я оказался вовсе не таким человеком, каким всю жизнь себя считал.

– Вот люд крестьянский у ворот, и стража уже не в силах их сдержать! – вещал пес мне в самое ухо. – Сейчас они сметут тебя, Rich Tea.

– Что? – Я слышал его слова, но никак не мог оторваться от своих мыслей, чтобы вникнуть, что значит вся эта белиберда.

– Сейчас малолетние преступники вырвутся на волю.

– Ах, вон оно что!

Тонкий намек на чрезвычайные обстоятельства – Пучка прижало, пучило Пучка. Несмотря на эти изысканные шутки и намеки, ему не удавалось попасть в унисон с моим настроением, хотя обычно это у него легко получалось. Видимо, он не мог совладать с чувствами после «удачно обстряпанной сделки».

Я открыл заднюю дверь, и пес выскочил из машины с радостным воем. Собаки часто сопровождают подобными междометиями свои передвижения, точно дети, изображающие, что они едут на гоночной машине, вертя воображаемый руль и производя всякие шумы, малопонятные окружающим.

Я всегда держу в багажнике походный костюм на случай, если мне захочется скататься с псом в лес во время обеденного перерыва или после работы. Так что я влез в плисовые штаны, надел прорезиненную куртку и обул ботинки на толстой подошве. А что? Если вы не можете носить такие вещи, отправляясь с собакой в лес, то где тогда их носить?

Пес уже рыскал носом в траве, поспешно перечисляя: «Листик, палка, листик, палка, листик, палка…» – словно завзятый детектив, ищущий следы преступления. Не было и признака «прорыва малолетних преступников», которого он опасался, лишь пара жалких попыток задрать ногу.

Может, я теперь и пса заразил своей лживостью, став на скользкий путь обмана. Вон ведь как неискренне мотал он хвостом в гостях, отвлекая внимание миссис Кей-Би, а теперь прикинулся, будто ему приспичило «на улицу» только для того, чтобы прогуляться.

Во всяком случае, он угадал ход моих мыслей и вынуждал меня сделать то, чего мне самому хотелось, – пройтись и подышать воздухом.

Мы прошли вдоль железнодорожного полотна, так и не встретив ни души. Что же все-таки заставило меня поступить так непорядочно? На меня давили? Или пес прав, и люди ищут причинно-следственную связь там, где ее нет?

Однажды Пучок рассказал мне о своих впечатлениях после поездки в лес.

Человек описал бы подобную поездку примерно так: «Мы отправились на машине в лес. Я надел сапоги-веллингтоны, и мы углубились в рощу. Там заметили несколько белок на деревьях, но по пути нам попалось еще несколько других собак, и затем мы вернулись к машине, после чего я снял веллингтоны, надел туфли, и мы поехали домой».

Вот что сказал по этому поводу пес: «Двери нашего жилища, наконец открылись, и мы оказались в машине. Странно, появились деревья. Чудно. Я говорю чудно, потому что, когда мы в прошлый раз садились в машину, появился пляж, а потом появился наш дом, когда пляж исчез, а в этот раз – деревья. И у Него стали другие ноги! Вот чудо-то! Маленькие, старые и пахучие, они стали большими, новыми и пахнущими нефтью и пометом (не спрашивайте). Мы направились в лес (у собак сложилось твердое мнение, что их не просто выводят на прогулку, но они идут куда-то с определенной целью). Его ноги вспугнули несколько белок и взрывали сухую землю. Очаровательно! Потом вернулись к машине. Я пытался предупредить его, чтобы он не залезал внутрь, но он не послушал, и я вынужден был за ним последовать. Сбылись мои опасения: лес пропал, и мы снова оказались дома. Это ли не чудо – появился обед!»

Возможно, пес был прав, и все, что случается на свете, просто случается без всяких причин.

– Все прекрасно! – воскликнул пес, носясь как сумасшедший по кустам по обе стороны дороги.

– Как это, Пучок?

– Миссис Кэд-Боф кажется счастливой, вы еще счастливее, я счастлив, птицы на деревьях счастливы. Линдси несчастна. Это ли не жизнь!

Как же он не почуял тот запах вины, которым я сейчас пропитан насквозь.

– Я же тебе сказал – не трогай Линдси.

– Прошу прощения, – отозвался пес. – Смотри, сорока!

Черно-белая птица скользнула над тропой, предвещая роковую неудачу.

Я где-то читал, что для того, чтобы отпугнуть невезение, нужно плюнуть и с поклоном сказать: «Привет, миссис Сорока!»

Так я и поступил, но, похоже, это не произвело на птицу впечатления.

– А ну, пошла! – Пучок, мягко галопируя, понесся за ней.

Птица скрылась в ветвях.

– Bay! Как я люблю, когда она так делает! – порадовался Пучок.

Задрав голову, я попытался отыскать в вышине сороку. Неужели она принесла на хвосте несчастье? Не уверен, но мне показалось, что она нагло усмехается, глядя на меня из ветвей.

Мы договорились встретиться с Линдси вечером на ее квартире. Пес гостил у нее – сидел в клетке-переноске, в так называемом «собачьем доме», хотя домом его ни одна собака, даже самая сумасшедшая, считать не станет, так что я отвез его к Люси, которая устраивала нечто вроде вечеринки в обеденное время.

Квартиру Люси снимала в старом квартале возле железнодорожной станции Ворсинг. Она немало потрудилась, чтобы сделать это место своим: выкинула старую мебель, развесила по стенам самолично сделанные черно-белые снимки панорамы побережья, а над камином, вставив в раму, поместила фотографию Пучка в полете, выхватывающего мяч из моей руки по команде «прыгай!». Помню тот дико ветреный день, волосы у меня развевались, спутавшись в нечесаную гриву, точно у друида, которого изгнали из священной рощи, чтобы он привел себя в порядок, прежде чем предстать пред светлы очи языческих богов.

– Большой воздух! – восхищался Пучок. Эти слова он произнес после ухода – прискорбный результат того, что я позволил ему поздно вечером смотреть мотокросс по телевизору, по пятому каналу.

– Великолепный снимок, – заметил я Люси.

– Легко снимать звезд, – ответила она, почесывая Пучку лоб.

– Проклятье! – прохрипел пес. – Что еще за снимки?

Я попытался объяснить ему, но бросил эту затею, не окончив спора о том, возможно ли, чтобы он находился в маленькой коробочке, когда он точно знает, что стоит передо мной.

Я был наспех представлен паре, носившей имена Дейв и Петра. Джим, естественно, тоже был тут как тут. Люди за столом, освещенные приятельскими чувствами и сиянием свечей. Вот он, мир, частью которого мне следовало бы быть, подумал я.

Люси проводила меня до дверей.

– Он может оставаться у нас хоть до послезавтра, если хотите.

Это «у нас» сорвалось с ее губ, как шар, брошенный на боулинговую дорожку. Я просто не имел права желать, чтобы она оставалась одна, не встречалась с другими мужчинами, ведь у меня самого не было по отношению к ней серьезных намерений.

– Я вам позвоню, – пробормотал я.

– Идет, – откликнулась Люси. – Да и сами заходите как-нибудь на обед.

– Было бы неплохо. Возможно, вы пригласили бы и своих друзей.