Я бросал палку, которую пес как-то затащил в машину и оставил на заднем сиденье. Пес гнался за ней, ловил, грыз и затем отдавал мне.

Неторопливо обходя остров, я приметил полицейскую машину, возле которой стоял коп и подавал мне знаки. Я понятия не имел, что ему от меня надо. Интересно, подумалось мне в этот момент, а ведь глухонемые люди могут прочесть в наших случайных жестах какое-нибудь оскорбление. Когда кто-то размахивает руками, знает ли он, какие слова «употребляет» при этом на языке глухонемых? И возможно, с точки зрения глухонемого, его уже можно штрафовать за нарушение общественного порядка. А может, таким образом рождается поэзия глухонемых.

Вдруг этот полицейский сейчас сигналит: «Подобно тому, как волны лижут гальку на берегу, так наши минуты мчатся неуловимо к своему концу».

Тут я засомневался: это больше похоже на полицейских севера Англии.

Пес вернулся с палкой, и я забросил ее снова, когда патрульная машина, сверкая мигалкой, устремилась на островок.

– Что вы здесь делаете? – спросил полисмен, направляясь ко мне покровительственной походкой. «Ну, ты, маппет, ты меня беспокоишь», – было написано у него на лице.

– Натаскиваю собаку.

Он кивнул, словно бы другого ответа и не ожидал. Пес вернулся с палкой.

– Он не выскочит на дорогу?

– Нет, что вы, он дрессированный.

Полисмен кивнул снова. Вставшая на дороге патрульная машина создавала сейчас больше помех движению, чем мы с Пучком.

– Вы не можете этим здесь заниматься, но… – Тут мы встретились глазами. – Знаете, – сказал он, – я пришел в полицию, чтобы ловить преступников. – Он убрал свой планшет со штрафными квитанциями. – И у меня есть другие дела, так что постарайтесь не задерживаться здесь.

С этими словами он удалился к своей машине, сел в нее и уехал.

Достав таблетки из кармана, я уставился на этикетку. Определенно, заключил я, это была галлюцинация. Та самая, из визуального ряда, что борется со слуховыми.

Пес грыз палку.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я.

– Что?

– Каждый раз, возвращаясь с палкой, ты ее грызешь.

– Я наказываю ее за то, что сбежала из твоей руки, – сказал он.

Я рассмеялся.

– Но она не сбегает, это же я бросаю ее.

Пес посмотрел на меня, взгляд его вдруг похолодел.

– Ты думаешь, мир вращается вокруг тебя, не так ли?

– Ты вращаешься, – ответил я, – во всяком случае, на этом островке.

И тогда я понял, что он все знает. Угадал на своем интуитивно-собачьем уровне, что его ждет, прочел, что я собираюсь ему сказать.

– Да, у меня есть приятные новости, – начал я.

Пучок подозрительно прищурился.

– Что-то мне сдается, что это не приятные новости. – Тут его охватила дрожь. – Это не просто плохие новости, это новости – хуже некуда, новости-хреновости. Ты что, решил меня бросить? Прямо здесь на острове, на произвол судьбы!

– Нет, – перебил я его. – Никто тебя не бросает.

– Бросает, – надрывался пес. – Я уже опытный, что, меня не бросали, что ли? Именно так и случилось в прошлый раз. К этому все и шло. Ты собрался уходить. Ты собираешься сделать что-то ужасное, что-нибудь вроде того, чтобы оставить меня у Люси.

Я стоял как громом пораженный. Пес всегда радовался любой возможности побыть у Люси, поваляться кверху брюхом, пока тебя пичкают вяленым мясом, точно римского императора гроздьями винограда.

– Но я всегда считал, что Люси тебе нравится. Люси – это же стейк, курятина, сосиски, – принялся перечислять я. Я ничего не придумывал, просто напоминал ему, что он говорил мне всегда по дороге в гости.

– Она мне нравится, но она же – не ты, – заклинал он, тычась головой мне в колено. – Я хочу остаться с тобой. Ты мне нравишься больше, чем стейк и курятина. – При этих словах он невольно облизнулся, поскольку одно упоминание о мясе вызывало у него обильное слюноотделение.

Я присел перед ним на корточки, почесал ему горло так, как он любил, – проверенным и одобренным им способом.

– И я хочу, чтобы ты оставался со мной, – сказал я, – но не могу. Это…

Я не мог произнести этого, но пес мог.

– Это Линдси, не правда ли? Она не хочет, чтобы я жил с вами.

Разве можно обманывать собаку. Можно, конечно, но не имеет смысла.

– Да, это Линдси. – Я собирался сказать, что виноваты во всем были не я и не Линдси, а правила проживания, принятые в Чартерстауне, но мы прекрасно знали оба, в чем тут дело. Что это неправда. Именно Линдси, ее амбиции, ее педантизм, бережливость, ее отвращение к собакам где-то на генетическом уровне привели к этому плачевному результату.

Пес понурил голову.

– Ты любишь ее больше, чем меня?

У меня не было слов. Да и как ответить на такой вопрос?

– Нет. Это не так.

– Тогда почему ты уходишь к ней? Разве мы не были счастливы вместе? Разве не могли оставаться в твоей квартире, вместо того чтобы ты переходил в ее стаю?

– Я… – Я хотел сказать, что должен выбирать между ними, но слова застряли у меня в горле.

– Это не Линдси! – вдруг в ужасе воскликнул пес, потрясенный до глубины души.

– Тогда кто же?

– Ты, – бессильно вырвалось у него. – Это ты сам отказываешься от меня. О, нет! Нет! Это сон, просто страшный сон, я не верю в то, что происходит!

– Пучок, дорогой, – сказал я, гладя его. Даже в своей отверженности он потянулся к ласке. – Это ничего не значит: мы будем видеться часто, Люси будет приводить тебя на работу, мы будем вместе гулять и…

Пес покачал головой. Возможно, я переборщил с таблетками, и на самом деле они действовали сильней, чем мне казалось. А может быть, это вообще были таблетки с одними побочными эффектами, без всякого лечебного воздействия, врачи выписывали, а фармацевты продавали их особо назойливым пациентам.

– Я – твой пес, и ничей больше, – сказал Пучок.

– Но тебе же нравится Люси.

– Люси мне нравится, – твердо отвечал пес, – но я не собственность, которую можно передавать когда и кому угодно. У меня есть своя честь и свое достоинство. И самоуважение тоже есть. Единственное, что вы можете отнять у меня, – это веру в людей. Я удаляюсь. Хочу сказать «приветникам» – «прощай».

– Не притворяйся, – сказал я.

– Я не притворяюсь, – ответил пес. – Лишь делаю то, что считаю необходимым и единственно верным. И откуда мне знать, что скажет через несколько месяцев или даже через год Люси, у которой я буду жить? Как можно доверять людям? Разве можно на них полагаться?

– Но Люси-то тут ни при чем. Она тебя не бросала. Она тебя никогда не оставит. И ты знаешь это сам.

Пес поднял на меня взгляд, полный невыразимой муки и отчаяния.

– Это ты так считаешь, – тихо сказал он. – А я сейчас хотел бы быть холодной лисой в кустах.

Затем он закрыл пасть и больше не сказал ни слова. Видимо, таблетки подействовали.

Люси устроила Пучку торжественный прием. Собрались все ее друзья, включая Джима, который ручкался с ней и развязно подталкивал локтем, что, как бросалось в глаза, не оставалось без ответа с ее стороны. Был даже выпечен особый торт, поверхность которого украшали собачий профиль и кремовая надпись: «Пучок». Но для самого виновника торжества, помимо этого, были приготовлены особые яства.

Я покинул эту вечеринку, не задерживаясь, сославшись на то, что меня ждет Линдси. На самом деле я поехал к Змееглазу, где спустил в игре пар у «Клио» наличными.

Гостеприимство Люси было оценено Пучком по достоинству уже на следующий день, когда она оставила его одного в квартире, отлучившись за пинтой молока.

По возвращении хозяйка обнаружила, что квартира полностью разгромлена. Ее имуществу был нанесен ущерб, который позже страховая фирма оценила в 3000 фунтов. Естественно, я отговорил ее писать заявление, заплатив за все из своего кармана.

Ваза с цветами разбилась о телевизор, диван был выпотрошен, и набивка разбросана по ковру, вернее, по тому, что от него осталось, цветочные горшки опрокинуты, половые дорожки разорваны, шторы превращены в хлам, в тряпки.