Линдси заглянула мне в глаза, впервые за многие годы я увидел у нее такое выражение лица.

– Значит, все кончено? – прошептала она. – И все, что мы делали, напрасно? Мы все потеряем?

– Почему же все? У меня останешься ты, а у тебя я. Мы же по-прежнему принадлежим друг другу, – сказал я, обнимая ее.

Ее хрупкое тело трепетало – может быть, от испуга, а может, из-за осенней сырости. Но мне казалось, что в этот момент между нами прошла вибрация, вселившая в меня новые силы. Что бы ни случилось, у меня есть существо, которое я буду защищать. Пусть не для себя – для нее я пройду все предстоящие мне испытания.

И тут же я понял, что нужно сделать.

Подпись Линдси нигде не фигурировала, значит, она не была в этом замешана. Она никого не обманывала, и к ней не подкопаешься. Оставалось только перевести дом и банковские счета на ее имя, и все! Ну, дадут мне года три общего режима, с выходными, и играть в карты я смогу разве что на сигареты, но все это создаст основания для начала новой жизни. Агентство также можно переоформить на нее, сменив заодно название: пусть мне запретят практику, зато я успею что-то сохранить.

Линдси, конечно, стала сопротивляться и отговаривать меня, но я смог убедить ее в логичности такого решения: перед нами был единственно верный выход, полностью построенный на расчете и здравом смысле.

– Похоже, все получается неплохо, – сказала она, когда мы под ручку выходили из офиса Джорджа, моего адвоката. Джордж оказывал мне юридические услуги по работе, и он обещал устроить полный трансфер счетов и недвижимости в течение суток. Казалось, Линдси черпала силы в моей уверенности. Она держалась молодцом.

– Мы здорово все устроили, – заметила она, когда мы перекачали наличные со счетов Баркера на фамилию Свифт. – Но вообще-то, мы могли бы с ним объясниться. Все равно наследник ни шиша бы не получил – она все отправила бы на собачьи приюты. И потом, кто мешал ей упомянуть его в завещании? Это уже их личные семейные проблемы. А если он окажется чересчур въедлив, это уже забота Майкла Кота.

Такова Линдси. По прошествии некоторого весьма непродолжительного времени она способна оправиться от шока и снова, как ни в чем не бывало думать о будущем.

– А ты сам знаешь, как Майкл решает дела, – подчеркнула она.

– Уж лучше я сяду, чем кого-то из-за меня убьют, – сказал я, оформляя требование на трансфер.

Линдси хмыкнула:

– Ну что ты, до этого не дойдет, – произнесла она, подглядывая из-за моего плеча, как я заполняю бланк, и тихо поцеловала меня в щеку.

– Я от тебя без ума, – сказала она, прижимаясь щекой к моему плечу.

– А я – от тебя.

Церковь Святого Николая в Фешем Даун была отстроена норманнами, а строили они намного основательнее, чем Тиббс свои дома для ВИП-персон.

Достаточно увидеть английскую церковь на фоне зимнего пейзажа, чтобы практически окончательно поверить в Бога. Убедиться в его существовании если не на земле, то уж, безусловно, на небесах. И дело не в том, что разноцветные витражи, будто повисшие в вечернем тумане, наводят на мысли о вечном: мысль о пребывании в этом мире вечного, постоянного и непреходящего явственно ощутима в самих контрфорсах и арках, башнях и шпилях, как будто пронзающих небо. Так было вчера, так будет сегодня и точно так же будет завтра – этот замерший во времени незыблемый островок посреди стремнины жизни так и будет стоять, что бы ни случилось.

Конечно, за исключением больших церковных праздников, свадеб и похорон, в церквах увидишь лишь парочку престарелых леди с пекинесами, но и это воодушевляет.

Похоже, религия нашла свое незыблемое и спокойное место в нашем мире, благоразумно укрывшись на обочине жизни, практически никак не заявляя о себе. Англиканская церковь знает свое место и осведомлена, что ныне оно находится на периферии. Возьмите архиепископа Кентерберийского – даже он редко когда упоминает о религии.

Надлежащее место ей отведено, конечно же, в Америке. Америка – вот место для религий. Место, куда мы долгие века сплавляли своих религиозных сумасбродов, где им удалось расцвести на плодородной почве. Конечно, не в последнюю очередь благодаря Независимости: «Вы получаете неограниченные ресурсы земли, огромные запасы полезных ископаемых и бесконечное количество работы, вы получаете судьбу современного века, но согласны ли вы взять с собой религиозных сумасбродов? Согласны? Заметано! Ставьте парус, боцман, пока они не передумали».

Так что церковь не смущает умы, и народ оставил ее в покое, предпочитая искать чудеса на стороне, по большей части в бытовой электронике. Время от времени возникает какой-нибудь приходский священник, который требует особо ревностного отношения к Богу, но прихожане тут же задаются вопросом: «Если мы должны здесь страдать, в чем тогда смысл Мейфлауэра?»[4] И тогда добрый пастор вынужден прикусить язык и сконцентрироваться на осуждении толпы, набивающейся в храм по праздникам.

Англиканская церковь не падала под грузом собственных амбиций, никогда не пыталась прыгнуть выше головы, творить всякие чудеса, которые на поверку оказываются мошенничеством, и она не пойдет на предательство своих принципов, даже если ее попросит об этом целая куча изворотливых покеристов и их подружек.

К моему удивлению, на службе, посвященной памяти миссис Кэдуоллер-Бофорт, людей оказалось гораздо больше, чем можно было ожидать. У меня сложилось впечатление, что у старушки было не так уж много друзей, но у церкви их собралось с три десятка, включая еще шесть собак.

Зато я вовсе не был удивлен, когда заметил среди собравшихся двух пожилых леди, с которыми я встречался в Чартерстауне в день завершения сделки и переезда миссис Кэд-Боф. Я сразу узнал этих особ, несмотря на то, что они были все в черном.

Один их вид поверг меня в уныние. Я и без того не представлял, как может произойти и чем закончиться наша встреча с Майлсом Кэдуоллер-Бофортом.

Церковь располагалась напротив паба, точнее, по соседству с церковью располагался паб, появившийся здесь значительно позднее, чем было воздвигнуто храмовое строение. И это оказалось великим благом, потому что мне просто необходимо было подкрепиться стаканчиком виски перед службой.

Из паба я вышел в самую последнюю минуту, в десять двадцать восемь, – две минуты мне надо было, чтобы дойти до церкви. Я договорился встретиться с Майлсом после службы и не хотел сталкиваться ни минутой раньше.

Но как только я перешел узкую дорогу, пролегавшую между баром и храмом, и направился к ступеням крыльца, то сразу заметил его – он встречал пришедших на службу у дверей церкви.

Я сразу понял, что это он. Фамильное сходство было разительным: будто передо мной предстала его мать, только сбросившая тридцать фунтов, подзагоревшая и облаченная в черный траурный костюм.

Покер учит хранить хладнокровие в любых обстоятельствах. Однако покер весьма далек от реальной жизни. Это прокуренная берлога, плывущая сквозь реальность, точно машина времени. Это зона, где игрок не замечает ничего из того, что творится за ее пределами. И лишь выбравшись наружу, замечает, что потерял машину, квартиру, жену. Азартные игроки вроде меня не приспособлены к жизни в реальном мире. Это и объединяет нас за столом.

Куда комфортнее, когда сидишь за столом с друзьями, а не с соперниками, то есть когда ты общаешься с людьми, а не с набором карт, который один только и важен для тебя во всем окружающем мире.

Но повсюду, от Сиднея до Скарборо, за покерными столами встречаются иные люди: чопорные, завистливые, чужие друг другу. Это как на войне – если не застрелишь ты, то застрелят тебя. Поэтому меня так трясло. Я пытался представить себе, что у меня на руках три короля, даже в самых смелых фантазиях не доходя до четверки тузов, пытался блефовать против человека, у которого была всего пара. И все же дрожь в руках не унималась.