Пока мы торчали в очереди за супом, пес вернулся к недавнему разговору:

– Так все-таки, почему ты не можешь просто помахать картами перед носом Тиббса, чтобы он отдал деньги? Ты же всегда так делал, и у нас все прекрасно получалось.

– Надо сначала самим раздобыть где-то денег, чтобы раскрутить его на игру.

– Но почему бы тогда не попросить их у Майлса Кэд-Боф, – подал мысль пес. – Его матушка была добра к тебе.

– Вот именно, – вздохнул я, – поэтому он никогда и не даст мне денег.

– Он не даст, если ты не попросишь, – настаивал Пучок. – Стоит попытаться. Нюхом чую – это твоя единственная надежда.

– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.

– Почему?

– Потому что… – Я не смог найти слов.

Возможно, это и был тот самый выход, который я искал. Чем затевать громкий процесс, который может растянуться на годы (ведь Кот просто так не сдастся), можно сберечь время и силы, достойные лучшего применения. Стоит Майлсу довериться мне, и я смогу вернуть ему хотя бы свой нечестно заработанный миллион.

– Все, что от тебя требуется, – сказал пес, – это объяснить ему, что мы не проигрываем.

Он был прав.

– Куриный суп с овощами или похлебка из бычьих хвостов? – спросила женщина на раздаче.

– Отставить, – сказал я. – Сегодня я обедаю в «Хотел Хотел».

– Майлс Кэдуоллер-Бофорт, сэр, сейчас позвоню ему, – сказала портье в отеле.

Должен сказать, что в Брайтоне надо произвести потрясающее впечатление, чтобы на тебя обратили внимание, главным образом потому, что большинство местных постояльцев только тем и занимаются, что производят потрясающее впечатление.

Портье любезно улыбалась мне, набирая номер.

– Разрешите вашу курточку, сэр? – спросил гардеробщик.

– Благодарю вас, я сниму ее, когда станет теплее, – поежился я.

– Как пожелаете. – Он коротко поклонился и исчез за стойкой.

– Как ваше имя? – спросила портье, и я назвал себя.

– Он спрашивает, по какому вопросу?

– По поводу возвращения двадцати пяти миллионов фунтов, – ответил я.

Портье доложила эту информацию по телефону.

– Сейчас он спустится, – сказала она и указала в сторону бара, куда я и двинулся, решив затем все-таки снять пуховик.

– Наверное, Дэмиен Хирст, – говорила портье. – Только очень богатые люди позволяют себе одеваться так небрежно. Простите, сэр.

Я оставил куртку в гардеробе и вернулся в бар, решив заказать каппучино.

Несмотря на вполне приличный внешний вид: брюки от костюма, рубашку и галстук, я все же чувствовал, что выделяюсь из толпы. Во-первых, оттого, что рубашка была пропитана различными выделениями, начиная от пота и кончая «автографами» щенка.

Во-вторых, «Хотел Хотел» вообще не мое место. Нет, он вполне уютен и привлекателен на вид, но не для меня. Лоснящиеся, будто от самодовольства, ореховые панели, роскошные кожаные диваны, соблазнительная, манящая полутьма бара и перекипевший, пенящийся каппучино – во всем этом просвечивает желание поспеть за лондонской модой, так девочка-акселератка, потратившаяся на макияж, качает права, чтобы ее пустили вместе со старшей сестрой на фильм под грифом «только для взрослых».

В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.

В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.

– Боже ж ты мой, – пробормотал пес, – вы только поглядите.

– Ты же не различаешь цвета, – напомнил я.

– Всему есть разумные пределы, – ответил Пучок.

Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой – своим внешним видом.

– Неурядицы с багажом, – сказал он вместо приветствия. – Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?

– Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.

– Каким образом?

– Выиграть в покер.

– Прощайте, – развернулся к выходу Майлс.

– Нет, вы не поняли! – воскликнул я. – Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.

Он покачал головой.

– Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?

– Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, – сообщил пес.

– Что? – спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.

– То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.

– Но я же говорил, – вырвалось у меня, – что это не я…

– До свидания, – сухо обронил он.

– Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, – сказал, принюхавшись, Пучок.

– Вчера вы обедали страсбургским пирогом, – сказал я ему в спину.

Майлс остановился.

– И что с того, вы теперь борец за права животных?

– Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.

Я повторил слова Пучка.

– Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?

– Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, – добавил пес.

Я почти в точности повторил сказанное Пучком.

– Вы что, шпионите за мной?

– Ни в коем случае, – ответил я. – Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.

– Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, – в подтверждение моих слов сказал Пучок.

– Например, в данный момент вы думаете, что я не в себе, – сказал я. – Я прав?

Майлс неторопливо кивнул.

– Чтобы догадаться об этом, вовсе не обязательно иметь психованную собаку.

– Он не психованный, – сказал я, – просто чрезвычайно чувствительный.

– Слюна пошла, – доложил Пучок, – вряд ли он завтракал. Да и в животе только что заурчало.

– Вы голодны, пес только что сообщил мне это.

– Сейчас половина девятого, и я еще не завтракал, так что вы попали пальцем в небо, – усмехнулся Майлс. – Поэтому я должен поторопиться, если позволите.

– Дыхание у него несвежее, – заметил Пучок. – Что-то с желудком.

– В таком случае вам следовало бы отказаться от грейпфрутового сока, – предупредил я.

Майлс покосился на меня, точно банковский кассир на пятидесятифунтовую банкноту, на которой, если держать ее под определенным углом, у королевы появляются усы.

– У вас язва.

– Откуда вы знаете? – подозрительно прищурился Майлс.

– Собака определила по вашему дыханию.

– Чушь собачья, – заключил адвокат-международник, проворчав что-то насчет «сырых креветок». Явно ему пришлось немало пожить в Австралии. – И какие же еще запахи уловил ваш высокоумный пес?

– На нем вчерашнее исподнее, – сказал Пучок.

Я передал эту информацию, смягчив выражения, насколько это было возможно. Майлс посмотрел на собаку.

– Вообще-то, я торопился. Вы меня разбудили, – сказал он. – Я как раз собирался переодеться.

Мистер Кэд-Боф присел на диван, не сводя с меня взгляда.

– Ну и вид у вас, – мстительно заметил он. Потом повернулся к собаке. – Впрочем, это не так важно. Когда холодно, не потеешь.

– От моего носа и в мороз не укроешься, – сказал Пучок. – Впрочем, меня запах пота не беспокоит, я же собака.

– Я понимаю, что выгляжу со стороны, как бы это сказать… не очень, – сказал я. – Для меня наступили трудные времена после кончины вашей матери. Если позволите объяснить, я уверен, что смогу переубедить вас и вы примете нашу точку зрения.