Но почему, может возникнуть вопрос, сельскохозяйственная продукция не может выступать источником национального богатства? Ответ очень прост: предметы потребления не повышают свою стоимость пропорционально вложенному труду. Например, если из килограмма яблок ценой в 19 руб. насушить компот, то его можно, при хорошем рынке сбыта, продать по 40 руб. кг. Выгода налицо, если не подумать. Из нашего исходного килограмма мы можем насушить только 0,2 кг, а это будет стоить 8 руб. при «хорошем рынке» (малый завоз – повышенный спрос). Наши трудовые затраты, плюс электроэнергия сушилки – и эти 8 руб.?! Выходит, что труд только уменьшил стоимость исходного продукта. Страны сельскохозяйственные своей продукцией торгуют себе в убыток; государства с высокоразвитой экономикой свое сельскохозяйственное производство дотируют (доплачивают производителю разницу между себестоимостью и рыночной стоимостью продукции). В противном случае цены на продукты подскачут «до неба», потребитель будет стремиться перейти к натуральному хозяйству, т.е. к самообеспечению (что и происходит на общеизвестных «шести сотках», когда их владелец трудозатраты не меряет, считает, что все у него «получено даром»). Следовательно, богатство народа сегодня меряется не просто природой, но природой, насыщенной сырьевой базой. В этом вопросе России повезло: у нас есть все или почти все; дело осталось за «небольшим» – научиться высокотехнологично работать, превращая труд в стоимость.

Как можно понять, естественно-географическая среда далеко не одинакова в разных поясах земного шара. Из школьного курса географии студенты помнят, что на земном шаре принято выделять зоны жаркого климата, умеренный пояс, полярные зоны. Сегодня человечество практически расселено по всему земному шару, но когда-то было так, что население скучивалось в зонах жаркого пояса, по своим природно-климатическим признакам наиболее благоприятного для выживания в период низкого развития производства, большой зависимости от внешней природы. Но получилось так, что благодатная природа, обилие флоры и фауны оказались той «ловушкой», куда «попались» народы: относительная легкость существования не стимулировала борьбу за выживание: угрозу жизни представляли лишь бегающие и плавающие «соседи», т.е. разного вида зверье. Условия общежития, первичный коллектив был в состоянии от одних видов зверья отбиться, от других – защититься, от третьих научились держаться подальше. В целом общество выживало, затрачивая минимум усилий для получения исходных предметов потребления.

Благодатная среда не стимулировала развитие предметно-трудовой деятельности, а это, в свою очередь, сказывалось на общем уровне развития общества, поступательном движении истории: здесь история не шла, а как бы «плелась». Такой же темп развития истории наблюдался и у народов северных зон земного шара, но уже не из-за наличия благоухающей природы, а наоборот, от ее скудности, суровости условий существования. Здесь природа, в полном смысле слова, отбирала у людей все силы в ходе их борьбы за существование, но результат такого непосильного противостояния был минимальным: созданных материальных предпосылок для развития едва хватало на воспроизведение уже бывших условий жизни; о каком-либо прогрессе речь тоже вести нельзя.

В ранний период истории в наиболее благоприятном положении оказались народы умеренного пояса. Здесь природа давала в готовом виде лишь минимум для проживания, а все остальное приходилось добывать тяжелым трудом. Но этот труд был результативным, повышал благосостояние, помогал росту знаний, опыта, совершенствовал самого человека и вообще создавал материальную базу для совершенствования всех сторон общественной жизни. В итоге имеем следующую картину: природа богатая и слишком бедная развитие общества сдерживает, природная среда умеренного пояса земли развитие стимулирует. Вот почему к началу эпохи Нового времени народы мира подошли с различными уровнями общественного развития. Это позволило народам умеренного пояса земли превратить остальной мир в свои колонии и полуколонии: вооруженные пушками и ружьями колонизаторы шли завоевывать народы, имевшие на своем вооружении луки и каменные топоры. Но мужество туземцев было бессильно против вооружений колонистов. Колонии Британской империи в 50 раз по площади были больше метрополии. Нечто подобное было и у Франции, прибравшей к рукам чуть ли не весь север африканского континента. Юг азиатского материка был поделен между Англией, Францией и Японией. Двадцатый век в истории народов Земли произвел большие перемены: колониализм ушел в историю, началось выравнивание цивилизаций. Время показало, что причиной былой отсталости являлись не расовые, не национальные особенности, а низкий уровень развития производительных сил, сознательная политика метрополий на задержание развития зависимых народов. Груз природы (ее благодать или суровость) стал преодолеваться. Активизировалась материально-производственная деятельность. Народы словно проснулись от исторической спячки, уходит в прошлое деление народов на развитые и отсталые; сегодня можно вести речь лишь о промышленно-развитых и промышленно-неразвитых странах, без привязи этого состояния к специфике природно-климатических условий. На первое место выдвигается сырьевая база для промышленности.

Проблемы отношения общества к природе всегда волновали человечество. Человек в своей деятельности постоянно стремился относиться бережно к объекту своего воздействия, поскольку от этого зависела эффективность его деятельности. Земледелец берег землю, скотовод – животных, ремесленник – орудия своего производства. Но тот же скотовод совершенно не задумывался над тем, какое воздействие оказывает его скот на почву и растительность: травы было много. В равной мере это было характерно и для земледельцев: истощенные земли забрасывались, осваивались новые территории. Веками формировалась психология, что природы много, и человек в ней полный хозяин, может поступать по своему произволу.

С точки зрения современного экологического сознания такое отношение к природе мы назовем варварским, но до наступления эры капиталистического производства над этим не задумывались, хотя тревожные «сигналы» природы к людям уже были: стада коз оголили горы Османской империи; о ливанском кедре, из которого строился Иерусалимский храм, остались воспоминания только в Библии; по законам штата Калифорния (США) запрещается стрелять в зайцев из окон трамвая, хотя сегодня в Сан-Франциско нет ни трамваев, ни зайцев. Но 100 лет назад, когда по улицам пошли трамваи, зайцы-то, значит, были! На Руси к царскому столу подавалась стерлядь – «царская рыба», которую вылавливали в Москве-реке и Яузе. Район Сокольников – место царской охоты на тетеревов и рябчиков; на север от Москвы, вплоть до Дмитрова, тянулся глухой бор, в котором «пошаливали»; сегодня лишь старожилы Северного округа Москвы могут вспомнить, что здесь когда-то было ближнее Подмосковье, называемое Лихоборами. В Европе от «голубого Дуная» остался только вальс Штрауса; в Рейне, воспетом в рыцарских балладах, в стихах Гете и Гейне, рыба больше не живет; нет там больше и русалок, когда-то в изобилии сидевших на скалах в лунные ночи и поджидавших запоздалых рыбаков. Примеры «цивилизованного варварства» можно наблюдать на всех континентах земли. Сегодня от современной индустрии меньше всего пострадала Австралия, но это – «пока»; недалекое технотронное будущее всей земной цивилизации скажет свое слово и там.

Примеры трагедийного состояния природы подкрепляются цифровыми данными.Философия требует подниматься к обобщениям, поиску закономерностей и причин складывающегося дисбаланса в отношении «общество – природа». Природно-естественный ландшафт и вся верхняя оболочка Земли, как ее наиболее ранимая пленка, формировались миллионы лет, когда природа в ходе эволюционного изменения как бы «утряхивала», сближала все виды бытия живой природы. В итоге сложилось природно-климатическое и экологическое равновесие форм, обеспечивающее их сосуществование; наш далекий предок с самого начала этапа человеческого существования своей деятельностью вторгался в это «равновесие», нарушая его. Но до поры до времени это вторжение было незначительным, и природа быстро восстанавливала нарушаемый баланс.