Описать пути становления мировоззрения Маркса, моменты его биографии невероятно трудно. Его жизненный путь – путь подвижника одной идеи, идеи пробуждения сознания пролетарских масс к сознательному социальному творчеству: установлению на всей земле коммунистического общества, теоретические и экономические основы которого он разрабатывал. С ним рядом постоянно находились его жена графиня Женни фон Фестфален; его верный друг и единомышленник Фридрих Энгельс, три его дочери-социалистки и... нищета: литературные гонорары Маркса были случайными и незначительными; из его переписки видно, что в семье Марксов был на счету буквально каждый таллер. От полной нищеты его спасала только бескорыстная помощь Энгельса (ему от отца досталась в наследство небольшая фабрика в Англии, которую наследник благоразумно не продал).

Маркс воспитывался на всем философском наследии прошлого. Особое внимание он проявлял к социалистическим идеям и философии своих современников: Гегеля и Фейербаха. В стенах Берлинского университета он воспитывался в гегелевской атмосфере и слушал лекции правоверных гегельянцев. Но уже самим выбором темы докторской диссертации Маркс доказывает, что его взгляды обращены в сторону философского материализма. Вскоре в журнале «Немецко-французский ежегодник» (вышел всего один номер) появился философский фельетон Маркса «Трубный глас над гробом Гегеля», а сам он начинает считать себя убежденным фейербахианцем. Но оказывается, что и Фейербах с его антропологическим материализмом, абсолютизацией любовного чувства Маркса уже не удовлетворяет. Своими фрагментарными записями «Тезисы о Фейербахе» он произносит «трубный глас» своим былым увлечениям, а в написанной совместно с Энгельсом работе «Немецкая идеология» критике антропологического материализма Фейербаха посвящена целая глава.

Однако было у Фейербаха и нечто ценное, что привлекло к себе внимание Маркса: настоящий гимн природе и естественному человеку, гимн человеческим переживаниям, сострадание к человеку, отсутствие «немецкой» тяжеловесности философского языка. Это повышенное внимание к человеку было воспринято Марксом, но он расширил подход к раскрытию сущности человека. Если для Фейербаха человек есть только природно-чувствующее существо, то Маркс сосредоточил внимание на социально-деятельной природе человека, его включенности в конкретные общественные отношения. Человек из существа морального, под пером Маркса, превращается в существо социальное, а весь его духовно-нравственный мир оказывается в зависимости от существующего социально-экономического уклада. Спасение от существующего общественного зла Маркс видит не в новой религии и новой морали, а в «экспроприации экспроприаторов», то есть в революции.

Нечто подобное произошло у Маркса и по отношению к гегелевской диалектике. Сказать, повторяя слова Энгельса, что Маркс перевернул гегелевскую диалектику с головы на ноги, – это ничего не сказать. Маркс воспринял от Гегеля (как это уже было показано в теме «Диалектика») сами принципы диалектического мышления: умение видеть во всем развитие, связи, переходы одного во второе, противоречивость всех видов бытия, роль противоречия в развитии. Гегель, пусть даже идеалистически, провозгласил наличие тотальной закономерности в истории, в развитии сознания (общественного и индивидуального). Если Ленин прямо указывал: «Я предпочитаю читать Гегеля материалистически», то Маркс, как свидетельствуют его работы, постоянно стремился поступать по отношению к гегелевской философии именно так. Поэтому вполне обоснованно можно сказать: Гегель был постоянно рядом с Марксом.

Но Гегель запрятал природу, историю и человека в Абсолют; Маркс освобождает природу, историю и человека от власти Абсолюта, а диалектическое рассмотрение всех сторон материального и духовного бытия позволило Марксу стать основателем диалектического материализма. Отбросив гегелевское понимание истории как шествия «мирового духа» по земле, Маркс, работая в стране передового капитализма того времени (Англия), смог увидеть решающую роль материального производства в истории, зависимость всех сторон общественной жизни от состояния производительных сил. Это было переворотом во взглядах на историю: господствовавшее столетия идеалистическое понимание сменилось материалистическим. Так появился новый раздел марксистской философии, получивший название исторического материализма. Но границы между этими частями философии делать не следует: вторая часть философии – это перенесение методологии и принципов диалектического материализма на общественные явления. Для желающих более обстоятельно ознакомиться с философией марксизма советуем обратиться к работам Энгельса, где новая философия изложена более доступным языком, поскольку он часто писал для массового читателя.

1. В чём особенности идейно-теоретических исканий XIX века?

2. Почему философия Канта оказалась реакцией на «век разума» и эпоху Просвещения?

3. В чём проявился оптимистический характер философского идеализма Фихте и Шеллинга?

4. Почему философию Гегеля можно рассматривать как итог развития немецкого идеализма XIX века?

5. В чём состоит основное противоречие гегелевской философии?

6. Какие стороны гегелевского идеализма подверг критике Фейербах?

7. Почему философия Фейербаха определяется как антропологический материализм?

8. Почему философию марксизма следует рассматривать как материалистическое преодоление философии Гегеля и Фейербаха?

Российская общественная мысль в своем затянувшемся развитии философского мышления отразила общую судьбу России и российских народов: оказавшись на стыке Европы и Азии, древняя Русь (как позже и Россия) по культуре, религии, духовным ценностям, экономическим связям тяготела к Западу и развивалась как европейская цивилизация. Но европейские народы к тому периоду, когда на необъятных просторах восточноевропейских степей и лесов формировалось новое государственно-политическое образование, уже имели свою историю, имели Платона и Аристотеля, строили театры и проводили Олимпийские игры. Европа, оставаясь политически раздробленной, духовно была объединена христианской верой и латинским языком. Для европейцев все «нехристиане» являлись «варварами» (название осталось еще от времен античности).

О существовании «славян» («светловолосых», «голубоглазых» – приблизительный перевод слова «славяне») писал уже Геродот. Византия своими причерноморскими и придунайскими владениями соприкасалась с землями «варваров», вела с ними активную торговлю, обменивая ткани, оружие и украшения на мед, воск, зерно, пушнину. Но «познакомиться» близко со славянами Византии пришлось в 911 году, когда дружина Киевского князя Олега оказалась под стенами Константинополя и осадила город. После переговоров осада была снята, византийцам пришлось уплатить пришельцам богатую дань, чтобы нежданный противник ушел в свою «скифию» (греческое название земель славян). По условиям договора на воротах Царьграда (славянское название Константинополя) остался прибитый Олегом щит, как напоминание «цивилизованным» византийцам об их военном позоре. Это свидетельствует о том, что в IX–X веках в Восточной Европе началось формирование нового мощного государства, с которым предпочтительнее было иметь дружбу, нежели натянутые враждебные отношения.

Между Константинополем и Римом началось настоящее соперничество за возможность приобщения «варваров» к истинам христианской религии (христианство к тому периоду уже разделилось на Западное и Восточное направления, хотя формальный раскол произошел позже – в 1054 году), но ответ на вопрос «С кем быть?» искали сами русские князья, руководствуясь социально-политическими и династическими интересами. Выбор пал на «царьградский» вариант христианства, поскольку в Восточном христианстве был принцип подчиненного положения Церкви по отношению к светской власти, когда коронованный император объявлялся «помазанником Божьим». В римско-католическом варианте христианства власть папы римского считается идущей от Христа, поэтому она выше светской власти. Верно, «Повесть временных лет», написанная православным монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, сообщает об «испытании вер» Владимиром, когда перед ним предстали иудей, мусульманин и папист с показами достоинств именно «своих» вер. Но в действительности, как показали историки, никакого «испытания» не было; просто княжеская власть на Руси оказалась перед необходимостью идеологического и духовного объединения различных племен и народностей, составлявших в десятом веке «Киевскую Русь», – без ущерба для княжеской власти. Восточное христианство удовлетворяло этим условиям.