«Я так много говорил этой ночью, — сказал он, — что, пожалуй, для меня пришло время послушать».
«Эта ночь — ночь Празднества», — сказала моя мать. То, что она добавила затем, было исполнено такой мудрости, что из сознания моего прадеда выскользнула одна мысль, и я узнал, что он сказал себе: «Она еще сможет стать хорошей женой».
Удерживая обнимавшую Ее руку моего Отца, моя мать сказала Ему: «Мне было бы так приятно, если бы Ты рассказал нам еще о Празднестве Празднеств». Я сразу оценил Ее мудрость. Ничто не было так близко желаниям Девятого, как возможность вернуться в этот час (исполненный света Его соединения с моей матерью) к Божественному Торжеству Его предка, Рамсеса Второго. Я просто не мог поверить своим глазам, столь сильным, чувственным и покойным было лицо моего Отца в том лунном свете, что разливался по крытому внутреннему дворику на исходе ночи. Теперь и Его голос исполнился той же уверенности в Себе, что и Его лицо, без всякого сомнения, то был сильный, глубокий голос, и Он даже был способен говорить о Своем предке с известным чувством равенства — во всяком случае таков был отзвук Его голоса в воздухе, окружавшем нас. Ибо во всем, что Он сказал, жила надежда, что в один из дней, через много лет, двадцать три года спустя, у Него будет Свой великий праздник в честь первых тридцати лет Его Правления, и он будет походить на этот. Поскольку мой Отец говорил так, что многочисленные дары пестрели в Его голосе, как краски в коробке художника, перед моими глазами замелькали перья самых разных птиц и шерсть многих животных, и я увидел драгоценные украшения знати и толпы людей, следующих через базары Фив по тому же царскому пути, который избрал Усермаатра, покинув Тронный Покой.
Разумеется, мой Отец не зря достаточно долго обучался в мем-фисском Храме, а также пребывал в духе Великого Ремесленника Птаха, чтобы обрести силу изрекать тщательно подобранные выражения, способные вызвать образы всего, что уже никогда не предстанет перед нами. Он также не преминул узнать, как можно обрести силы людей более великих, чем мы, и не только подражая их деяниям, но также целиком пребывая во времени проведения их ритуалов. Потому мой Отец удивил нас Своими знаниями о том, что делал и чувствовал Усермаатра в дни Его Божественного Торжества. Как глубоко Он изучил все это! Теперь Он поведал нам все, что постиг, лишь иногда испытывая неуверенность в некоторых второстепенных подробностях перед лицом высшего знания моего прадеда.
Итак, я увидел все это и стал свидетелем первого часа первого из пяти дней Празднества (наступившего после пяти дней приготовлений), когда, вдыхая воздух раннего утра, Усермаатра сошел по ступеням между рядов нубийцев с красными кушаками поперек груди и ряда сирийцев в длинных шерстяных голубых кафтанах, вышитых белыми цветами. Вперед вышел евнух с украшением из двух перьев на голове, и каждое перо по длине почти равнялось его туловищу, а тело евнуха было выкрашено в голубой цвет. На нем было надето лишь ожерелье и короткая красно-желтая юбка. За ним вышел другой раб, одетый так же и полностью похожий на первого, за тем лишь исключением, что его тело было омыто в белой краске, и два этих раскрашенных евнуха свели Фараона вниз между рядами нубийских и сирийских воинов к ожидавшим Его в конце прохода маленьким царицам с их детьми. Затем маленькие царицы преклонили колени и стали бросать Усермаатра цветы, и был слышен смех их детей. С городских базаров в ответ на шум первых приветственных возгласов, встретивших Его при появлении из дверей Зала Царя Унаса, донеслись долгие крики приветствий, и от Дворца к городу, от тенистых улиц и набережных назад к царским угодьям стало гулять эхо, эти отголоски приветствий проникали друг в друга, смешиваясь, подобно облакам в бурю, и вскоре превратились в сплошной гул.
Пройдя между рядами нубийцев и сирийцев, Усермаатра слегка наклонил Свою Двойную Корону в сторону маленьких цариц, благословил Своих детей и в одиночестве прошел по обсаженной деревьями дороге, ведущей ко Двору Великих. Там, на этом огромном пространстве размерами в тысячу больших шагов в длину и тысячу в ширину, Его ожидала свита из сотен людей. А на другой стороне Двора, собравшись на дальнем его конце, у Храма Исиды, расположились тысячи женщин, страдающих бесплодием, которые приходили туда на рассвете каждого из пяти дней приготовлений и собирались приходить каждый из пяти дней Празднества, все они молились, стоя на коленях, а некоторые опирались о землю и руками. А между ними и свитой, напротив больших проходов и разукрашенных цветами улиц и фонтанов из благородного белого камня, на каждом углу и в каждой беседке этой площади стояли храмы Богов, принесенные ко Двору Великих за эти последние несколько дней после того, как их привезли с верховьев или низовьев реки в Их Священных Лодках. Повсюду стояли эти часовни, наскоро собранные из тростника и также наскоро обмазанные белой глиной в подражание древним часовням и храмам первых Богов в правления Менеса и Хуфу — тогда, во времена творения земли и воды, небес и огней. Ибо первые храмы были всего лишь тростниковыми хижинами — так говорили жрецы.
Затем высокопоставленные придворные, облеченные на время этих пяти дней специальными титулами Друзей-Его-Ног, выбежали вперед из рядов свиты, чтобы омыть Ему ноги, перед тем как Он вновь наденет Свои сандалии, вступит в Свой паланкин и тронется со Своим первым шествием по городу в этот первый день Божественного Торжества. Когда Друзья-Его-Ног сделали свое дело, вперед выступили другие придворные — самые влиятельные люди Верхнего и Нижнего Египта, сорок два номарха из сорока двух номов, и они поцеловали перед Ним землю.
Потом вперед, на яркое солнце вышли Его сыновья: трое из четырех сыновей Нефертари (отсутствовал лишь Аменхерхепишеф) и Пехтира, которого несла нянька, окруженный двадцатью стражами, — кудрявый, как обычно у хеттов, ребенок, но с черными завитками волос, вместе с семью детьми, сыновьями и дочерьми от ничем не примечательной третьей жены Истнофрет, а за ними следовала сотня сыновей и дочерей маленьких цариц из Садов Уединенных, и из Его других Садов — в Пи-Рамсесе, Фаюме, Хатнуме и Элефан-тине, и самые младшие из них, никогда ранее не покидавшие своих домов, были растеряны более других, тогда как прочие дети, теперь уже повзрослевшие, держали себя с достоинством, ощущая всю значимость этого дня. Будучи сыновьями Фараона, они, несмотря на всю свою удаленность от Отца, занимали такие важные должности, как Верховный Смотритель или Хранитель Сокровищницы нома, либо были Верховными Жрецами, или Пророками, Верховными Судьями, Жрецами-Чтецами, Писцами Священной Книги [59], Наместниками и даже Командующими войсками. И все же эти сыновья маленьких цариц и их жены, и дочери маленьких цариц со своими мужьями представляли собой лишь небольшую часть свиты, которая теперь, после долгой суматохи, выстроилась в колонну, и колонна эта пришла в движение, следуя через Двор Великих, через земли прочих Дворцов, по всему Горизонту Ра, покуда не вышла через ворота в город. То был строй длиной в тысячу шагов, а двадцать Царских Колесничих бегом несли Великое Золотое Чрево, сооруженное специально для этого Празднества, обливаясь потом и напрягая все силы для исполнения почетной обязанности, выпавшей на их долю, что было совсем нелегким делом, так как эти воины должны были бежать с паланкином с той же скоростью, что и лошади, запряженные в колесницы и повозки. За ними спешили другие отряды, сменявшие носильщиков на каждой остановке, а по обеим сторонам находилась Его Охрана — те самые ряды нубийцев и сирийцев, вдоль которых Он прошел, выйдя из Тронного Покоя. Позади растянулись длинные ряды свиты для этого первого дня, большое скопление золотых повозок и колесниц с Его военачальниками, Его Принцами и Принцессами, с паланкинами придворных дам и маленьких цариц, Смотрителей Царских Спален, всех знаменосцев и слуг с опахалами, тех, кто нес жезлы и копья всех сорока двух номархов, стоявших теперь в колесницах, которыми управляли их возничие. Сколько украшений было на лошадях! Над их упряжью работали месяцами, их кожаная сбруя играла вышивкой из золотых и серебряных листьев.
