Итак, вечер за вечером Она сидела подле меня в сотканном из воздуха одеянии, тогда как я чувствовал себя прикованным к месту каждый раз, когда Ее движения открывали мне рощу ниже Ее живота, пока не стал ощущать себя скорее жрецом, готовым преклонить колени у этого алтаря, нежели воином, способным вступить в Ее врата. Видимо, все это стало доставлять Ей такое удовольствие, что наконец все-таки пришла ночь, когда Она решила рассказать, как Ее любил Амон, и я гадал: как же Она могла подумать, что я, которому никогда не суждено иметь чресла Фараона, могу восстать из пепла, оставленного Ее рассказом?

„В год, когда Я была юной супругой, — начала Она, — Усермаатра был прекраснейшим из Богов, но Я увидела Сокрытого. Его копье выросло из меча Моего мужа, подобно трезубцу, что вырастает из чресел Осириса, и Я увидела блеск молнии и диких кабанов, сражавшихся с бегемотами. Самое темное из трех Его копий вошло в ужасную пещеру Сета, однако Мой Ка-Исиды смог поглотить Тайное Имя Ра, что есть вторая ветвь, а Его третий меч, словно стрела Осириса, поднялся радугой над нашими телами, и Мы покатили в Его колеснице над солнцем. В ту ночь Я стала Царицей Верхнего и Нижнего Египта".

Я не узнавал Свою Царицу, когда Она рассказывала эту историю. Должно быть, я мельком увидел перед собой Первого или Последнего Ка из Ее четырнадцати. Еще никогда Она не была столь прекрасна. Свет в Ее глазах искрился, как море в полночь. Я преклонил колени и положил свое лицо на Ее ступни. От моего прикосновения они вздрогнули.

Щиколотки Моей Царицы пахли благовониями, которыми был натерт каменный пол, и я почувствовал в них тот же холод, что и в моих чреслах, но тогда — они подобны моим чреслам, и я взял эти ступни и, покрыв их своей короткой юбкой, положил свое лицо Ей на колени. Пальцы Ее ног зарылись в волосы в моем паху и угнездились там, словно испуганные мыши. Я ощутил, как Она одинока — словно костер в пустой пещере. Тем временем эти пальцы тихонько щипали мой куст, покуда из них не ушел холод гибнущего на камне цветка и они не стали похожими на мышей — вороватых и хитрых.

Необычный порыв ветра пронесся через колоннаду, он быстро иссяк, но все же коснулся моих мыслей, и в один из его порывов я ощутил боль, пульсирующую в волосах Маатхорнефруры, безжизненных и сухих, как высохшие листья, срывающиеся при малейшем дуновении, и, должно быть, Нефертари узнала мои мысли, потому что, когда, подняв голову с Ее коленей, я взглянул вверх, Она, казалось, почувствовала, что лучше заговорить, и рассказала мне, как поняла, что отбеленные волосы с бычьего хвоста, присланные Маатхерут, принадлежали не обыкновенному животному, но Праздничному быку Апису, за такими животными ухаживают жрецы и купают их в теплой воде. Такого быка, объяснила Она, умащают мазями со сладкими благовониями и сандаловым маслом, для таких быков жрецы еженощно даже расстилают дорогое полотно, чтобы животное могло на нем возлечь. В день заклания они ведут быка к алтарю, и вино, которое сперва пробуют жрецы, разбрызгивают по земле, как капли дождя. Затем быку отрубают голову, и полированный камень на полу у алтаря становится красным. Она подняла руку и сказала: „Я узнала, однако, что доставленный мне хвост после жертвоприношения был украден одним из жрецов. Он продал его одной богатой семье, чтобы вернуть проигранные деньги".

Она передернула плечами — движение совсем не подобающее Царице. „Я могла бы также сказать тебе, что продавший этот хвост — молодой жрец, Мой младший сын, его зовут Хаэмуас. Он — недостойный Принц и бесчестный жрец. Ты с Ним встречался".

Когда я с удивлением взглянул на Нее, Она сказала: „Он прошел вместе с тобой через Дверь Черного Кабана. Он — Смотритель Золотой Вазы".

Я не смог удержаться и спросил: „Разве эта должность подходит Принцу?" „Она не годится даже для сына маленькой царицы. Но его воровство было раскрыто. Храм приготовился бальзамировать быка, и — представь! — хвоста не было на месте. И он признался. За такой проступок жрец из бедной семьи поплатился бы своими руками, но не Принц. Вместо этого Он был назначен Смотрителем Золотой Вазы. Его отец редко говорит с ним".

Раньше, чем я успел подумать об этом странном Принце, допустившем такую оплошность в исполнении Своих обязанностей, по крайней мере со мной, Она сказала: „Всего лишь одна кража сильно нарушает колдовство, однако потом хвост был украден вторично и продан Маатхерут за большую цену. Надо сказать, что его сила чувствовалась сразу. Мне не пришлось долго держать его в руках, чтобы понять, что это животное — настоящий Апис, и поэтому Я успокоилась. Я расспросила Хаэмуаса, и Он рассказал Мне, что еще теленком он был прекрасен — черный с белым квадратом на лбу и с отметиной в форме черного жука на языке. Ни один из миллиона-и-несметного числа быков не отличается столь совершенными знаками".

Нефертари положила Свою руку мне на колени, и я почувствовал тепло Ее тела. „Когда Я была молода, — сказала Она, — за год до того, как Амон пришел ко Мне, для Празднества в честь Сети, Отца Усермаатра, был выбран Апис. По всем номам искали животное с нужными отметинами, покуда не нашли такого быка рядом с Дельтой, и жрецы переправили его вверх по реке, в Мемфис. Там под громкие приветственные возгласы быка провели по городу и кормили пирожками из пшеницы, смешанной с медом, и жареной гусятиной, а толпу мальчишек послали вперед, чтобы те славили его в песнях. Затем быка оставили пастись в Священной Роще Храма Птаха, выделив для него коров. Как он был прекрасен. Я знаю это потому, что гостила у родственников в Мемфисе перед замужеством с Сесуси. Моя тетка, отличавшаяся неутолимой пылкостью, взяла Меня с собой в Священную Рощу Птаха. Там Я видела, что никому, кроме женщин, не разрешено смотреть на этого быка Аписа, так как, когда он пасся поблизости, некоторые показывали ему себя, поднимали свои юбки и открывали глазам животного все, что имели, все, чем они были. Я видела, как делала это Моя тетка. Она была дамой необычайно высокого происхождения, почти Богиней. Тем не менее она раздвинула свои бедра и фыркала, как животное, а бык рыл копытом землю.

Я чувствовала Себя слишком юной, чтобы открыться быку, однако удовольствие Моей тетки вошло в Мой пупок, и, после того как Я вышла замуж за Сесуси, в ночь, когда ко Мне пришел Амон, в Его глазах был тот же блеск, что и в глазах Аписа, и Я раздвинула свои ноги вот так". — С этими словами Она подняла Свою воздушную юбку, открыла Свои бедра и погрузила мое лицо в Свой Ка-Исиды. Я ощутил благородный запах моря, меж Ее губ жили духи многих серебряных рыб. Я поцеловал Ее и припал ртом к тому, что мне было открыто, и по всему Ее телу прошла дрожь. Я почувствовал, как копыта быка Аписа пронеслись по Ее животу и через заросли Ее кустарника. Ка- Исиды у моего рта стал мокрым, и мне верилось, что Ее уносило в Лодке Ра.

Я же, однако, обрел не более того, что узнал о Ней с помощью своего рта. Когда Ее волнение улеглось и Она опустила юбку, находясь рядом с Ней, я был счастлив тем, что часть меня будет знать Ее вечно, но все остальное во мне было не теплее, чем прежде.

Однако, словно Она лучше меня знала, как помочь мне превзойти самого себя, Она рассказала другую историю, из которой я узнал о великой любви Царицы Хатшепсут к архитектору Сенмуту, человеку из народа, а не благородного происхождения. Но Хатшепсут обожала его, а он построил Ей много дворцов и храмов и даже доставил для Нее из каменоломни два обелиска и покрыл их вершины золотом с примесью серебра, на что пошло двенадцать бушелей этого металла.

„Она была могущественной Царицей, великой, как величайшие из Фараонов, — сказала Нефертари. — Она прикрепляла к Своему подбородку бороду, которую носят все Фараоны. И так же, как у Бога Хапи есть груди, так и у Нее, говорят, имелся божественный член Осириса, мощный, с тремя ветвями. С его помощью Она могла любить Своего архитектора". — Здесь Нефертари рассмеялась, очень довольная Своим рассказом.

„Хатшепсут была могущественной Царицей, — сказала мне Нефертари, — потому что происходила от Хатхор. Ни один Правитель, предком Которого была эта Богиня, никогда не мог проявить слабость. Ужасные наказания обрушивались на города, на которые нападала Хатхор, и столь жестоки были Ее расправы, что, случалось, кровь поднималась вверх по склонам — с такой силой гнала ее кровь, подступавшая сзади. Узрев такое неистовство, Ра понял, что никто в Египте не останется в живых. Поэтому Он послал множество Богов на поля ячменя, и Они заквасили в этой крови зерно и принесли Хатхор семь тысяч кувшинов получившегося пива. Ее львиный рот хрустел от запекшейся крови, Она все еще продолжала уничтожать войска всех народов. «Выливайте пиво», — сказал Ра, и Боги затопили луга, а Хатхор, глядя на новое озеро, принялась пить, и Ее ярость утихла, Она опьянела и стала бродить вокруг, не обращая внимания на людей, и человечество стало восстанавливаться".