Пиза Солнце жжет высокие стены, Крыши, площади и базары. О, янтарный мрамор Сиены И молочно-белый – Каррары! Всё спокойно под небом ясным; Вот, окончив псалом последний, Возвращаются дети в красном По домам от поздней обедни. Где ж они, суровые громы Золотой тосканской равнины, Ненасытная страсть Содомы И голодный вопль Уголино? Ах, и мукам счет и усладам Не веками ведут – годами! Гибеллины и гвельфы рядом Задремали в гробах с гербами. Все проходит, как тень, но время Остается, как прежде, мстящим, И былое, темное бремя Продолжает жить в настоящем. Сатана в нестерпимом блеске, Оторвавшись от старой фрески, Наклонился с тоской всегдашней Над кривою пизанской башней. Юдифь Какой мудрейшею из мудрых пифий Поведан будет нам нелицемерный Рассказ об иудеянке Юдифи, О вавилонянине Олоферне? Ведь много дней томилась Иудея, Опалена горячими ветрами, Ни спорить, ни покорствовать не смея, Пред красными, как зарево, шатрами. Сатрап был мощен и прекрасен телом, Был голос у него, как гул сраженья, И всё же девушкой не овладело Томительное головокруженье. Но, верно, в час блаженный и проклятый, Когда, как омут, приняло их ложе, Поднялся ассирийский бык крылатый, Так странно с ангелом любви несхожий. Иль, может быть, в дыму кадильниц рея И вскрикивая в грохоте тимпана, Из мрака будущего Саломея Кичилась головой Иоканаана. Стансы Над этим островом какие выси. Какой туман! И Апокалипсис здесь был написан И умер Пан! А есть другие: с пальмами, с лугами, Где весел жнец И где позванивают бубенцами Стада овец. И скрипку, дивно выгнутую, в руки, Едва дыша, Я взял и слушал, как бежала в звуки Ее душа. Ах это только чары, что судьбою Я побежден, Что ночью звездный дождь над головою И звон и стон. Я вольный, снова верящий удачам, Я тот, я в том, Целую девушку с лицом горячим И с жадным ртом. Прерывных слов, объятий перемены Томят и жгут, А милые нас обступили стены И стерегут. Как содрогается она – в улыбке Какой вопрос! Увы, иль это только стоны скрипки Под взором звезд. Возвращение Анне Ахматовой Я из дому вышел, когда все спали, Мой спутник скрывался у рва в кустах. Наверно, наутро меня искали, Но было поздно, мы шли в полях. Мой спутник был желтый, худой, раскосый. О, как я безумно его любил! Под пестрой хламидой он прятал косу, Глазами гадюки смотрел и ныл. О старом, о странном, о безбольном, О вечном слагалось его нытье, Звучало мне звоном колокольным, Ввергало в истому, в забытье. Мы видели горы, лес и воды, Мы спали в кибитках чужих равнин, Порою казалось – идем мы годы, Казалось порою – лишь день один. Когда ж мы достигли стены Китая, Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай, Нам разны дороги: твоя – святая, А мне, мне сеять мой рис и чай». На белом пригорке, над полем чайным, У пагоды ветхой сидел Будда. Пред ним я склонился в восторге тайном, И было сладко, как никогда. Так тихо, так тихо над миром дольным, С глазами гадюки, он пел и пел О старом, о странном, о безбольном, О вечном, и воздух вокруг светлел. Леонард Три года чума и голод Разоряли большую страну, И народ сказал Леонарду: «Спаси нас, ты добр и мудр». Старинных, заветных свитков Все тайны знал Леонард. В одно короткое лето Страна была спасена. Случились распри и войны, Когда скончался король. Народ сказал Леонарду: «Отныне король наш ты». Была Леонарду знакома Война – искусство царей. Поэты победные оды Не успевали писать. Когда же страна усмирилась И пахарь взялся за плуг, Народ сказал Леонарду: «Ты молод, возьми жену». Спокойный, ясный и грустный, В ответ молчал Леонард, А ночью скрылся из замка, Куда – не узнал никто. Лишь мальчик-пастух, дремавший В ту ночь в угрюмых горах, Говорил, что явственно слышал Согласный гул голосов. Как будто орел парящий, Овен, человек и лев Вопияли, пели, взывали, Говорили зараз во тьме. |
