Ворота рая Не семью печатями алмазными В Божий рай замкнулся вечный вход, Он не манит блеском и соблазнами И его не ведает народ. Это дверь в стене давно заброшенной, Камни, мох, и больше ничего, Возле нищий, словно гость непрошеный, И ключи у пояса его. Мимо едут рыцари и латники, Трубный бой, бряцанье серебра, И никто не взглянет на привратника, Светлого апостола Петра. Все мечтают: «Там, у Гроба Божия, Двери рая вскроются для нас, На горе Фаворе, у подножия Прозвенит обетованный час». Так проходит медленное чудище, Завывая, трубит звонкий рог, И апостол Петр в дырявом рубище, Словно нищий, бледен и убог. Колдунья Она колдует тихой ночью У потемневшего окна И страстно хочет, чтоб воочью Ей тайна сделалась видна. Как бред, мольба ее бессвязна, Но мысль, упорна и горда, — Она не ведает соблазна И не отступит никогда. Внизу… там дремлет город пестрый И кто-то слушает и ждет, Но меч, уверенный и острый, — Он тоже знает свой черед. На мертвой площади, где серо И сонно падает роса, Живет неслыханная вера В ее ночные чудеса. Но тщетен зов ее кручины, Земля все та же, что была, Вот солнце выйдет из пучины И позолотит купола. Ночные тени станут реже, Прольется гул, как ропот вод, И в сонный город ветер свежий Прохладу моря донесет. И меч сверкнет, и кто-то вскрикнет, Кого-то примет тишина, Когда усталая поникнет У заалевшего окна. Вечер Еще один ненужный день, Великолепный и ненужный! Приди, ласкающая тень, И душу смутную одень Своею ризою жемчужной. И ты пришла… ты гонишь прочь Зловещих птиц – мои печали. О, повелительница ночь, Никто не в силах превозмочь Победный шаг твоих сандалий! От звезд слетает тишина, Блестит луна – твое запястье, И мне во сне опять дана Обетованная страна — Давно оплаканное счастье. Это было не раз Это было не раз, это будет не раз В нашей битве глухой и упорной: Как всегда, от меня ты теперь отреклась, Завтра, знаю, вернешься покорной. Но зато не дивись, мой враждующий друг, Враг мой, схваченный темной любовью, Если стоны любви будут стонами мук, Поцелуи – окрашены кровью. Старина Вот парк с пустынными опушками, Где сонных трав печальна зыбь, Где поздно вечером с лягушками Перекликаться любит выпь. Вот дом, старинный и некрашеный, В нем словно плавает туман, В нем залы гулкие украшены Изображением пейзан. Тревожный сон… Но сон о небе ли? Нет! На высоком чердаке, Как ряд скелетов, груды мебели В пыли почиют и тоске. Мне суждено одну тоску нести, Где дед раскладывал пасьянс И где влюблялись тетки в юности И танцевали контреданс. И сердце мучится бездомное, Что им владеет лишь одна, Такая скучная и темная, Незолотая старина. …Теперь бы кручи необорные, Снега серебряных вершин Да тучи сизые и черные Над гулким грохотом лавин! * * * Он поклялся в строгом храме Перед статуей Мадонны, Что он будет верен даме, Той, чьи взоры непреклонны. И забыл о тайном браке, Всюду ласки расточая, Ночью был зарезан в драке И пришел к преддверьям рая. «Ты ль в Моем не клялся храме, — Прозвучала речь Мадонны, — Что ты будешь верен даме, Той, чьи взоры непреклонны? Отойди, не эти жатвы Собирает Царь Небесный. Кто нарушил слово клятвы, Гибнет, Богу неизвестный». Но, печальный и упрямый, Он припал к ногам Мадонны: «Я нигде не встретил дамы, Той, чьи взоры непреклонны». |
