II Колдовская страна! – Ты на дне котловины, Задыхается, солнце палит с высоты, Над тобою разносится крик ястребиный, Но в сияньи заметишь ли ястреба ты? Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы, Слишком много здесь этой паленой травы, Осторожнее! в ней притаились удавы, Притаились пантеры и рыжие львы. По обрывам и кручам дорогой тяжелой Поднимись, и нежданно увидишь вокруг Сикоморы и розы, веселые села И широкий, народом пестреющий луг. Здесь колдун совершает привычное чудо. Там, покорна напеву, танцует змея. Кто сто таллеров взял за больного верблюда, Сев на камне в тени, разбирает судья. Поднимись еще выше: какая прохлада! Словно позднею осенью пусты поля, На рассвете ручьи замерзают, и стадо Собирается в кучи под кровлей жилья. Павианы рычат средь кустов молочая, Перепачкавшись в белом и липком соку, Мчатся всадники, длинные копья бросая, Из винтовок стреляя на полном скаку. И повсюду вверху и внизу караваны Дышат солнцем и пьют неоглядный простор, Уходя в до сих пор не открытые страны За слоновою костью и золотом гор. Как любил я бродить по таким же дорогам, Видеть вечером звезды, как крупный горох, Выбегать на холмы за козлом длиннорогим, По ночам зарываться в седеющий мох. Есть музей этнографии в городе этом Над широкой, как Нил, многоводной Невой, В час, когда я устану быть только поэтом, Ничего не найду я желанней его. Я хожу туда трогать дикарские вещи, Что когда-то я сам издалёка привез, Слышать запах их странный, родной и зловещий. Запах ладана, шерсти звериной и роз. И я вижу, как южное солнце пылает, Леопард, изогнувшись, ползет на врага, И как в хижине дымной меня поджидает Для веселой охоты мой старый слуга. Галла Восемь дней из Харрара я вел караван Сквозь Черчерские дикие горы И седых на деревьях стрелял обезьян, Засыпал средь корней сикоморы. На девятую ночь я увидел с горы — Эту ночь никогда не забуду! — Там, далёко, в чуть видной равнине костры, Точно красные звезды, повсюду. И помчались одни за другими они, Словно тучи в сияющей сини, Ночи трижды святые и яркие дни На широкой галласской равнине. Всё, к чему приближался навстречу я тут, Было больше, чем видел я раньше, Я смотрел, как огромных верблюдов пасут У широких прудов великанши; Как саженного роста галласы, скача В леопардовых шкурах и львиных, Убегающих страусов рубят сплеча На горячих конях-исполинах; И как поят парным молоком старики Умирающих змей престарелых, И, мыча, от меня убегали быки, Никогда не видавшие белых. Вечерами я слышал у входа пещер Звуки песен и бой барабанов, И тогда мне казалось, что я Гулливер, Позабытый в стране великанов. И таинственный город, тропический Рим, Шейх-Гуссейн я увидел высокий, Поклонился мечети и пальмам святым, Был допущен пред очи пророка. Жирный негр восседал на персидских коврах, В полутемной, неубранной зале, Точно идол в браслетах, серьгах и перстнях, Лишь глаза его дивно сверкали. Я склонился, он мне улыбнулся в ответ, По плечу меня с лаской ударя, Я бельгийский ему подарил пистолет И портрет моего государя. Всё расспрашивал он, много ль знают о нем В отдаленной и дикой России, Вплоть до моря он славен своим колдовством, И дела его точно благие: Если мула в лесу ты не можешь найти Или раб убежал, беспокойный, Всё отыщешь ты, давши обет принести Шейх-Гуссейну подарок пристойный. Сомалийский полуостров Помню ночь и песчаную помню страну И на небе так низко луну, И я помню, что глаз я не мог отвести От ее золотого пути. Там светло и, наверное, птицы поют И цветы над прудами цветут, Там не слышно, как бродят свирепые львы, Наполняя рыканием рвы, Не хватают мимозы колючей рукой Проходящего в бездне ночной. В этот вечер, лишь тени кустов поползли, Подходили ко мне сомали. Вождь их с рыжею шапкой косматых волос Смертный мне приговор произнес, И насмешливый взор из-под спущенных век Видел, сколько со мной человек. Завтра бой, беспощадный томительный бой, С завывающей черной толпой, Под ногами верблюдов сплетение тел, Дождь отравленных копий и стрел… И до боли я думал, что там, на луне, Враг не мог бы подкрасться ко мне. Ровно в полночь я мой разбудил караван, За холмом грохотал океан. Люди гибли в пучине, и мы на земле Тоже гибели ждали во мгле. Мы пустились в дорогу. Дышала трава, Точно шкура вспотевшего льва, И белели средь черных священных камней Вороха черепов и костей. В целой Африке нету грозней сомали, Безотраднее нет их земли, Сколько белых пронзило во мраке копье У песчаных колодцев ее, Но приходят они и сражаются тут, Умирают и снова идут. И когда, перед утром, склонилась луна, Уж не та, а страшна и красна, Понял я, что она, словно рыцарский щит, Вечной славой героям горит, И верблюдов велел положить, и ружью Вверил вольную душу мою. |