Галла Восемь дней из Харрара я вел караван Сквозь Черчерские дикие горы И седых на деревьях стрелял обезьян, Засыпал средь корней сикоморы. На девятую ночь я увидел с горы — Эту ночь никогда не забуду! — Там, далёко, в чуть видной равнине костры, Точно красные звезды, повсюду. И помчались одни за другими они, Словно тучи в сияющей сини, Ночи трижды святые и яркие дни На широкой галласской равнине. Всё, к чему приближался навстречу я тут, Было больше, чем видел я раньше, Я смотрел, как огромных верблюдов пасут У широких прудов великанши; Как саженного роста галласы, скача В леопардовых шкурах и львиных, Убегающих страусов рубят сплеча На горячих конях-исполинах; И как поят парным молоком старики Умирающих змей престарелых, И, мыча, от меня убегали быки, Никогда не видавшие белых. Вечерами я слышал у входа пещер Звуки песен и бой барабанов, И тогда мне казалось, что я Гулливер, Позабытый в стране великанов. И таинственный город, тропический Рим, Шейх-Гуссейн я увидел высокий, Поклонился мечети и пальмам святым, Был допущен пред очи пророка. Жирный негр восседал на персидских коврах, В полутемной, неубранной зале, Точно идол в браслетах, серьгах и перстнях, Лишь глаза его дивно сверкали. Я склонился, он мне улыбнулся в ответ, По плечу меня с лаской ударя, Я бельгийский ему подарил пистолет И портрет моего государя. Всё расспрашивал он, много ль знают о нем В отдаленной и дикой России, Вплоть до моря он славен своим колдовством, И дела его точно благие: Если мула в лесу ты не можешь найти Или раб убежал, беспокойный, Всё отыщешь ты, давши обет принести Шейх-Гуссейну подарок пристойный. Сомалийский полуостров Помню ночь и песчаную помню страну И на небе так низко луну, И я помню, что глаз я не мог отвести От ее золотого пути. Там светло и, наверное, птицы поют И цветы над прудами цветут, Там не слышно, как бродят свирепые львы, Наполняя рыканием рвы, Не хватают мимозы колючей рукой Проходящего в бездне ночной. В этот вечер, лишь тени кустов поползли, Подходили ко мне сомали. Вождь их с рыжею шапкой косматых волос Смертный мне приговор произнес, И насмешливый взор из-под спущенных век Видел, сколько со мной человек. Завтра бой, беспощадный томительный бой, С завывающей черной толпой, Под ногами верблюдов сплетение тел, Дождь отравленных копий и стрел… И до боли я думал, что там, на луне, Враг не мог бы подкрасться ко мне. Ровно в полночь я мой разбудил караван, За холмом грохотал океан. Люди гибли в пучине, и мы на земле Тоже гибели ждали во мгле. Мы пустились в дорогу. Дышала трава, Точно шкура вспотевшего льва, И белели средь черных священных камней Вороха черепов и костей. В целой Африке нету грозней сомали, Безотраднее нет их земли, Сколько белых пронзило во мраке копье У песчаных колодцев ее, Но приходят они и сражаются тут, Умирают и снова идут. И когда, перед утром, склонилась луна, Уж не та, а страшна и красна, Понял я, что она, словно рыцарский щит, Вечной славой героям горит, И верблюдов велел положить, и ружью Вверил вольную душу мою. Либерия
Берег Верхней Гвинеи богат Медом, золотом, костью слоновой, За оградою каменных гряд Всё пришельцу нежданно и ново. По болотам блуждают огни, Черепаха грузнее утеса, Клювоносы таятся в тени Своего исполинского носа. В восемнадцатом веке сюда Лишь за деревом черным, рабами Из Америки плыли суда Под распущенными парусами. И сюда же на каменный скат Пароходов толпа быстроходных В девятнадцатом веке назад Привезла не рабов, а свободных. Видно, поняли нрав их земли Вашингтонские старые девы, Что такие плоды принесли Благонравных брошюрок посевы. Адвокаты, доценты наук, Пролетарии, нищие, воры, Все, что нужно в республике, вдруг С гиком ринулись в тихие горы. Расселились. Тропический лес, Утонувший в таинственном мраке, В сонм своих бесконечных чудес Принял дамские шляпы и фраки. – «Господин президент, ваш слуга!» — – Вы с поклоном промолвите быстро, Но взгляните, черней сапога Господин президент и министры. – «Вы сегодня бледней, чем всегда», Позабывшись, вы скажете даме, И что дама ответит тогда, Догадайтесь, пожалуйста, сами. То повиснув на тонкой лозе, То скрываясь средь листьев узорных, В темной чаще живут шимпанзе По соседству от города черных. По утрам, услыхав с высоты Протестантское пенье во храме, Как в большой барабан, в животы Ударяют они кулаками. А когда загорятся огни, Внемля фразам вечерних приветствий, Тоже парами бродят они, Вместо тросточек выломав ветви. Европеец один уверял, Президентом за что-то обижен, Что большой шимпанзе потерял Путь назад средь окраинных хижин. Он не струсил, и, пестрым платком Подвязав свой живот волосатый, В президентский отправился дом, Президент отлучился куда-то. Там размахивал палкой своей, Бил посуду, шатался, как пьяный, И, не узнана, целых пять дней Управляла страной обезьяна. |
