Мачеха пользовалась всяким случаем, чтобы досадить парню. Он возьмет в руки книгу, а она тут же выключит свет. Он начинает готовить уроки утром, а Вера Васильевна садится за рояль петь вокализы. Устанет петь, включит мотор пылесоса.
В ночь перед выпускным экзаменом Вера Васильевна устроила Валентину очередной скандал. Порвала его записи, конспекты, кинула ему в голову цветочную вазу и выгнала в майке и трусах из дома.
Этот случай так взволновал школьников, что они пришли к нам в редакцию. И вот два Владика, два представителя десятого класса, Владик Рассовский и Владик Барабанов, сидят по ту сторону моего стола и горячо рассказывают о злой судьбе своего товарища, его мачехе и его отце Владимире Саввиче.
— А вы видели этого отца?
— Видели, но не разговаривали.
— Почему?
— Смысла нет! — сказал один из Владиков. — Если бы Владимир Саввич был не тряпкой, мы бы поговорили с ним.
— Вы знаете, что сказал Владимир Саввич своему сыну? — вступил в разговор второй Владик. — Отец сказал: «Ты не должен осуждать Веру Васильевну. Ты должен, как комсомолец, перевоспитать ее, сделать из злой женщины добрую советскую мачеху».
Владик Рассовский, горько улыбнулся и сказал:
— Эту женщину трудно сделать доброй. У нее деревянное сердце.
— Про нее хорошо бы написать фельетон в газете, — добавил Владик Барабанов. — Только у нашей комсомольской группы просьба к редакции: печатайте фельетон не сейчас, а после двадцать пятого.
— Почему?
— В школе идут экзамены, и комсомольцы не хотели бы в эти дни волновать Валентина.
Настает двадцать пятое. Валентин Мраморов, благополучно сдав выпускные экзамены, получает аттестат зрелости. Я пишу фельетон.
В нашей газете есть правило: после каждого фельетона сообщать читателям о принятых мерах. Если газета писала о взяточнике, казнокраде, то сколько лет он получил по суду. Если о волокитчике, бракоделе — снят ли он с работы или только снижен по должности. Беда Владимира Саввича была в его слабоволии. За это людей под суд не отдают, с работы не снимают.
Местный профсоюзный комитет с удовольствием развел бы Владимира Саввича с его новой супругой, но бракоразводными делами наши месткомы не занимаются. Единственное, что мог сделать местком, это вынести члену профсоюза В. С. Мраморову выговор за «непринятие своевременных мер для укрощения злого нрава мачехи».
Мы опубликовали решение месткома в газете под заголовком «По следам наших выступлений».
Но кроме мер официальных по многим фельетонам принимаются «меры» неофициальные, о которых мы не только не пишем в газете, но часто даже не знаем. Так случилось и в этот раз.
В доме Мраморовых шел ремонт. Маляры — тетя Зина и две женщины помоложе — Катя и Аня — сгрудили мебель со всей квартиры в одну комнату. В остальных они сорвали со стен обои, прокупоросили потолки, кухню, коридоры.
Грязь в квартире стояла по щиколотку. И вот наконец наступил день, когда, окончив побелку, маляры должны были приняться за оклейку стен. Идя на работу, тетя Зина с подругами останавливается у щита со свежей газетой. На глаза малярам попадается фельетон «Деревянное сердце». Женщины читают, переживают несчастье, свалившееся на голову бедного Валентина, возмущаются поведением мачехи, и вдруг тетю Зину осеняет:
— Он — Владимир Саввич, она — Вера Васильевна! Постойте, постойте, а это не те ли Мраморовы, у которых мы работаем?
Три женщины-маляра подходят к дому № 20. Звонят в квартиру № 67. Вера Васильевна открывает дверь, говорит: «Здравствуйте», а маляры не отвечают. Собирают ведра, кисти и — на улицу. Вера Васильевна кричит:
— Куда? Сначала оклейте квартиру.
А тетя Зина отвечает:
— Пусть тебе черти клеют.
— Почему?
— Потому что ты…
И тетя Зина кидает Вере Васильевне в лицо бранное, нехорошее слово.
Вера Васильевна не видела еще сегодняшнего номера газеты, поэтому не понимает, что стряслось с малярами, почему они взбунтовались. Сидит, думает и, так ничего не придумав, спускается вниз, в булочную.
Булочная занимает первый этаж дома, в котором живет семья Мраморовых. Здесь продавцы и покупатели хорошо знают друг друга. Вера Васильевна выбивает чек в кассе и говорит продавщице:
— Полкило белого и полкило обдирного.
А продавщица демонстративно поворачивается к покупательнице спиной. Вера Васильевна возмущается, зовет к прилавку заведующего. Тот удивленно спрашивает продавщицу:
— Почему вы не отпускаете гражданке хлеб?
А продавщица протягивает заведующему свежий номер газеты и говорит громко, так, чтобы ее слышали домохозяйки:
— «Деревянное сердце» — это же напечатано про нее.
Домохозяйки — люди любопытные. Им только покажи палец.
— Что про нее?
Продавщица читает фельетон вслух. Вера Васильевна стоит тут же, слушает. И ей интересно узнать, что пишет про нее газета.
Сначала домохозяйки следят за чтением молча. Потом с их уст срываются реплики. И раз от разу все сердитей и сердитей. Вера Васильевна чувствует приближение грозы, начинает пробираться к выходу. Домохозяйки кричат:
— Не выпускать!
Какая-то тетка становится в дверях;
— Куда?
Вера Васильевна отталкивает тетку и бежит к своему подъезду. Ей вслед летят две помидорины, и на белом платье появляются два грязных пятна.
Три дня жена Владимира Саввича живет в своей квартире, как в осажденной крепости. Только она выглянет во двор, как в нее тотчас летит из одного окна тухлое яйцо, из другого — гнилое яблоко.
Владимир Саввич идет к начальнику райотделения милиции.
— Помогите.
Возникает деликатное положение. Штрафовать, привлекать женщин к ответу за хулиганские действия начальник отделения не хочет, так как сам с удовольствием запустил бы в злую, противную мачеху какой-нибудь помидориной. Запустил бы, так сказать, условно, ибо по роду службы начальник был обязан пресекать самостийные меры воздействия.
«Что делать?» — думает начальник и предлагает Владимиру Саввичу:
— Попробуйте на время увезти жену.
— Куда?
— На другой конец города. К родственникам.
— Вера Васильевна с родственниками не в ладах.
— Тогда поселите ее за городом.
Владимир Саввич снимает на тридцатом километре Северной дороги дачу и подъезжает к дому на такси. Вера Васильевна спускается вниз с чемоданом, а тут ее уже ждут домохозяйки, и у каждой в руках по тухлому яйцу.
Милиции приходится взять отправку злой мачехи за город на себя. Ночью, когда домохозяйки легли спать, к дому № 20 тихо подъехала машина типа «черный ворон», и Вера Васильевна под эскортом двух участковых отбыла за город.
Живет злая мачеха на даче инкогнито. Она качается в гамаке, читает книги, выводит пятна с платьев. Тихая жизнь продолжается с неделю, а там пригородные домохозяйки раскрывают инкогнито, и Вера Васильевна снова оказывается в осаде. Владимиру Саввичу срочно приходится покупать две путевки в Сочи. Может быть, там, за тридевять земель от Москвы, его жене удастся отдохнуть от волнений последних недель. Но надежды не оправдываются. Не успел Владимир Саввич предъявить в санатории «Ривьера» путевки, как дежурная сестра спрашивает его:
— Мраморовы? Вы не из фельетона «Деревянное сердце»?
— Нет, — говорит Владимир Саввич.
Но обмануть дежурную сестру не удается. Сестра идет в библиотеку, сличает по газете имена и отчества тех Мраморовых с этими, и уже через час, когда супруги Мраморовы, приняв с дороги душ, выходят в сад на первую прогулку, они слышат за своей спиной и первый шепот:
— Где «Деревянное сердце»?
— Вон «Деревянное сердце».
За шестиместным столом Владимир Саввич и Вера Васильевна обедают, ужинают, завтракают вдвоем. Обитатели санатория вежливо сторонятся их. В море плавают, плещутся косяки купающихся, на песке тесно от загорающих, а поговорить супругам не с кем. Зато глазеющих было великое множество. Только-только Вера Васильевна и Владимир Саввич улягутся на топчаны, подставив спины солнцу, как тут же на них устремляется чей-то внимательный взгляд. На чету Мраморовых приходили смотреть и свои, и из чужих санаториев.