— Какие технические средства имеются в виду?

— Магнитофон, грампластинки, — ответил доцент и добавил: — Мне удалось арендовать комнату всего на двадцать посадочных мест. Группа вот-вот будет укомплектована. Спешите, записывайтесь. Первые три урока — бесплатно.

Я не против того, чтобы репетиторской работой занимались кандидаты наук и доценты. Раз есть спрос, должно быть и предложение. Меня волнует другое: почему охота за репетиторами приняла такой массовый характер? Почему юноши и девушки сразу после выпускных экзаменов галопом начинают готовиться к вступительным экзаменам в вуз?

Спешка и нервотрепка объясняются просто. Света Барахвостова, так же как большая часть выпускников средней школы, стремится к одной цели: поступить в вуз. А выпускников немало — четыре миллиона. Вузы не могут принять всех и каждого. Из четырех абитуриентов станет студентом только один, самый способный, самый талантливый. А степень талантливости абитуриентов определяется конкурсным экзаменом. Для такого определения у членов экзаменационной комиссии имеется нечто вроде лактометра, в просторечии именуемого проходным баллом. Измеритель несовершенный, приблизительный, вроде среднеарифметической от всех оценок конкурсного экзамена. Света Барахвостова никакими способностями в десятилетке не отличалась, училась еле-еле, из класса в класс переходила с помощью зубрежки и шпаргалок. И тем не менее Света подает заявление на биофак МГУ, уверенная в том, что проходной балл она получит и не имея хороших способностей, а все таланты ей вполне заменит хорошая память.

Полагаясь на проходной балл, можно обмануться на только в оценке еще не выявленных способностей абитуриентов, но и впасть в ошибку в оценке всеми признанных талантов.

В начале века на сцене Художественного театра с триумфом прошли премьеры «Чайки» и «Вишневого сада», и Москва заговорила о новаторе-драматурге и новаторах-актерах. Нашёлся, однако, критик, который усомнился в даровании драматурга и актеров, публично заявив: горе искусству, на роль новаторов которого претендуют два таганрогских двоечника. Под одним двоечником имелся в виду Чехов, под другим — актер Вишневский. Вина однокашников Таганрогской гимназии состояла в том, что они не всегда получали «пять» с плюсом за свои ответы по арифметике.

Не будем радеть за большие, всеми признанные таланты. Вернемся к нашим абитуриентам. Давайте подумаем, что сделать, дабы случайная двойка не лишала одаренных десятиклассников возможности стать студентами.

Чтобы лучше отсеивать таланты от посредственностей, не нужно так легко доверяться лактометру. Пусть остается и проходной балл, но не как единственный и монопольно определяющий знания абитуриента критерий. В самом деле, почему бы не проводить по-настоящему серьезные и глубокие тесты по профилирующим предметам? На физмате — по физике и математике, на биофаке — по биологии и генетике.

Несмотря на мои приятельские отношения с Леонидом Барахвостовым, будь на то мое право, ни за что не принял бы его дочь Свету (даже при самых благоприятных среднеарифметических) на биофак. Кстати, почему на биофак? Ведь только полгода назад Света хотела быть не биологом, а библиотекарем, но достаточно было двум девочкам из десятого «Б» подать заявления вместо библиотечного института на биофак, как Света тут же увязалась за ними. Предположим, совершится чудо, и двадцать уроков кандидата наук прибавят ума и знаний ленивице, и дочь Барахвостова, к радости родителей, поступит на биофак и даже окончит его. Что будет делать через пять лет Света с дипломом биолога, не любя биологию? Да то же самое, что делают милые, хорошенькие, но не блистающие талантами папины дочки в таких случаях. Окончив МГУ или другой вуз, эти дочки тотчас поступают на курсы стенографии и потом работают секретаршами в какой-нибудь приемной, регулируя густой поток посетителей:

— Гражданин в тюбетейке, вы пройдете в кабинет после дамы в желтом.

Папа Барахвостов, в отличие от дочки, окончив среднюю школу, не сразу подал заявление в высшую. На том самом заводе, где он работает сейчас заместителем главного инженера, папа работал простым токарем. Было бы неплохо, если бы этот папа, вместо того чтобы подвозить завтра утром дочку в район станции «Молодежная» на урок к репетитору, пригласил бы ее на свой завод, показал станок, на котором проработал пять лет, и самое главное — познакомил бы с мастером токарной группы Василием Филимоновичем и уговорил бы старика поучить ее уму-разуму так, как тот учил когда-то его самого.

А то обстоятельство, что дочка устроится работать по протекции папы на подведомственном ему заводе, надо надеяться, никто не поставит в упрек ни дочке, ни папе.

1970

В тот день Александр Григорьевич не принимал никого. Ни чужих, ни своих. Несмотря на запрет, один из начальников цехов попробовал открыть закрытую дверь.

— У меня срочное дело.

— Отложите, — сказала секретарша, — Александру Григорьевичу сегодня не до ваших дел.

— Что, опять Акбар?

— Опять.

Начальник цеха с досады плюнул и ушел, поминая недобрым словом Акбара. А сам Акбар даже не знал, что на его голову в этот день сыплются проклятия. Да и откуда ему было знать? Акбар — это симпатичный, но дурашливый пес. Ему всего-навсего четыре месяца от роду. Вчера по молодости лет Акбар сделал глупость — проглотил жука, и ночью у него начались желудочные колики. Будь Акбар обыкновенным щенком, колики через день-другой прекратились бы сами собой. Но Акбар, увы, принадлежал директору завода, и директор поднял заурядный щенячий недуг до степени чрезвычайного происшествия. Директор нервничал сам и нервировал сотрудников заводоуправления, ветеринарных врачей, членов своей семьи. Домашние обязаны были каждый час звонить ему на завод, информировать о ходе лечения.

— Акбару прописано слабительное, — шепотом докладывалось на ухо директору в самый разгар диспетчерского совещания.

— Акбару сделан согревающий компресс, — слышал директор шепот по телефону, когда отправлялся с обходом по цехам.

В тот день, когда был проглочен злополучный жук, директор завода собственноручно составил и направил в заводскую столовую меню для своей собаки. На первое — габер-суп, на второе — телячий хрящик.

Весь город потешался над собачьими увлечениями Александра Григорьевича. А эти увлечения были у него не единственными. Немало хлопот окружающим доставляли охотничьи причуды директора. Обычно дня за два до тяги на заводе поднималась суматоха. Работы хватало всем: один лил дробь, другой смазывал салом болотные сапоги, третий коптил сосиски, четвертый разливал по флягам охотничьи настойки. Сборы шли основательные. Шутка ли, директор собирался охотиться на Убинском озере, а это в трехстах километрах от завода! Обычно директор уезжал на охоту в субботу, а в пятницу отправлялись вперед егеря и квартирьеры. Первые выследить для Александра Григорьевича дичь, вторые — позаботиться о его ночлеге. Вслед за квартирьерами на озеро откомандировывалась легковая машина. Сам же охотник отправлялся бить уток в скором поезде. Он ехал со всеми удобствами, в мягком вагоне. Ночью лег спать, а утром уже на месте. От станции до озера несколько километров. Их, конечно, можно бы на зорьке пройти своим ходом, но Александру Григорьевичу ходить пешком мешает спесь. Ему хочется подъехать к уткам солидно, как подобает человеку его ранга. Поэтому он и распорядился подать себе «Победу» за триста километров от завода.

Но вот наконец и озеро. Весело потрескивает костерок, заботливо разведенный квартирьерами. Из ягдташей извлекаются наружу копчености, раскупориваются фляги. Сначала одна, затем другая. В голове начинает шуметь. И тогда егеря берут именитого охотника под руки и ведут его к зарослям. Дичь, оказывается, уже выслежена, и директору остается только выстрелить. Александр Григорьевич лично нажимает курок, и ему приносят убитого селезня. На радостях устраивается привал. Разжигается новый костерок, откупоривается еще одна фляга, после которой Александр Григорьевич подает команду: