Отрыжки недавних, недобрых порядков. Времена всеобщей подозрительности давно минули, осуждены, а дух этого времени нет-нет да и проглянет в самом неожиданном месте.

Заведующая яслями требует копии со свидетельства о рождении Екатерины Евгеньевны Воробьевой. Требует не для пользы дела, а для «личного дела» в папку Екатерины Евгеньевны. А Екатерине Евгеньевне от роду всего восемь месяцев и три дня. Екатерина Евгеньевна ест, пьет и пачкает пеленки. Вот и все ее дела. Зачем же заводить специальную «папку» на Екатерину Евгеньевну?

Как зачем? На всякий случай! Для перестраховки! А изъян от перестраховки не только моральный, но и материальный. По подсчету нотариуса Ждановского района Никольской, за год их контора произвела 58 тысяч нотариальных действий, из них 46 тысяч пришлось на выдачу копий. Это по одной конторе, а двадцать шесть других московских контор выдали еще около миллиона копий. Чтобы заверить одну копию, человек должен три-четыре часа, то есть половину рабочего дня, простоять в очереди. Значит, только за один год жители Москвы истратили на получение никому не нужных бюрократических бумажек 500 тысяч рабочих дней!

Это про рабочие дни. А как подсчитать, сколько было испорчено крови, потрепано нервов на разговоры и уговоры управдомов, инспекторов райсобеса, на бесцельные хождения от стола к столу в районо, райздраве?

Нотариусы Москвы писали по этому поводу письма в Министерство юстиции. Министерство юстиции входило в контакт с министерствами просвещения, социального обеспечения, с жилищными органами. Юристы просили отменить старые инструкции. А результата никакого.

Посидев несколько дней на стуле секретаря-машинистки Краснопресненской нотариальной конторы, я захотел войти в контакт с представителями трех высоких организаций, которые не пожелали ответить делом на добрый призыв Министерства юстиции. Я звоню, спрашиваю:

— Вам нужны копии с брачных и иных свидетельств?

— Нет!

— Так не требуйте их. Не мучайте людей!

А в ответ многозначительное молчание. И я понимаю. И работники Министерства просвещения, и работники жилищных органов давно бы составили новые, более современные инструкции, да боятся, как бы их не обвинили в отсутствии бдительности.

Страшное дело — сила привычки!

1962

— Вы человек семейный?

— Холостой.

Анна Сергеевна сурово оглядывает Костю Колотова и кричит в коридор:

— Следующий!

В комнату входит Шура Марова и начинает извлекать из своей сумочки документы. Анна Сергеевна внимательно просматривает их. Все как будто бы в порядке. Вот диплом об окончании вуза, а вот отношение из министерства, свидетельствующее о том, что молодой инженер направляется для работы в город Дедунинск, на кордную фабрику.

— Замужем? — ласково спрашивает Анна Сергеевна Шуру.

— Пока одинока.

Улыбка сходит с лица Анны Сергеевны.

— Не тех людей прислали нам в этом году из текстильного института, — ворчливо говорит она. — Восемь специалистов, и все несемейные. А что бы им взять да и прислать вместо холостяков и незамужних девиц четыре инженерно-текстильные супружеские пары.

— А разве это имеет значение для успешной работы фабрики?

— Для прядильного отдела, может, и не имеет, а вот для коммунального — очень большое. Завтра все эти холостяки женятся…

— Ну и что тут плохого?

— Коммунальный отдел должен видеть дальше молодоженов. Им, как говорится, радость, а коммунальному отделу дополнительные заботы: готовь супругам после свадьбы отдельные комнаты.

Анна Сергеевна была когда-то милой, сердечной женщиной, а как только назначили ее заведующей жилищно-коммунальным отделом, сердечность Анны Сергеевны заметно пошла на убыль. Вместо того чтобы радоваться вместе с фабричными девчатами и парнями их счастью, Анна Сергеевна берет под подозрение каждую новую свадьбу, каждого новорожденного ребенка.

Как мы уже сказали, текстильный институт прислал на фабрику восемь своих воспитанников. Прошло три года, и за это время почти все вновь прибывшие инженеры превратились из одиночек в семейных. Первой пришла в коммунальный отдел Шура Марова.

— Анна Сергеевна, поздравьте! Я выхожу замуж.

— А он кто, твой жених?

— Хороший парень. Добрый, умный.

— Я не про ум спрашиваю, а про его профессию. Он текстильщик?

— Нет, железнодорожник.

— Это плохо. Коммунальный отдел не одобряет твоего выбора.

— Почему?

— Нам нет никакого резона прописывать на фабричной площади чужого человека.

— То есть как чужого? Мы любим друг друга.

Но Анну Сергеевну эти разговоры мало трогают. На все доводы Шуры Маровой она отвечает сухим, бесповоротным «нет».

К Косте Колотову приехали из Фрунзе родители. Костя окончил институт, стал инженером и, как добрый сын, решил перевезти к себе своих стариков.

— Анна Сергеевна, — сказал Костя, забежав перед работой — в коммунальный отдел, — у меня радость: отец приехал!

— А он кто, твой отец, текстильщик?

— Нет, пекарь.

— Отправляй своего отца немедленно обратно. Мы его не пропишем на фабричной площади.

— Но вы же прописали отца Марксины Караськиной?

— Отец Марксины электрик. Такие люди нужны нашей фабрике. А пекари не требуются.

Римма Плотвина и Алексей Котлов приехали в Дедунинск в числе других молодых специалистов. Их обоих поселили в новом доме: Римму с подругой во втором подъезде, а Алексея с товарищем — в третьем. Выписывая четыре ордера по соседству, работники коммунального отдела лелеяли мечту женить подъезд на подъезде. Зачем, думалось им, молодым людям искать счастья вдали от своей фабрики, среди работников чужих профессий, если счастье живет рядом с ними?

В самом деле, чего как будто бы проще! Женихи и невесты записаны в одной домовой книге. Их только расписать по парам, и все. Но увы! Молодые люди женятся не по разнарядке управдомов. Алексей Котлов объяснился в любви не Римме Плотвиной, а Варе Ивановой, а Римма Плотвина вышла замуж не за Алексея Котлова, а за Валентина Ананчева. И обе пары прямо из загса отправились в коммунальный отдел.

— Анна Сергеевна, поздравьте!

Алексею Котлову повезло. Его жена работала в фабричной лаборатории, поэтому его выбор был одобрен коммунальным отделом:

— Молодец! Ты женился на своей.

А Римме Плотвиной не повезло — ее мужа не прописали в фабричном доме. Он «чужой».

Почему чужой? Валентин родился в Дедунинске. Его отец, мать, сестры работают на Дедунинской фабрике. Сам Валентин по возвращении из армии работал и учился на поммастера здесь же, на фабрике, и только недавно перешел из ленторовничного цеха на соседний завод. Тем не менее Анна Сергеевна не прописала его на площади жены: «Чужой!»

В домах текстильной фабрики должны жить текстильщики. Это правильно. Но члены семей текстильщиков могут быть кем угодно — железнодорожниками, лекарями, педагогами, плотниками — и спокойно жить в фабричном доме. Так сказано в советских законах. Почему же управдомы Дедунинской фабрики нарушают эти законы? Муж Риммы Плотвиной не прописан в комнате жены… Римма должна стать матерью, и комсомольцы решили помочь Римме собрать свою семью под одной крышей. Комсомольцы отправились к главному инженеру фабрики с жалобой на коммунальный отдел, а главный инженер встретил комсомольцев довольно неожиданным заявлением:

— Пусть Плотвина живет врозь с Ананчевым!

— Почему?

— Поммастера не пара мастеру, У нее высшее образование.

«Наш главный инженер, кажется, человек современный, — пишет в редакцию технолог прядильного цеха Ольга Чмутова, — а рассуждает этот инженер по-прадедовски. Что значит не пара? Разве Римма и Валентин — люди разных классов? «Он был титулярный советник. Она — генеральская дочь». Они любят друг друга, так почему бы им не быть мужем и женой?»

Директор Дедунинской фабрики не разделяет рассуждений главного инженера о неравном браке, тем не менее он не помог Ананчеву прописаться в доме, где живет его жена.