Целый день Эдди не мог отделаться от мыслей о Хазелиусе. Чем дольше он слушал слова физика, проигрывая их в уме снова и снова, тем больше вспоминалось стихов из Первого послания Иоанна: «…Вы слышали, что придет Антихрист… Это Антихрист, отвергающий Отца и Сына… Это дух Антихриста, о котором вы слышали…»

Перед глазами возник Лоренцо, распростертый на земле, и сгустки теплой крови, не желавшие впитываться в песок. Эдди моргнул. Почему эти ужасные картинки до сих пор всюду преследовали его? Пастор застонал и попытался прогнать видение. Он завел пикап за холм, так, чтобы его не увидели с дороги, и заглушил мотор. Эдди поставил машину на ручной тормоз, вышел и обложил колеса камнями, потом спрятал в карман ключи, глубоко вздохнул и направился к дороге. Луна светила так ярко, что не требовалось ни ламп, ни фонарика.

Никогда прежде Эдди не чувствовал себя настолько значимым. Господь призвал его, и он ответил: «Да». Все, что случилось раньше, все нескончаемые жизненные перипетии, оказывается, были лишь прелюдией. Господь испытывал его, и Эдди выдержал все испытания. История с Лоренцо поставила точку в череде проверок. Умертвив индейца на глазах пастора, Бог предупредил его о том, что грядет нечто важное. Крайне важное.

И в Пиньон несколькими часами ранее Эдди направил не иначе как сам Господь. Там пастору бесплатно наполнили бак, а какой-то турист, спросив дорогу во Флагстафф, отблагодарил его десятидолларовой купюрой. Потом работник автозаправки поведал ему, что, по мнению Биа, ученый с «Изабеллы» не сам ушел из жизни, а стал жертвой убийцы. Убийцы!

Где-то вдалеке взвыл койот. Ему ответил второй. Их крики звучали словно вопли проклятых. Эдди осторожно спустился по тропе в долину Накай. Справа от него, точно горбатый демон, темнел Накай-Рок. Поселение внизу горело желтыми огнями. Старая фактория смотрела во тьму квадратами света.

Пастор, держась холмов и прячась в тенях тополей, бесшумно двинулся к фактории. Что он ищет и как это узнает, он еще не знал, но не сомневался: настанет час, и Господь пошлет ему знак, укажет верный путь.

В ночном воздухе дрожали звуки фортепиано. Эдди спустился вниз, пересек рощицу, бегом пробежал по траве и прижался к стене фактории. Сквозь старые балки и штукатурку до него донеслись приглушенные голоса. Пастор с предельной осторожностью подкрался к окну и заглянул внутрь. Ученые сидели за столом, пили кофе и разговаривали на повышенных тонах, будто споря. Хазелиус играл на фортепиано.

Увидев основного кандидата в Антихристы, Эдди почувствовал приступ страха и гнева. Он затаился под окном и вслушался в беседу, но Хазелиус играл так громко, что ничего разобрать не удавалось. Вдруг сквозь оконные стекла, фортепианную мелодию и осенний воздух до него донеслось единственное слово: «Бог».

То же самое произнес и кто-то другой.

Бог.

Хлопнула сетчатая дверь, послышались удаляющиеся за угол голоса: один высокий и напряженный, второй негромкий, настороженный. С бешено бьющимся сердцем пастор придвинулся поближе и затаил дыхание.

– …Хотел спросить тебя с глазу на глаз, Тони… – Человек заговорил тише, и Эдди не расслышал окончания фразы, но подкрасться ближе не осмелился.

– Не ученые здесь только ты и я…

Собеседники вошли в тень деревьев, и их разговор стал совсем невнятным. Две темные фигуры застыли на тропе. Пастор выждал, собираясь с духом, пронесся через открытое пространство, нырнул в рощу и вдавился в шишковатый ствол дерева.

Его лицо обдало ветерком. «Должно быть, это Святой Дух, – решил он, – доносит до меня куски беседы».

– …О возбуждении уголовных дел, но ведь я не имею никакого отношения к «Изабелле».

– Это самообман, – ответил низкий голос. – Ты понесешь такую же ответственность, как и все остальные.

– Я всего лишь психолог.

– Но правду скрывал вместе со всеми…

Скрывал правду? Эдди тихо перебежал к другому дереву.

– …Как так вышло, что мы по уши погрязли в этой путанице? – спросил более высокий голос.

Что ответил низкий, Эдди не услышал.

– Но ведь это немыслимо: чертов компьютер заявляет, будто он Бог! Как в фантастическом романе, честное слово!

Ответ прозвучал слишком тихо. Эдди так старательно напрягал слух, что почти не дышал. Собеседники приближались к домам, в которых горел свет. Эдди следовал за ними как паук, а ветер доносил до него лишь обрывки фраз.

– …Бог в проклятой машине… Волконский съехал в овраг… – произнес высокий голос.

– …Разглагольствовать – только терять время… – ворчливо ответил низкий.

Разговор продолжился еще тише. Эдди ничего не слышал, и ему казалось, что он вот-вот сойдет с ума от напряжения. Психолог и его собеседник остановились под фонарем в конце подъездной дорожки. Эдди набрался смелости и подкрался ближе. Более высокий из собеседников выглядел раздраженным и как будто хотел избавиться от второго. Голоса зазвучали отчетливее.

– …Выдает такие вещи, которые в уста Бога никто никогда не вкладывал. Все это – чистой воды бредни «Нью-эйдж». «Все, что есть во Вселенной, все, что происходит, – это мои раздумья». Где это слыхано? Странно, что на эту дешевую удочку попался Эдельштайн. Впрочем, он же математик. Ему положено быть со странностями. Нормальные люди не держат в доме гремучих змей… – Человек с высоким голосом говорил все громче, будто боялся, что собеседник вот-вот махнет на него рукой.

Крупный мужчина повернулся, и Эдди узнал в нем охранника.

Он тихо сказал что-то вроде «Пройдусь, проверю окрестности, и на боковую». Собеседники пожали друг другу руки. Психолог направился к своему дому, а охранник внимательно посмотрел в одну сторону, потом туда, где высились тополя, по-видимому, решая, откуда начинать проверку.

«О Господи!» Сердце Эдди неистово забилось, в висках оглушительно пульсировала кровь. На его счастье, охранник двинулся в противоположную сторону. Эдди, стараясь не ступить на ветки под ногами, устремился через рощу к темной тропе, что вела из долины.

Он выехал на Дагвей и издал ребяческий победный вопль. Ему удалось раздобыть именно то, что требовалось преподобному Спейтсу. В Виргинии была глубокая ночь, однако Эдди намеревался разбудить Спейтса и немедленно сообщить ему все новости. По такому случаю преподобный будет только рад прервать сон. Конечно же, будет рад.

В пятницу утром Нельсон Бегей стоял у входа в здание правления и наблюдал за наездниками, которые явились самыми первыми. Пыль, поднятая копытами, кружила тут и там золотистыми облаками. Всадники, позвякивая шпорами, разгружали и переседлывали лошадей. Конь Бегея, Холод, полностью готовый к поездке на гору, стоял в тени единственного в округе живого кедра и жевал траву. В том, что засохли почти все хвойные деревья, Бегей с удовольствием обвинил бы Bilagaana, однако не мог поспорить с телевизионщиками, которые заявляли в выпусках новостей, что кедры погубила засуха да жуки-короеды.

К Бегею подошла Мария Атситти.

– Неплохо, – заметила она, окидывая взглядом собравшихся.

– Даже лучше, чем я думал. Поедешь с нами?

Атситти засмеялась:

– Вы готовы пустить в ход любой трюк, лишь бы увести меня с рабочего места.

– Где твоя лошадь?

– Ты что, с ума сошел? Я на машине.

Бегей снова взглянул на демонстрантов. Их лошади в основном были неказистые, неподкованные и тощие, и лишь три – две кобылы с ранчо и арабский скакун – радовали глаз. Сцена напомнила Бегею дом дяди Сильверса, который научил племянника проводить «Путь благодати» и вместе с тем был великолепным наездником. Он принимал участие в родео в Санта-Фе и Амарилло до тех пор, пока не повредил спину. Сильверс держал лошадей, на которых катались дети. В ту пору Бегей и научился уверенно сидеть в седле, тогда же познал и массу других тонкостей верховой езды.

Он покачал головой. Казалось, с тех времен минула целая вечность. Сильверса давно не было в живых, старые традиции отмирали, а нынешние дети не умели ни ездить верхом, ни говорить на родном языке. Дядя Сильверс с трудом уговорил Бегея изучить церемонию «Путь благодати».